Алексей Бочко — колоритный молодой человек, который всегда ходит в пиджаке и отглаженной белой рубашке. Заходя в рижский общественный центр для украинцев Common Ground, всегда знаешь, здесь ли Леша. Если кто-то мастерски играет на пианино джаз — это он: для Бочко музыка — хобби, он успел поучиться даже в московской Гнесинке как вольнослушатель.
Алексей родился в Одессе, до 16 лет разделял взгляды пророссийски настроенной мамы и под ее влиянием переехал в Москву. Но шесть лет в столице заставили Алексея изменить отношение к России. Теперь Алексей рассказывает, как при Путине развивалась агрессия к украинцам, почему студент мог почувствовать это даже на парах или в путешествии, и что значит жить в Риге на контрасте с Москвой.
«Я вырос в Одессе, в Украине, и всю жизнь себя называл одесситом. У меня в крови как минимум шесть национальностей, о которых точно знаю: молдаване, украинцы, возможно, поляки, евреи, русские, и дед еще частично мордва, как пошучивали дома. Моя семья русскоязычная, но бабушка часто говорила и пела на украинском.
Я билингв и долгое время не видел никаких противоречий между двумя языками. Я не думал, какой мой, а какой не мой. Оба были мои.
Помню, когда я был маленьким, мы с бабушкой отдыхали на западе Украины, в Галичине. В 6 или 7 классе, приехав оттуда, в вышиванке в школу ходил. А после Майдана в 2014 году, наоборот, подвергся пророссийским настроениям. Учительница украинского языка и литературы тогда еще сказала: «Що з тобою сталось, чого ты так став нелюбити Україну?» («Что с тобой случилось, почему ты так стал не любить Украину?» — Прим.ред.) Да, к сожалению, воспитывался я в пророссийской семье, что на некоторое время сказалось на моих взглядах и решениях».
«Я окончил два вуза — Одесский аграрный и Московский Геологоразведочный. Уже когда я поступил в универ в Одессе, мне сказали: съезди в Москву, попробуй поступить и туда. Это был своеобразный подарок от матери — типа, посмотри «столицу»: для моей мамы столица — Москва. В Киеве на тот момент я уже много раз был. Приехал. Поступил в Геологоразведочный, МГРИ. Меня покорили рассказы: «ты будешь ездить в экспедиции, у тебя будет практика — шахты, карьеры».
В 2016-м, когда приехал с чемоданами уже жить в Москву, почувствовал эйфорию: ты впервые один, без матери, идешь по городу, глядишь на здание МИДа или «Москвы-Сити» у Киевского вокзала. Но уже к 2017 году я увидел Москву и Россию с другой стороны. Я заселился в общежитие, где впервые в жизни столкнулся с этническими разборками, а еще у нас в общаге, как оказалось, делили рынок сбыта наркотиков ребята с Кавказа. Были перестрелки, приезжал ОМОН. Ты сначала думаешь: может, это я неправильно себя повел, может, не с теми людьми рядом заселился? А потом понимаешь: тут система такая: «Общага строгого режима».
Чтобы реже появляться в общаге, я начал участвовать в студенческом профсоюзе, записался чуть ли не во все организации, в которые можно. Преподаватели были реально крутые, так что в учебу втянулся».
Алексей Бочко. Фото: Елена Стрельникова, Новая газета — Балтия
«До войны я хотел жить на две страны — Россия и Украина. Потом — найти место в какой-нибудь европейской компании и переехать на работу в Европу. Чтобы затем вернуться в Украину, преподавать. Я не отказывался от идеи пойти по стопам деда, он у нас кандидат наук. После окончания Геологоразведочного я поступил в магистратуру МГТУ имени Баумана.
История (с нетерпимостью к украинцам — Прим. ред.) развивалась еще задолго до войны. В магистратуре у нас был такой преподаватель — Владимир Аркадьевич Девисилов, заместитель заведующего кафедрой «Экология и промышленная безопасность». Этот человек на парах при большой аудитории допускал по отношению ко мне странные выпады. Начиналось все с безобидных шуточек:
«О, одЭссит!» — многие россияне не могут выучить, что Одесса произносится через букву «е».
Но параллельно с тем, как нарастало напряжение по телевизору, и у него менялась риторика: «Да что вы там в Одессе своей понимаете, скоро будете, как Крым!» Я сначала не реагировал, потом начал спорить — рассказывать, что это же независимая страна, давайте жить дружно.
Где-то за полгода до войны Владимир Аркадьевич начал прямо на занятии цитировать стихотворение «Убей немца» и спрашивать: «А что будет, если на Россию Америка нападет, вы будете их поддерживать?» Ты пытаешься говорить, что в современном мире так не решаются вопросы, это ненормально. А в ответ тебе кидают предъяву — «вот ваши американцы нападали же на Ирак, Сирию, Ливию: вы бомбили — и мы бомбить можем».
