Два года назад в России по решению суда был ликвидирован Правозащитный центр «Мемориал». До этого Верховный суд окончательно ликвидировал историко-просветительское общество «Мемориал» по иску Генпрокуратуры. Но, несмотря на попытки российских властей вычеркнуть «Мемориалы» из жизни, они сумели пересобраться и продолжают работать в новых условиях. Мы поговорили с Александром Черкасовым, бывшим председателем ликвидированного Правозащитного центра «Мемориал», о том, как сегодня работать с архивами, что будет с просветительскими проектами «Мемориала» и каково это — самому стать героем сюжетов, которые ты всю жизнь изучал как исследователь.
Когда в России были ликвидированы «Международный Мемориал» и Правозащитный центр «Мемориал», казалось: все. Но «Мемориал» выстоял, пересобрался и продолжает работу в новых непростых условиях. Расскажите, как эта работа устроена.
Сначала — о Правозащитном центре, который я возглавлял 10 лет. Никуда не делась потребность в нашей работе по всем направлениям.
До ликвидации самым большим по штатам и бюджету направлением была сеть юридических консультаций «Миграция и право» под руководством Светланы Ганнушкиной. Ликвидация совпала с началом войны, в России оказались миллионы перемещенных граждан Украины. Колоссально выросла потребность в помощи, в том числе юридической: многие покидали дома в спешке, не взяв или потеряв в пути документы. В миграционных делах есть правовая специфика, ими занялись те, кто раньше помогал беженцам.
Но есть и сугубо практическая помощь: встретить с поезда, накормить, дать отдохнуть, посадить на следующий поезд или автобус. Десятки тысяч россиян помогали и помогают тем перемещенным лицам, кто хотел бы выехать в Европу. Они координируют свою работу в сообществах в социальных сетях. Это как «подпольная железная дорога» в США времен рабства. Кто-то организует перевод медицинской документации, кто-то собирает деньги на билеты. Те, кто уже «выходил на площадь»: сейчас за первый выход — штраф за «дискредитацию», за второй — тюрьма. Кто не хочет садиться, находит смысл в «низовой» помощи. Участвует и русская диаспора за рубежом — в сетевых сообществах это не помеха. В этой работе поначалу оказалось востребовано сообщество оппозиционных муниципальных депутатов (казалось бы, совершенно бессмысленное «в стране без оппозиции и без прав у местного самоуправления»): они координировали межрегиональную помощь оказавшимся в отдаленных центрах временного размещения.
Второе большое направление — помощь политзаключенным.
«Мемориал» пытались ликвидировать за «оправдание экстремизма и терроризма» из-за наших списков политзаключенных.
Для тех, кто их вёл, был риск. Они выехали, два года назад образовали ассоциацию «Мемориал. Поддержка политзаключенных» и продолжают работу.
Центральным направлением работы до ликвидации были «Горячие точки», прежде всего — Северный Кавказ, где была сеть приемных. Они закрылись, но можно работать дистанционно, продолжая юридическую помощь и мониторинг. Сама война в Украине, участие там выходцев с Северного Кавказа (и «ичкерийцев», и «кадыровцев»), человеческие потери, реакция на войну в регионе, антивоенные протесты и преследование в связи с этим активистов — всё это стало важнейшими предметами мониторинга и аналитики. Событием для нас стал выход в феврале 2023 года доклада «Цепь войн, цепь преступлений, цепь безнаказанности: российские войны в Чечне, Сирии, Украине», где мы прослеживаем генезис и взаимосвязь событий, приведших к нынешней большой войне.
