Светлана Ганнушкина получила премию имени Анны Политковской, которую вручает неправительственная организация Raw in War уже 16 лет. Вместе со Светланой премию получила акушерка из Мариуполя Татьяна Соколова, которая полтора месяца продолжала работать в подвале под обстрелами. «До церемонии вручения я долго думала, что мне на ней сказать. И мне сказать особенно нечего, потому что просить у Тани прощения я не могу — это простить невозможно», — говорит Светлана Ганнушкина.
Утром 21 марта, когда Светлана должна была возвращаться в Москву после вручения премии Политковской, стало известно об обысках у мемориальцев и в московском офисе «Мемориала». Она могла не возвращаться, но не изменила своего решения, только попросила соседа по подъезду посмотреть, нет ли полицейской активности на лестничной площадке и во дворе. И согласилась на предложение адвоката встретить ее в аэропорту.
Российская правозащитница Светлана Ганнушкина — председатель комитета «Гражданское содействие» (организации, которая много лет помогает беженцам в России), член Совета ЦЗПЧ «Мемориал», глава сети «Миграция и Право» правозащитного центра «Мемориал».
Что Вы почувствовали, когда узнали о премии Политковской?
Это далеко не первая премия, которую я получаю. Есть такое правило, что, прежде чем кого-то награждают премией, ему звонят и спрашивают, готов ли он ее принять. Мне тоже позвонили, спросили, готова ли я. Я была несколько ошарашена и поспешно сказала: «Конечно».
А почему были ошарашены?
К Анне Политковской у меня особое отношение. И премия эта для меня особенная, ее невозможно сравнить, например, с премией Нансена, с которым я не была знакома. Или с полученной в 1996 году премией Сороса, с которым я тоже не была знакома.
Кстати, Сорос тогда был другом России, и не было никаких сомнений, что получить эту премию почетно для гражданина России. Вручение происходило в Доме Союзов при участии представителей власти. Сорос сам вручал эту премию. У него тогда были очень оптимистичные взгляды на будущее России. Он много вложил в развитие культуры и образования в нашей стране. А премию тогда получили так называемые простые люди: учительница музыки, организатор Музея мышек в городе Мышкин — всего пять человек, ну и я среди них.
А премия Политковской — премия имени человека, которого я хорошо знала, потому что по крайней мере в течение 10 лет у нас были достаточно тесные отношения. Это человек близкий, и в каждом из тех, кто ее знал, живет постоянная боль из-за ее трагической судьбы. Премию ее имени получают женщины «в огне войны».
В общем, я сказала «да», а потом долго думала о том, какие у меня, собственно, права на эту премию. Ее нужно было дать, например, Лене Костюченко из «Новой», которая сейчас действительно на войне. Без сомнения точный выбор — украинская женщина Татьяна Соколова, которая столько пережила в Мариуполе и так героически себя вела, когда была акушеркой в разбомбленном родильном доме, под бомбами принимала роды. Когда я первый раз прочла ее истории, мне на несколько дней хватило впечатлений. Это действительно женщина на войне, с такой судьбой!
А я человек благополучный. Так получилось. Когда я получала альтернативную Нобелевскую премию «За правильный образ жизни», я тоже была самой благополучной из всех, потому что женщину из Египта, которая занималась правами женщин, вообще не выпустили из Египта. Из редакции турецкого журнала «Республика» человек десять в это время сидели в тюрьме. А у сирийских «Белых касок» вообще было 300 человек убитых к тому моменту. Но тогда было понятно, что я получаю за работу с беженцами.
До церемонии вручения я долго думала, что мне на ней сказать. И мне сказать особенно нечего, потому что просить у Тани прощения я не могу — это простить невозможно.
Говорить, что «мы к этому непричастны», тоже невозможно: мы, граждане России, к этому причастны и несем ответственность за то, что она и другие пережили.
Мне оставалось сказать только то, что написал на своем плакате Олег Орлов, когда вышел в Москве на площадь — «Мир Украине, свободу России».
Но я очень рада тому, что мы познакомились с Татьяной, я много чего поняла из разговоров с ней, мы стали друзьями. И она подружилась не только со мной, но и с моей дочерью, которая приехала в Лондон со мной повидаться и была приглашена на церемонию. Пока мы жили в гостинице, мы с Татьяной каждый день проводили вместе. И мне кажется, что это очень важно. Все связи с Украиной, с гражданами Украины, украинцами — очень важны сейчас для каждого из нас.
Лауреаты премии RAW in WAR разных лет
У вас много друзей и коллег в Украине. Как вы сейчас общаетесь?
Меня очень согревает то, что никто из моих коллег, друзей и знакомых из Украины не счел, что я для него «токсична». Мы в постоянном общении и сотрудничестве. Во-первых, одна из украинских организаций, Харьковская правозащитная группа, входит в ликвидированный «Международный Мемориал», это одно из юридических лиц, и туда ушла одна из реплик нобелевской медали, полученной «Мемориалом» в конце прошлого года. В Украину пошло две нобелевских медали — одна от украинского получателя Нобелевской премии мира — «Центра гражданских свобод», а вторая — от «Мемориала».
