Eвгения Шерменева долгое время работала в России — МХАТ, театр Олега Табакова, Центр имени Мейерхольда. Она была заместителем министра культуры Москвы и позже главой федерального центра поддержки гастрольной деятельности при российском минкульте. Эти должности Евгения оставила за отказ поддерживать на выборах мэра Москвы Собянина и за отказ устраивать гастроли в оккупированном Крыму.
В 2016 году Евгения переехала в Латвию, где стала авторитетным экспертом, журналистом и независимым продюсером.
В новом выпуске подкаста «Красный флаг» мы говорим с Евгенией Шерменевой об отмене русской культуры.
Евгения, исходя из вашего опыта работы в России, можно ли говорить, что сегодня русская культура Кремлем воспринимается как инструмент влияния в других странах?
Я думаю, что она уже давно не только воспринимается, но и используется властью России чтобы влиять на повестку в других странах и внутри страны. Когда я думаю о том, какой путь мы прошли, мне кажется, что все было расчетливо сделано и продумано.
При всей кажущейся безответственности власти, вероятно, какие-то шаги были продуманы и сделаны вполне осознанно и расчетливо.
В начале нулевых стало возможным проявляться независимой культуре и художникам в России, появились деньги, фонды олигархов, которые начали поддерживать образование и культуру. Казалось, что это распространение независимой культуры и независимого влияния современных художников. Мы конечно были увлечены этими возможностями, в 2005 году была проведена большая выставка современного искусства. Казалось, что все движется в очень правильном направлении — в сторону современной цивилизации. Это распространялось и на регионы, где было множество интересных событий, связанных с современной культурой.
А потом оказалось, как мне недавно сказал один знакомый, что нас просто купили. Просто дали возможность реализовать свои идеи и художественные цели и задачи. Тогда очарование этим распространилось и на вполне оппозиционных людей, таких как Лена Гремина и Миша Угаров, которые абсолютно точно считали, что это не власть их покупает, а они реализовывают социально значимые проекты, ведут работу с детьми через театральную педагогику, с заключенными. Это воспринималось как очень правильная тенденция развития общества и внедрения культуры.
Как оказалось, это был ход, который в будущем дал о себе знать: любое слово поперек уничтожало все наработанное, тебя обнуляли сразу же.
Давайте вернемся к странам Балтии. После начала войны все чаще звучат дискуссии о том, что русскую культуру нужно отменить. Русский театр Вильнюса стал Старым театром, Театр оперы и балета Литвы отказался от произведений русских классиков, министр культуры открыто говорит, что русскую культуру нужно отправить на карантин. Это эмоциональная реакция или чиновники правда считают, что, посмотрев «Щелкунчика», можно начать поддерживать войну?
Я думаю, что здесь эмоциональная реакция и ответная реакция политиков на запросы общества. Максимальный запрос общества сейчас — исключить русский язык из повседневного обихода. И это понятно, прибыло огромное количество беженцев из Украины, и это абсолютно травматичная ситуация для людей — слышать язык оккупанта там, куда они спаслись. Я этих людей абсолютно понимаю.
Но когда мы общаемся на каком-то серьезном уровне с моими коллегами, мы не отменяем русский язык, потому что на нем говорят многие интересные, образованные, глубокие люди в Восточной Европе. Мы переходим на английский, когда это нужно, мы говорим на русском, когда это удобно. Взрослые, умные люди делают различие между языком и пропагандой. Язык — это средство общения, не только средство донесения какой-то зомбической информации.
Если говорить о массовом влиянии, то я понимаю руководство и жителей стран Балтии, которые просят не упоминать каких-то представителей русской культуры сейчас в публичном пространстве. Мне кажется, здесь есть еще одна непростая тема. Мы до сих пор живем в парадигме русской культуры, навязанной сталинским образованием. Когда мы говорим о русской культуре, мы называем Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Чехова, Чайковского. И не упоминаем других авторов, которые существовали параллельно. Русскую культуру знают по набору произведений, которые когда-то еще в 30-е, 50-е годы были утверждены для образования и сохранились в большинстве образовательных программ стран бывшего СССР.
Я думаю, что этот «избранный» круг русскоязычных авторов неадекватен тому, что на самом деле представлять себя русская культура. Но сейчас, наверное, не время эту тему обсуждать. Мне кажется, что русским самим нужно понять, что такое русская культура, насколько она ущемила многоязычие России. Даже если мы говорим о современной России, это страна, где существует сотни других национальностей, кроме русских, но мы их никогда не упоминаем. Мы говорим о России в целом, присваивая очень разным людям с разными культурами и языками — одну и ту же нашлепку. Русская культура, как мне кажется, намного больше, чем то, что нам навязала сталинская система, которая была сохранена в постсоветское время и до сих пор воспринимается как единственные имена, которые как будто отражают русскую культуру.
А есть тенденция отказа от русской культуры вне стран Балтии? Все-таки в Западной Европе по-прежнему показывают «Щелкунчика», «Лебединое озеро». Как вы думаете, дойдет и туда эта тенденция?