Было сильное направление, работавшее с Европейским судом по правам человека. Казалось бы, неактуально после выхода России из его юрисдикции? Суд продолжает выносить решения по ранее принятым делам, а Россия продолжает их не исполнять. Она и раньше не делала практически ничего, кроме выплаты компенсаций морального вреда заявителям — «налога на безнаказанность», — а теперь и платить прекращает. Но такое бывало: Греция была исключена на рубеже 1970-х. Там после падения диктатуры «черных полковников» и возвращения в юрисдикцию Страсбурга пришлось выполнить все решения. Не бессмысленны и новые решения, и контроль за исполнением прежних. «Мемориал» работает с международными структурами, в которых Россия участвует, в частности с ООН и её «правочеловеческими» институтами. Они не такие сильные, как ЕСПЧ, но это последняя связь с мировым сообществом в аспекте прав человека. Недавно ООН назначила спецдокладчиком по России Марианну Кацарову (она на днях высказалась по делу Олега Орлова).
Вот некоторые направления работы Центра защиты прав человека, созданного летом 2022 года членами ликвидированного Правозащитного центра.
А ликвидированный Международный «Мемориал» пересобрался в Международную ассоциацию. Это совсем другая сборка, где большую роль играют европейские организации — французская, немецкая, итальянская, чешская и, разумеется, российская и украинская.
Можно ли сказать, что «Мемориал» становится тем, о чем когда-то говорил один из основателей организации Арсений Рогинский — широкой ассоциацией международных организаций? Ликвидированный «Международный Мемориал» был больше российской организацией, а теперешний стал по-настоящему международным?
«Международный Мемориал» был «кентавром». С одной стороны, зонтичная организация, объединявшая «мемориальские» ячейки, в основном российские. С другой — большой московский исследовательский центр. После 2022 года неизмеримо повысилась роль европейских организаций. Международная ассоциация — именно объединение «Мемориалов» разных стран. Очень разных: давно говорили: «в немецком «Мемориале» –студенты, а в итальянском — профессора». Они были созданы местными людьми задолго до войны. Например, в Париже — на базе Тургеневской библиотеки, основанной народовольцем Германом Лопатиным. То есть это организации, не наспех созданные новыми эмигрантами, а сложившиеся и укорененные в местной почве.
«Мемориал» никогда не сводился к России. В Украине с самого зарождения движения в конце 1980-х были десятки групп. Украинская организация — Харьковская правозащитная группа, которой руководит Евгений Захаров — одна из самых мощных. В войну она стала одним из центров инициативы «Т4P», (Tribunal for Putin, «Трибунал для Путина»), документирующей военные преступления.
Так что мы умерли — но продолжаем жить.
Мемориал считал «зеков» — сначала сталинских, потом путинских. Теперь у вас есть свои?
Четверо. Руководитель карельской организации 68-летний Юрий Дмитриев, 15 лет по сфабрикованному обвинению. Мордовские лагеря, Дубравлаг, Потьма.
В таком же «эпицентре» ГУЛАГа, во Владимирском централе сидит 60-летний Бахром Хамроев, много лет защищавший в России мигрантов и мусульман. Арестован 24 февраля 2022 года, в день начала войны, чтобы обосновать обыски в «Мемориале». 13 лет и 9 месяцев за «участие в террористической организации» — за подготовку жалоб в суды. Сидит тяжело, отстаивает права соузников, единоверцев, недавно был избит начальником, после чего начальника заменили! Бахром — боец.
С 3 ноября 2022 года за решеткой 64-летний Михаил Кригер, подмосковный «Мемориал». 7 лет за «оправдание терроризма» — за высказывания в адрес Путина и чекистов.
Наконец, мой друг и коллега Олег Орлов, сопредседатель Центра «Мемориал», ему 4 апреля исполнился 71 год. 27 февраля осужден на два с половиной года за статью «Они хотели фашизма, они его получили». Горькие рассуждения о современной России суд расценил как «повторную дискредитацию армии». Олегу предстоит апелляция.
«Полдень против Путина» в Берлине, 2024 год. Фото: «Общество Мемориал», Facebook
В 1981 году Арсений Рогинский, один из основателей «Мемориала», получил за независимые исторические исследования 4 года. Другой наш друг и коллега, редактор «Хроники текущих событий» Сергей Ковалев, в 1975 году получил 7 лет лагеря и 3 года ссылки. Казалось: много. Сейчас сроки побольше.