«В последние года полтора или год перед войной, когда я пересекал границу России, каждый раз сталкивался с тем, что мой украинский паспорт вызывал прямо дикий ужас у таможенников и погранцов. Даже когда я вылетал из страны, меня отводили в специальную комнату и допрашивали: «А куда вы, а зачем вы едете? А где учитесь? А где живете?». Сначала это было 2-3 вопроса, но ближе к началу войны разговор мог растянуться и на 40 минут. Тебя могли задержать, ничего не объясняя, забрать все документы, переписать IMEI телефона — «А вдруг он у вас ворованный?»
Я сначала не понимал, за что это все. А потом начал осознавать: «Ну вот так, потому что я из Украины». Пассажиров из других стран не останавливали и не допрашивали так сильно. Не воспринимайте мои слова двояко, но всех трудовых мигрантов пропускали навлет — да ради бога, проходите».
«Меня заранее предупредили, что будет война. Об этом сказали несколько близких и не очень людей — кто-то в косвенной форме, кто-то прямо. Даже один бывший друг написал — он тогда в армейке российской служил, видимо, на границе.
Сказал, что «будет жара».
Я весь февраль ходил советоваться с научной руководительницей: уезжать или не уезжать, а 21 февраля собрал чемодан. Сразу после псевдопризнания ДНР и ЛНР поснимал со всех карт деньги, поменял рубли на доллары. 24 числа утром меня разбудил друг звонком из Одессы: «Леша, нас бомбят». Там был аэродром советского периода, который на карте значился как военный, хотя на его месте могло быть что угодно — поле, сад, новый дом. В первые дни бомбили абсолютно все, прилеты были по Одесской области. В этот же день я купил билет в Ригу и улетел. В тот раз, как ни странно, пограничная проверка была не такой сложной».
«В Бауманке я разрабатывал технологию очистки дымовых газов от углекислого газа, который образуется вследствие сжигания топлива. Большое количество CO2 вредит экологии. Идеей было и дымовые газы очистить, и получившийся диоксид углерода использовать с пользой. Его предполагалось доочищать, сжижать и помещать в баллоны или цистерны, чтобы потом его можно было продать, например в пищевую промышленность для газирования напитков. Эта работа легла в основу моей магистерской диссертации, а в перспективе я бы развил ее и до кандидатской.
На момент отъезда я был на втором курсе магистратуры, то есть оставалось доучиться всего несколько месяцев и защитить диплом. До июня я звонил в университет с вопросом: «Как можно сдать экзамены?» Хотел получить диплом удаленно, чтобы не потерять год учебы. Некоторые преподаватели, надо отдать им должное, пытались помочь. Но все мои попытки натолкнулись на президента МГТУ Александрова Анатолия Александровича, которому я писал личное обращение о возможности защититься дистанционно.
Дело в том, что 20 марта я опубликовал антивоенный пост. Он многим гражданам Украины даже может показаться травоядным. Я подумал, что, если опишу адекватно свою позицию — без агрессии в отношение некоторых россиян — может быть, они воспримут это нормально? Но нет, они не восприняли это нормально. Как мне потом написал один преподаватель: «Анатолий Александрович зашел на твою страничку «ВКонтакте», увидел этот пост. «Кровавый путинский режим», как ты его называешь, — это не мнение, а одни эмоции и дискредитация власти. Нет, мы не дадим тебе защититься».
Пост Алексея в соцсетях.
Свой приказ об отчислении я так и не увидел. О том, что вылетел из вуза, узнал из академической справки о прослушанных предметах, которую взяли мне друзья. Наверное, в приказе написано: «Отчислен за непосещаемость». Может быть, если бы этого поста не было, мне бы и дали диплом. Но это же ненормально — отчислять человека за мнение. Видимо администрация университета считает, если ты не любишь Путина, значит, ты террорист, экстремист и хочешь уничтожить Россию».
«Пока мы говорим, по Одессе прилетело 5 ракет. Я постоянно слежу за новостями. У нас в Telegram беседа класса — каждый раз, когда что-то происходит, делаем перекличку: все ли нормально, все ли здоровы. С родителями я почти не общаюсь: они развелись сразу после моего рождения, с отцом мы никогда не жили вместе. Мама уехала в Канаду в 2018-м, и пять лет мы с ней не виделись. Но когда началась война, мы по телефону разругались окончательно из-за политики, доходило до проклятий. Как ни странно, сейчас я больше общаюсь с более далекими родственниками — тетей и дедом по материнском линии, двоюродными дедушками и бабушками. Они с 2014 года жили на линии фронта в Донецкой и Луганской областях, и в апреле уехали и сейчас они живут у нас в Одессе.
С мамой не знаю, почему так вышло. Она родилась и всю жизнь прожила в Украине, заработала там какое-то состояние и никогда не жила в России. Но она ненавидит Украину.