Мы продолжаем работать вместе, и, когда мне задают вопрос: «А как вы встретились в Осло с украинскими коллегами, был ли какой-то момент, когда вам было трудно», я отвечаю — нет! У нас не было такого момента, потому что за два дня до этого мы встречались в Zoom, и далеко не в первый раз. «Центр гражданских свобод» — наши коллеги, мы вместе работаем, это давние связи.
Незадолго до этого мы были в Берлине с Евгением Захаровым из Харьковской правозащитной группы. Я почти каждый год езжу в Германию, чтобы разговаривать там с гражданским обществом и с представителями власти о гражданах России, которые просят убежища. Для них я готовлю доклады и выступаю, рассказываю, кому грозит опасность, каким группам и конкретным людям. Было понятно, что после начала войны ехать и вызывать сочувствие к нашим гражданам трудно и не совсем уместно. К людям из России вполне понятно относятся с предубеждением. Поэтому было важно мне выступать вместе с Женей Захаровым.
Наша общая работа подтверждает мое убеждение в том, что в последние десятилетия сформировалось единое гражданское общество, в котором есть и русские, и украинцы, и американцы, и европейцы.
Мы понимаем друг друга, у нас единые позиции, и нас не надо мирить, не надо заставлять воевать друг с другом. Власти должны учиться этому взаимопониманию, вместо того чтобы под видом отстаивания национальных интересов вести человечество к гибели.
Как живется сейчас «Гражданскому содействию»? Как проходит его работа в последний год?
Работа «Гражданского содействия» и сети юристов «Миграция и Право» происходит так же, как и происходила, только число обращений на порядок возросло.
В 2014–15 году у нас были большие потоки украинских беженцев, и с начала 2022 года это повторилось.
Вначале мы старались каждому оказать материальную помощь, но потом пришлось ограничиться уязвимыми группами: многодетными семьями, инвалидами, одинокими пожилыми людьми.
Жить людям было не на что. Эти 10 тысяч, которые обещал Путин, не то что были обманом, но они связаны с двойной бюрократической процедурой. Сначала человек проходит проверку по месту обращения, потом его материалы идут в тот субъект РФ, где выделили деньги, и там он тоже становился в очередь, опять проверки, и это все тянется очень долго. Если люди приезжали с гривнами, им гривны почему-то не меняли. То есть меняли в размере очень небольшом, и только в том случае, если человек уже получил эти 10 тысяч. Я в этом пыталась искать логику, но она могла быть только такая — если украинцу дали 10 тысяч, значит это «правильный украинец», и тогда он может свои восемь тысяч гривен на рубли поменять.
Когда люди приезжали, им нужны были срочно деньги. Мы собрали довольно большие суммы, потому что пожертвования от наших граждан выросли раз в 20, и мы имели возможность каждому выдать 5 тысяч на человека. К нам был огромный поток, и за счет этого мы перестали принимать традиционных наших подопечных — афганцев, сирийцев, африканцев и, конечно, наших бывших соотечественников из Центральной Азии.
Сейчас это выровнялось, и теперь к нам приходит примерно половина украинцев. За первые месяцы этого года мы уже приняли столько людей, сколько обычно принимаем за год.
В какой помощи они больше всего нуждаются?
Они нуждаются во всех видах помощи. Им нужны деньги, продукты, одежда, лекарства. Мы сначала заказывали продукты оптом, так получается дешевле, сейчас мы от этого отказываемся и будем заказывать прямо на дом тем, кому это необходимо. Мы получали от Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев деньги на зимнюю одежду для детей и пожилых людей. Но зимняя одежда нужна была и людям среднего возраста, и тут нам помогло посольство Швейцарии, мы с благодарностью приняли эту помощь.
Но самое главное для людей — чтобы начать новую жизнь, им нужно работать. Украинцев не очень охотно берут на работу. У нас был целый ряд указов президента, которые все более облегчали положение беженцев из Украины в России, давали им право работать без дополнительных разрешений. Это политическое решение, но, поскольку люди здесь, им это важно, и мы этому рады. Однако работодатели привыкли использовать труд жителей Центральной Азии и не слишком охотно принимают на работу более требовательных к условиям труда украинцев.
Изменение законодательства подталкивает граждан Украины к тому, чтоб они получали российское гражданство. Есть много социальных проблем: устройство детей в школу, медицинская помощь. Например, приехали люди раненые, в больнице их оперировали — и «на домашний уход». А у них нет дома! Срочная помощь оказывается всем, высокотехнологичная — только тем, кто имеет постоянную регистрацию, а «домашний уход» для человека, у которого нет дома — это звучит как издевательство.
Есть данные, сколько украинцев к вам пришли за это время?
Порядка 15 тысяч, причем не по одному разу. Это включая тех, кто пришел в нашу сеть «Миграция и Право» за правовой помощью. У нас разделены юридическая помощь и социально-материальная.