Но работа «Мемориала» продолжается — и «внутри», и у выехавших, основавших новые ячейки. Например, созданный в Берлине Zukunft Memorial («Мемориал. Будущее») пытается продолжать работу «Международного Мемориала» как исследовательского центра.
Как идет работа с архивами, которые собирал «Мемориал»?
Архивы «Мемориала» в значительной степени оцифрованы, к ним открыт доступ: дигитализацию можно считать спасением.
Доступ к некоторым государственным архивам в России не закрыт, исследователи могут работать. Парадоксально: «Мемориал» как таковой, его деятельность не запрещена. Но любая публичная деятельность — риск. Идет давление на оставшихся. 21 марта 2023 года в Москве прошла серия обысков по делу о «реабилитации нацизма». В Перми чекисты продолжают фабриковать не менее абсурдное дело о «контрабанде культурных ценностей». Работа с «неудобным прошлым» в России — опасное занятие.
Продолжается ли работа в регионах?
Есть большие региональные сюжеты, отложившиеся в местных архивах. Ссылка — «кулацкая», жителей оккупированных после 1939 года территорий, «наказанных народов». Память о них, о семьях ссыльных на «бескрайних просторах Сибири» — в районных архивах.
По минимальной оценке, в СССР были репрессированы 12 миллионов человек. В нашей базе данных (из-за которой сфабриковали дело о «реабилитации нацизма») были сведения о менее чем четырех миллионах.
Там все, кто был реабилитирован в регионах и включен в региональные Книги памяти. Получается, работа не сделана и на две трети. Это направление остается.
Продолжаются смежные проекты, например «Последний адрес»: таблички снимают, но на месте украденных появляются временные картонные таблички до изготовления копий.
Борьба за память продолжается и в таком прямом смысле слова.
Как изменилась работа «Мемориала» с началом войны? Появились ли новые фокусы и направления?
Работа правозащитного направления «Мемориала» изначально выстраивалась вокруг позднесоветских вооруженных конфликтов, перешедших в постсоветские войны: «горячие точки» (мониторинг и помощь жертвам), работа с беженцами. Тема политзаключенных была связана с какими-то задержавшимися в прошлом воюющими странами. И появившаяся в «подлые нулевые» работа со Страсбургом поначалу была связана со Второй чеченской войной. Тогда тема политзаключенных относилась прежде всего к режимам Центральной Азии. Но политические репрессии в России стали системным фактором, и с 2008 года появилась программа, занимавшаяся российскими политзеками. Современный взлет политических репрессий в России связан с войной, с подавлением антивоенного движения. И эта работа чем дальше, тем более актуальна.
С началом в 2014 году российской агрессии в Украине «мемориальцы» вместе с украинскими коллегами работали в зоне конфликта, в том числе на территории, неподконтрольной правительству Украины. Это стало невозможно с 2017-го, а с 2022 года и работа в украинском поле маловероятна: представьте российских правозащитников, свободно работающих на территории Украины в условиях войны. Ещё менее вероятна свободная работа на оккупированных территориях. Самая главная для нас работа возможна теперь только без присутствия, но мы ее продолжаем.
Есть ли возможность сейчас продолжать исследовательскую работу? И какова судьба важнейших мемориальских событий — акции «Возвращение имен» и школьного конкурса «Человек в истории. Россия. ХХ век»?
Эту работу мы старались не прекращать. В желаемом объеме она невозможна, так как требует широкого доступа в архивы, приоткрытые в начале 1990-х, а их постепенно закрывали еще до войны. После 2012 года законы об «иностранных агентах» мешали взаимодействию исследователей с государственными институтами, ограничивая поле научной коммуникации. Закрыты «Мемориал» и Сахаровский центр, нет общественных пространств для публичных дискуссий.
«Возвращение имен» на Лубянской площади было прекращено властями «в связи с пандемией». Теперь оно превратилось в широкое онлайн-событие в десятках стран, во многих десятках городов. Но было важно и само стояние тысяч людей в очереди у камня на Лубянке, и имена, звучавшие на всю площадь.
