Знаменитый режиссер Юрий Бутусов представил премьеру спектакля «Гоголь. Портрет» в Рижском русском театре имени М.Чехова

«Гоголь. Портрет» — последняя в этом сезоне и, без преувеличения, одна из самых ожидаемых премьер года. Причем, ожидаемых не только в русском театре, но и в Латвии вообще: в зрительном зале можно было видеть весь цвет латышского театра. Повышенный интерес профессионалов понятен: режиссеры такого уровня (а Бутусов — один из самых титулованных российских постановщиков, у него одних только «Золотых масок» семь штук) в Латвию приезжают нечасто — даже на гастроли, не говоря уж о том, чтобы ставить на местной сцене.

Горькая ирония заключается в том, что именно благодаря войне в латвийских театрах начали работать режиссеры, о которых раньше нельзя было и мечтать: сначала Дмитрий Крымов поставил в Национальном театре спектакль «Питер Пэн. Синдром», теперь вот Юрий Бутусов в театре Чехова — «Гоголь. Портрет».

Интересно, что почти все актеры, которых Юрий Бутусов выбрал для участия в рижском спектакле, оказались, как и он, эмигрантами военного времени — кто из России, кто из Украины, кто из Беларуси. Но, по словам режиссера, это получилось абсолютно случайно. Отсматривая актеров рижской труппы, Юрий Бутусов не знал, кто из них откуда (ну, разве что Шамиль Хаматов, ранее работавший в театре «Современник», был ему наверняка знаком).

Идея постановки именно Гоголя — а Бутусов ставил его неоднократно на разных сценах и считается чуть ли не главным специалистом по этому писателю, — принадлежала директору театра им. Чехова Дане Бьорк. А уж конкретное проведение — «Портрет» — выбрал сам режиссер. И этот выбор был явно не случайным. По спектаклю видно, что этот замысел вызревал у Бутусова долго.

Фаустовская история о том, как художник, не выдержав искушения, продает душу дьяволу, а, получив взамен деньги и власть, лишается своего дара, — актуальна всегда и везде. Но особенно она актуальна в современной России, где можно наблюдать множество примеров того, как некогда талантливый человек, присягнув режиму, уничтожает себя не только как творческую единицу, но и вообще как личность. Самый яркий пример — Никита Михалков, чья карьера страстного государственника свела его творческий потенциал практически к нулю.

Впрочем, никаких намеков и аналогий в спектакле Бутусова нет. Это вам не «Гамлет» Виестура Кайриша — еще одна громкая премьера рижского театра им. Чехова этого сезона, — где Клавдий был похож на Владимира Путина, а Гертруда на Алину Кабаеву. У Бутусова все тоньше, условнее, абстрактнее… и страшнее.

История про художника Чарткова, который купил у старьевщика «тот самый портрет» — не то написанный Дьяволом, не то самого Дьявола, — для режиссера лишь толчок к созданию большого мозаичного полотна о судьбе художника вообще. Об искушениях и компромиссах, о жажде славы и муках творчества, о том, что гений и злодейство — вещи вполне совместные, но что муза — не фраер и от тех, кто перешел на сторону зла, она рано или поздно отворачивается.

Все эти темы Бутусов раскрывает при помощи ярких и мощных метафор, заключенных в пространство психологического сюрреализма. Картина, которую Чартков находит в куче старья и тащит домой на спине, превращает его то в Икара с распростертыми крыльями, то в распятого на кресте мученика, то становится для него могильной плитой. Идея творческого полета и одновременно манипуляции художником воплощена в виде куклы, которая парит над землей, будучи управляемой кукловодами.

В этом спектакле играют не только люди, но и вещи. Распятые на кресте книги. Костер, в который летят мольберты и рамы для картин. Вывернутые «кишками наружу» рояли. Многочисленные гоголевские шинели, которые выполняют роль не просто одежды, но массовки. Вещи то хаотично разбросаны по всей сцене, то аккуратно собраны в единую композицию, то говорят «в лоб», то оставляют зрителю пространство для воображения.