Мы видим, как в течение всего этого года власть продолжает давление на гражданское общество. Как это сказывается на вашей работе?
У нас 4 марта был обыск, потом приходила прокуратура. Сейчас нас снова проверяет прокуратура. 20 декабря нам вынесли штраф. Мы просили дать время на ознакомление с делом. Нам этого времени не дали, и мы только на сайте суда прочли, что решение принято. Нам до сих пор не выслали это решение, и мы даже не знаем, на какую сумму нас оштрафовали. А сейчас у нас лежит еще 16 обвинений.
Не могло так быть, что вы что-нибудь дискредитировали?
Что-то мы там дискредитировали, да. Якобы армию, хотя даю слово, что мы никогда про армию ни слова не говорили. Потому что армия — исполнитель, а войны объявляет и начинает не армия. По телефону нам не ответили, сказали — ждите. Ну, мы и ждем.
Еще было заявление по поводу 24 февраля:
«Считаем происходящее кошмаром и нашим позором. Поддерживаем Украину».
Это было заявление «Гражданского содействия»?
Это были мои слова, которые были написаны в соцсетях, которые уже все мы закрыли. Но я не отказываюсь от этих слов.
К той же теме давления на гражданское общество. У вас с офисом в минувшем году всякое происходило, вас выселяли. Как сейчас обстоят дела?
История такая. Первый свой офис мы получили по распоряжению Лужкова, к которому обратился Явлинский. И Лужков подписал нашу просьбу о выделении помещения.
Нам выделили помещение на Долгоруковской улице, мы там долго прожили, а потом нам стало тесно. Мы попросили нам дать другое помещение, и бесплатно, потому что Медведев на встрече с Советом по правам человека сказал, что он поменял мэра Москвы, и теперь НКО могут обращаться за бесплатным помещением. Я и обратилась. Мне сказали коллеги — нам не дадут, я сказала — знаю. Нам не дали, и ответили довольно по-хамски — «да, мы имеем право дать, но решили вам не давать». И на следующей встрече с Медведевым Михаил Александрович Федотов — председатель Совета — прочел этот ответ вслух. Медведев что-то сказал на ухо Суркову. Мы встречались с Медведевым тогда не в Москве, я прилетаю, а мне сотрудники говорят — уже трижды звонили из мэрии, просят — побыстрее выбирайте! Им надо отчитаться перед Собяниным, а ему перед Медведевым.
Александр Черкасов, Светлана Ганнушкина, Елена Милашина на пикете в годовщину убийства Натальи Эстемировой
А в прошлом году Собянин, видимо, проводил какую-то ревизию и увидел, что мы «иностранные агенты» и нет уже никакого Медведева. Ну, у нас это помещение быстренько отобрали, и никто помочь отстоять его не сумел. Тогда мы сняли за деньги другое помещение. И какое-то время платили большую сумму. Это деньги, которые приходилось отнимать у тех, кому мы помогаем. Мы даже судились, доказывая, что для расторжения бессрочного договора нужны причины. Наш адвокат взялся доказать нашу правоту, хотя было ясно, что это безнадежно. Нам отказали. Когда на первом слушании я с судьей поговорила, что-то, видимо, ее задело. Потому что, принимая отрицательное решение, она сказала нашему адвокату — «Передайте вашему руководителю, что, если мое решение отменят, я огорчена не буду». А мне она сказала до этого: «Вы поймите, справедливость и суд — это разные вещи».
Вот что мне интересно — помнят ли наши судьи свою присягу, которая сформулирована в 8-й статье Закона «О статусе судей»: «Торжественно клянусь честно и добросовестно исполнять свои обязанности, осуществлять правосудие, подчиняясь только закону, быть беспристрастным и справедливым, как велят мне долг судьи и моя совесть».
Сейчас нам помещение бесплатно передала одна организация. Мы переехали в здание, которое находится в ее собственности, и очень этим довольны.
Как сказалось давление на решимости тех, кто с вами работает, продолжать работать дальше? Не ушел ли кто-нибудь, приходят ли новые люди, волонтеры, чувствуете ли вы поддержку обществом вашей работы?
Что касается наших сотрудников, то они по-разному реагируют на происходящее, хотя отношение к этой войне, к счастью, однозначное — неприятие. Некоторые уехали и работают удаленно. Кто-то уехал, но вернулся и продолжил активную работу в организации.
И новые люди приходят, и волонтеров много. Это показатель того, что все социальные опросы у нас, как и в советский период, не работают.
Люди приходят к нам, пожертвования в организацию растут. Люди приносят продукты, присылают из других городов. И члены нашей организации, и волонтеры, и доноры стремятся оказаться на стороне добра и ценят такую возможность.
Возвращаясь к премии Политковской. Вы познакомились с Анной Политковской из-за войны, и теперь вас опять связала война.
По традиции, лауреаты премии пишут письмо Анне Политковской. Я тоже написала. Письмо опубликовано, там все сказано, не буду повторяться.
Фото: Анна Резникова, RAW in WAR, Влад Докшин\Новая газета