«Возвращение имён» в Москве 29 октября 2016 года. Фото: Wikimedia
Невозможна работа со школьниками, пришлось остановить продолжавшийся больше 20 лет школьный конкурс «Человек в истории. Россия. ХХ век», вовлекавший каждый год тысячи учеников. В прежнем виде он создает угрозы для участников, их родителей и учителей. Но и раньше на конкурс шли работы из-за пределов России: он касается всей советской истории, всего постсоветского пространства и общества. Есть идея нового конкурса, ориентированного не на «пространство», а на историю и общество без учета географии: память не знает границ.
12-13 апреля проходят «Рогинские чтения» — конференция памяти Арсения Борисовича Рогинского. Это показывает жизнеспособность самого сообщества и идей его основателей. С нами нет Рогинского, нет Сергея Ковалева, а Олег Орлов по объективным причинам ограничен в общении. Но сама кампания солидарности с Орловым показывает: «Мемориал» жив и укрепляет связи в сообществе.
У «Мемориала» была большая издательская программа. Насколько реально сейчас издание мемориальских книг? Может быть, есть идеи коллаборации с новыми русскоязычными издательствами, основанными в эмиграции?
После признания «Мемориалов» «иноагентами» нас принудили клеймить наши издания. Сейчас такие книги в России убирают из библиотек и торговых сетей. В прежнем виде продолжать издательскую программу невозможно.
Но «мемориальскую» просветительскую идею можно считать овладевшей массами. В издательстве Freedom Letters вышла вторым изданием книга «Непоследние слова» (там есть и последнее слово Олега Орлова на осеннем процессе). В той же серии выпускают диссидентскую мемуаристику — например, книгу Натана Щаранского «Не убоюсь зла». Установка издательства: слова современников и слова, сказанные тогда — та же прямая речь свободной России. Это ли не свидетельство распространения мемориальских идей?
За эти два года и у нас вышли достойные упоминания книги, результат многодесятилетних фундаментальных проектов. Прежде всего это «Энциклопедия диссидентов». Первый том — «Диссиденты Восточной Европы» — успел выйти раньше, только что вышел второй, российский, том. Там есть и моя статья об Александре Павловиче Лавуте, редакторе «Хроники текущих событий». Ещё две изданные «на излете» книги: «Сахаров — объект наблюдения», и книга Никиты Петрова об Андропове. Работа продолжается.
Насколько востребована и поддержана в новых условиях работа мемориальских организаций?
Поддержана была весьма внезапно. Через полгода после ликвидации «Мемориал» стал одним из лауреатов Нобелевской премии мира — вместе с беларуским правозащитником Алесем Беляцким и украинским Центром громадяньских свобод. Наиболее убедительное свидетельство признания за пределами «канонической территории». Это мало значит «в пределах»: нобелиат Беляцкий — в тюрьме, теперь в тюрьму попал нобелиат Орлов, хотя защитником в суде был нобелиат Муратов. За полвека ничего не меняется: Солженицына «нобелевка» не спасла от высылки, а Сахарова — от ссылки.
«Мемориал» помнят. В Германии на телевидении дикторы, упоминая нас, не считают нужным пояснять, что это. В Польше «мемориальские» справки о сосланных в Сибирь считались чуть ли не официальными документами.
Нас приводят в пример как символ живой, настоящей России, которая борется за права человека, против военных преступлений и преступлений против человечности. 16 февраля, принимая в Елисейском дворце Владимира Зеленского, президент Франции Эммануэль Макрон упомянул в своем выступлении и «Мемориал», и Орлова (как раз в дни суда). Макрон поддерживал нас в разные моменты: в деле Оюба Титиева, в дни ликвидации и обысков — и с «нобелевкой» поздравил.
Российские власти пытаются вычеркнуть нас из жизни и вписать в какие-то мертвые «реестры» (как не вспомнить слова Воланда: «Этот молодой человек чуть не свел меня с ума, доказывая, что я не существую»). Но «Мемориал» жив, продолжает работу и борьбу.