Я не склонна думать, что идет какой-то тотальный отказ. Ставятся произведения русских режиссеров, русские музыканты гастролируют с большим успехом. Люди, которые покинули Россию, принимаются во всех странах в основном положительно и с поддержкой. Даже Алвис Херманис, который в Риге выступает довольно анти-русски, все равно продолжает работать с русской культурой, анонсировал спектакль «Страна глухонемых» по произведению Ренаты Литвиновой. То есть он все равно не отрывается от этого, как бы ни декларировал другие ценности.
Сейчас очень хочется открывать какие-то новые имена. И мне во второй половине 80-ых было интересно читать произведения до этого запрещенных авторов. Когда появилась возможность читать Солженицына, Пастернака, Булгакова, Некрасова, Шаламова — это было открытие совершенно новой «Атлантиды». Огромная часть Западной культуры прошла мимо людей возраста моей матери и частично моего, потому что мы все-таки потом могли наверстать.
Но люди, которые привыкли жить в ощущении школьной программы — конечно, для них все кажется катастрофой, у них будто бы отнимают единственную зацепку в культуре и образованию. Но культура ведь намного больше и интереснее.
Мы в подкасте уже говорили о том, что части граждан Литвы, которые застали советскую оккупацию, сложно отказаться, например, от фильма «Ирония судьбы», они по-прежнему будут его смотреть. То есть существует разница между политическим дискурсом и простыми жителями.
Это все-таки население, которое неотвратимо стареет. Я думаю, что такие фильмы не пройдут испытания временем для новых поколений, которые мыслят по-другому, у которых нет таких гендерных стереотипов. Если из сегодняшнего дня разбирать этот фильм, то никакой симпатии главные герои «Иронии судьбы» у меня не вызывают. Они вызывают симпатию, если смотреть на них из того времени — тогда понятно, о чем это.
Нам в наследство досталась не очень устойчивая с психологической точки зрения парадигма советской культуры, с навязанными жесткими гендерными рамками, с навязанными возрастными принципами. Новое поколение этого вообще не считывает, им будет это неинтересно. Даже не потому, что это советское кино, просто его время прошло.
А какая сейчас тенденция в театрах стран Балтии? Может быть, появляется больше местных авторов? Может, больше внимания уделяют культуре других нацменьшинств — белорусов, украинцев?
Я с 2020 года помогаю продвижение белорусской драматургии в Латвии, для меня это принципиальная работа, которую я не прекращаю. Вскоре будет премьера спектакля по пьесе молодой женщины из Минска, которая эмигрировала в Польшу.
Наконец-то мы знаем, что происходит в Украине с точки зрения театральной культуры. У меня были какие-то знания 15-летней давности, мы работали с партнерами центра современного искусства «Дах». Но сейчас мы можем открывать новые имена и произведения. Для Украины это повод стать частью международной театральной культуры — раньше это было не очень развито в силу того, что это было мало кому интересно в правительстве. Я разговаривала с представителями театра Драматургов, и они говорили, что вся театральная драматургия там выросла вопреки — она никак не поддерживалась, никто внимания не обращал.
В России в какой-то момент начали помогать и попытались присвоить. А когда независимая культура «взбрыкнула», она за это поплатилась — отняли помещения, запретили работать. Многие уехали из-за этого и живут уже не в России.
Насколько российские культурные деятели понимают важность высказать публично антивоенную позицию? Многие до сих пор отмалчиваются, боятся по тем или иным причинам, когда общества — и в странах Балтии, и в Западных странах — ожидают этого?
Есть разные жизненные обстоятельства. У многих в России остались пожилые родители, которых невозможно вывести в силу ряда причин, а к тому же, как мы понимаем, никто нигде никого не ждет. Возможность поехать к ним и поддержать их в трудную минуту ограничивает высказывания. Потому что если ты высказался, ты можешь уже потом в Россию не въехать или не выехать из нее, или ты будешь преследуем.
Это случилось с драматургом Светланой Петрийчук, которая уехала из России с мужем, возвращалась к маме и была арестована на месте.
С 4 мая она в СИЗО по обвинению в поддержке терроризма путем написания пьесы о женщинах, которые в интернете попадали в сети вербовщиков. Пьеса антитеррористическая, но сидит она за поддержку терроризма.
Для многих людей это огромный ограничительный фактор, никто не отменял необходимости помогать старым мамам и папам. Наверное, проще тем, кто смог разорвать любые связи с Россией, но на это не каждый может решиться. Поэтому я не могу осуждать людей, которые молчат — это условие заложничества, которым очень успешно уже 20 лет пользуется российская власть.
Иногда кажется, что сейчас вообще не до театра — столько боли и горя вокруг. На ваш взгляд, в чем роль театра во время войны?
Театр все-таки выполняет некие терапевтические функции. Это правда. Вы можете прийти услышать о том, о чем болит у вас — и значит, вы не одиноки в этом. А с другой стороны, вы можете прийти и просто «выключиться», если смотрите что-то веселое и развлекательное. Это тоже помогает.
Культура не может остановить бомбы. Когда идет война, культура может только поддержать людей, которым тяжело и плохо, говоря с ними на одном языке и помогая вырулить из эмоциональных дыр. Задача культуры — продолжать развивать гуманистические настроения в каждом отдельном человеке и не давать каждому отдельному зрителю скатываться в состояние зверя. Именно об основных человеческих ценностях искусство и говорит.