Наверное, это из-за того, что, когда ты работаешь в бизнесе, государство пытается с тебя выжать все до копейки, а ты пытаешься не все копейки государству отдать. Но я все равно не понимаю, откуда такой градус ненависти. Для мамы самое главное, что «ей не давали говорить на русском». Я говорю: «Кто, ну вот кто?» В Одессе вообще никогда проблем с языками не было — люди выходят на улицу, говорят со всеми на русском, болгарском, молдавском. Все их понимают, отвечают. Потом они приходят домой, включают телевизор и начинается: «А нас ущемляют очень сильно». Ты спрашиваешь: «Мам, ну кто тебя ущемлял?». «Меня документацию заставляют на украинском писать».
И ты такой: «Это логично. В Татарстане люди говорят на татарском, а государственную документацию сдают на русском. Это же государственный язык». Но такие доводы на человека не действуют. Я последний раз разговаривал с мамой в марте — тогда она верила, что Украину освобождают, и, если бы страна не сопротивлялась, ничего плохого бы не случилось.
«Мое будущее в Латвии выглядит определенным. В Риге я устроился старшим лаборантом в Рижский технический университет. Сам зарабатываю деньги и снимаю квартиру, не претендую ни на какую социальную помощь — хватает на то, чтобы донатить ВСУ и помогать одесским волонтерам.
Я хочу закончить здесь магистратуру и работать над проектированием зеленого водоотведения. Один мой старший коллега уже предложил вписаться в такой проект, который в том числе поможет предотвратить затопление территорий. У нас в Одессе есть места с плохим водоотведением и просто районы ниже уровня моря, и это вечная проблема.
«В году недель пять-шесть Одесса
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена» — это из Пушкина еще.
Я хочу применить свой опыт, полученный в Европе, как в восстановлении инфраструктуры, так и в дальнейших проектах, которые будет развивать Украина.
Сейчас я понимаю, за что жить, для чего жить, для кого работать, получать образование, и как я могу применить свои знания в дальнейшем — для восстановления нормальной жизни на родине. Для гуманитарных вещей — чтобы не допускать военных конфликтов, чтобы создавать зеленые источники энергии. Чтобы люди не зависели больше от энергоресурсов и не было шантажа со стороны стран, которые расположились там, где есть нефть. Я хочу дать большую справедливость миру. Стимулов жизни и определенности сейчас даже слишком много».
Алексей Бочко. Фото из соцсетей
«Я думал о том, приеду ли я когда-нибудь в Россию». Сейчас я себе это плохо представляю. Как многие уехавшие россияне шутят здесь, мы приехали в Латвию на ППЖ — «Пока Путин жив». Да и чего я не видел в России? Был почти в 30 регионах, начиная от Забайкалья, Иркутской области, Екатеринбурга до Кавказа. Не видел, наверное, только Камчатку — поеду в Японию вместо Камчатки.
Когда начал ездить по всей России, всегда задавался вопросом: «Если вы себя позиционируете как империя, почему у вас в некоторых аспектах хуже, чем в Украине?».
У нас в Украине, может быть, не все живут хорошо, но все живут нормально. А в России есть Москва и Питер, где люди живут очень хорошо, а в остальных регионах — выживают.
В том же Иркутске больше половины домов — с печным отоплением. Ездил по маршруту Москва — Нижний Новгород — Казань: ты въезжаешь в Чувашскую республику — дорогая хреновая, хотя нельзя сказать, что ее совсем нет. А рядом — Татарстан, где трасса чуть не блестит, просто идеальная. Ты спрашиваешь людей в Иркутске: вам типа нормально? А они: зато у нас Путин президент, мы сильные. Но вы ж, блин, в (дерьме — Прим. ред.)».
«Я в Риге был много раз до того, как сюда переехать. И как турист летал, и по работе, и пересадки здесь были между Москвой и Одессой. Поэтому в феврале у меня не было вопроса, куда идти. Я уже знал, где тут дешевые хостелы, как купить еду, и что тут говорят в том числе на русском языке.
Я здесь после Москвы как на отдыхе. На работе — да, меня что-то задалбывает, я устаю, например, когда отчет надо написать на английском. Но потом иду домой через старый город: «О, как хорошо!» Многие говорят, что, если живешь в красивом месте, уже не замечаешь его красоты. Но я каждый раз восхищаюсь, насколько в Риге красиво, чисто, насколько тут спокойные, толерантные люди. Латыши более интровертные: они не лезут в душу, но одновременно в нее и не гадят.
Есть стереотип о странах Балтии, что тебя тут побьют за русский язык. Come on, ребят: вся Рига говорит на русском. Да, многих это раздражает, но никто не будет вести себя с тобой агрессивно за то, что ты используешь русский язык. Латыши могут сказать: «Я не понимаю». Российская пропаганда преподносит это так: «Да все они понимают, из принципа не говорят на русском».
Но очевидно, что латышский — совсем другого типа язык, и если кто-то тридцать лет не говорит на русском, я искренне верю, что он его забыл. Мне в Латвии комфортно по соотношению русского и латышского языков, а если что-то не понятно, всегда можно перейти на английский».
{{subtitle}}
{{/subtitle}}