Действие происходит как бы вне времени — может быть, в наши дни, а, может, в Средневековье. Сценографом спектакля стал Марюс Някрошюс, сын знаменитого литовского режиссера Эймунтаса Някрошюса, которого Бутусов почитает как своего учителя и кумира. На сцене одна-единственная декорация — зато какая! Здесь воссоздана обстановка мастерской художника, где только на первый взгляд царит беспорядок, а на самом деле все подчинено определенной логике.

На сцене множество предметов — стопки книг, старые утюги, лампы, кресла, зеркала, куклы. Интерьер хочется рассматривать в мельчайших деталях, что из глубины зрительного зала, конечно, невозможно (а так хотелось бы крупных планов!). Зато все эти вещи создают определенную атмосферу — чего-то художественно-богемного с налетом алхимии и инфернальности.

Как признался на пресс-конференции Марюс Някрошюс, при создании сценографии спектакля «Гоголь. Портрет» он вдохновлялся фотографиями мастерской Френсиса Бейкона — британского художника, которого Маргарет Тэтчер когда-то назвала «человеком, который рисует эти ужасные картины». Интерьер студии Бейкона был не менее «ужасен», чем его экспрессивная, гротескно-уродливая живопись. И не менее знаменит — в свое время он даже был воссоздан в одном из британских музеев.

В этом спектакле нет главных и второстепенных героев. У каждого из актёров — Шамиля Хаматова, Михаила Ширяева, Владимира Гориславца, Дмитрия Егорова, Александра Маликова, Екатерины Фроловой — сразу по несколько ролей (в среднем, по 4-5). Вопрос: «Кого именно вы играете?» — на пресс-конференции поставил их в тупик. Перечень их персонажей можно найти в программке спектакля, но по сути это не столь важно. Все эти герои — обитатели гоголевского мира, который глубок, не познан и, по словам Бутусова, докапывается до таких глубин человеческой души, что порой становится страшно.

Но вообще этот мир создан не только Гоголем. Юрий Бутусов всегда преображает классические тексты до неузнаваемости. Здесь это сделано уже на уровне драматургии. «Портрет» — не пьеса, а повесть, и когда Бутусов решил ее инсценировать, то заказал пьесу своему постоянному соавтору, драматургу Асе Волошиной (после начала войны она сменила имя на Эстер Бол). Ей гоголевского текста показалось мало, и она вплела в драматургическую основу фрагменты из произведений Марселя Пруста, Джорджа Оруэлла, Леонида Андреева, Андрея Белого, а также из «Писем брату Тео» Винсента Ван Гога. Все эти фрагменты несут не столько драматургическую, сколько эмоциональную нагрузку.

Герои могут говорить что угодно, главное — не то, что они говорят, а что при этом делают и как выглядят. Сценическое действие представляет собой вибрирующий сгусток энергии, которая то уплотняется, то разряжается. При этом отдохнуть зрителю не дают ни секунды — тебе приходится постоянно разгадывать загадки и расшифровывать метафоры. Потому что если их не расшифровывать, то все происходящее может показаться полным абсурдом и быстро наскучит.

Например, в спектакле есть сцена с борщом, которая повторяется дважды. В начале спектакля окруженный учениками Учитель, как заправский шеф-повар из гастрономического телешоу, долго-долго варит борщ, сравнивая процесс его приготовления с созданием произведения искусства (при этом он переходит на украинский язык — дань корням Гоголя).

В конце спектакля Чартков, уже прошедший весь свой фаустовский путь с продажей души, долго-долго корчится на сцене. Он почти умирает, но вот Учитель начинает его кормить борщом — и тот успокаивается, приходит в себя, оживает. Идея понятна: борщ — метафора искусства. Только оно способно если не вылечить, то хотя бы успокоить нашу душу.

Весь этот год в театре Чехова исследовали тему власти. На этот раз речь идет о власти не буквальной, как это было в «Калигуле» или власти денег, как в «Визите старой дамы», а о власти над душой человека. Кто разрушает наши души, почему так велик соблазн перейти на сторону зла и как все-таки удержаться на стороне добра? Все эти вопросы задает спектакль Юрия Бутусова. Простых и ясных ответов на них у режиссера нет. Но театр — не Википедия, его дело — задавать вопросы, а не отвечать на них.