К началу 2025 года в Эстонии прекратили поддержку русскоязычных версий сайтов ряда госучреждений, включая парламент и Министерство юстиции. Власти объясняют это низкой посещаемостью и экономией средств. Филолог, культуролог и наш автор Ян Левченко разбирается, как язык превращается в поле культурной борьбы и что стоит за обвинениями в репрессиях против русского языка.
С января 2025 года прекратила работу русскоязычная версия сайта Рийгикогу — парламента Эстонии. То же самое произошло с сайтом Минюста, тратившего на русские переводы чуть менее 13 тысяч евро в год. Что успели перевести, на сайте останется, но дальше обновляться будут лишь переводы на английский и частично на украинский, пока особый порядок приема военных беженцев остается в силе. Еще раньше упразднил русский язык на своих ресурсах и центр управления государственными лесами (RMK). Освободившиеся средства пустили на развитие маркетинга.
Официальная причина, указанная Рийгикогу, состоит в низкой посещаемости русскоязычного интерфейса. Нет оснований не доверять этому аргументу. Дело в том, что социально активный и любопытствующий о работе парламента житель Эстонии более или менее интегрирован в жизнь своей страны и скорее всего читает эстонский оригинал, в сложных случаях прибегая к услугам переводческих сервисов. Тогда как люди, нуждающиеся в полноценной русской версии сайта, на него, за редкими исключениями, не заглядывают.
Они все знают заранее и ничего хорошего не ждут от тех, кого считают своими врагами.
При этом еще более частотное объяснение отмены встроенных русских переводов — нехватка денег. Конечно, всегда найдутся ретивые деятели вроде правого политика Индрека Луберга — создателя «Языковой дружины», которая патрулирует информационное пространство Эстонии, всерьез выявляя случаи использования русского языка. Тогда как основная часть эстонского бизнеса и даже институтов государства остаются лояльны к русскоговорящему клиенту. А что денег нет, так тут и возражений нет. Эстония — среди лидеров инфляционной гонки в Европе.
И неуклонно тающие ресурсы есть куда направить, отказываясь от избыточного присутствия русского языка в госсекторе страны-члена ЕС.
Еще в сентябре портал ERR приводил мнение профсоюзов Эстонии, согласно которому 400 000 русскоговорящих работников — это достаточное основание, чтобы сохранить русский как один из языков трудового права в стране. Полное знание работником своих прав предотвращает, как сказано, жалобы в трудовую инспекцию. Логика проста: работник, не ориентирующийся в тонкостях трудового законодательства, крайне уязвим, поэтому конфликты будут лишь нарастать. Не дальновиднее ли оградить государство от необходимости улаживать споры из-за недостаточного понимания бюрократических канцеляризмов?
Но сейчас русский язык явно не в приоритете, и этому, мягко говоря, есть внятное объяснение. Когда это язык твоего агрессивного непредсказуемого соседа, прямо сейчас терзающего Украину, надо ежедневно напоминать себе, что его звучание в твоем доме — историческая закономерность и вообще нечто «совсем другое», чем язык неправедной войны. Но ведь зачастую это как раз то же самое. Многие люди, говорящие по-русски в странах Балтии, воспроизводят кремлевские нарративы о «притеснениях» вроде прекращения деятельности русских школ.
Неважно, что их выпускники не могут найти работу. Важно, чтобы твой родной язык оставался по-прежнему «великим и могучим».
Российская пропаганда, наследующая советским клише, укоренилась глубоко. До лета 2022 года на шоссе под Нарвой стоял памятник советским оккупантам Эстонии в виде танка Т-34-85. Как так получилось, что Эстонское государство не отправило его на музейное хранение еще в 2007 году, когда «бронзовый солдат» в Таллинне переехал на военное кладбище, — вопрос риторический. Когда на фоне русско-украинской войны танк, наконец, убрали, люди понесли к опустевшему мемориалу свечи, цветы и георгиевские ленточки.
Весной 2023 года нарвский художник-акционист Вован Каштан написал на этом месте цитату из российского Z-блогера Владлена Татарского. Сначала власти обвинили Каштана в пропаганде войны, но скоро осмыслили тонкий «троллинг ваты», по выражению акциониста, и осознали, что его еще придется защищать от разъяренных «танколюбов».
Более изящный, но не менее яркий пример. Таллиннский Русский театр хоть и зарабатывает на билетах, но является бюджетным учреждением. Только сейчас дискуссии о его переименовании пошли дальше напоминаний, что Vene Teater с тем же успехом читается как «Российский театр». Подобная вывеска на одной из главных площадей эстонской столицы выглядит что надо, не так ли?
Кажется, никто в Вильнюсе не умер от того, что тамошний русский театр уже в 2022 году стал «Старым» (Vilniaus senasis teatras). В нем все так же играются спектакли на русском языке.
Что мешает проделать аналогичную операцию в Таллинне? Правильно — ничего, кроме возмущения дискриминацией по национальному признаку.
О ней вспоминают всякий раз, когда кто-то пытается вразумить людей, настаивающих в данный исторический момент на «ВЕЛИЧИИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ».
Таллиннский Русский театр. Фото: Open House Tallinn
Наконец, Эстонское государство содержит общественно-правовой телеканал ETV+, имеющий полную сетку вещания на русском языке. Он появился в 2015 году, чтобы местная русскоговорящая публика постепенно отказывалась от российских телеканалов (в этом месте комментаторы громко улюлюкают). О конкуренции с российскими безбрежными бюджетами не могло быть и речи, но обозначалась хоть какая-то альтернатива.
Сейчас аудитория основного эстонского канала ETV составляет 15% от населения, а его русскоговорящего аналога — 2,7%. Закрывать его пока не собираются, хотя пресса, бывает, и проходится по российским фильмам в программе передач. Тогда как открытая ностальгически-советская прошивка недавнего новогоднего шоу может вызвать недоумение даже у автора, когда-то переехавшего из России и знающего о такой эстетике не понаслышке.
Приведенные примеры показывают, что сам по себе русский язык не является объектом нападок, в чем Россия привыкла десятилетиями обвинять Эстонское государство.
Это типичный случай пропагандистской спекуляции на ошибках, которые допускали страны, вырвавшиеся из колониальных объятий СССР и в ярости отыгравшиеся на вчерашних колонизаторах и на всем, что с ними ассоциировалось.
Это не значит, что Эстония права во всем, что касается своей языковой политики. Осознание конца эпохи национальных государств у страны еще впереди. Как сохранить язык с таким числом носителей и таким рефлекторным страхом перед «чужаками» — вопрос отдельный.
Но то, что живущим в Эстонии носителям русского языка пора интегрироваться не на словах, а на деле, как представляется, вполне очевидно.
Исчезновение русских версий официальных ресурсов — не дискриминация, а признание русского одним из тех иностранных языков, на которых имеют право говорить жители Эстонии. Они в норме владеют государственным языком и, как минимум, способны достроить его с помощью английского, помогающего экспатам со всего мира жить и работать в Эстонии. Это нормальная европейская практика для тех стран, где язык национального меньшинства не признан таковым официально.
Увы, в Эстонии русский язык остался непризнанным, как бы он ни использовался по факту. Долгое время эта фактичность играла определяющую роль: носители русского языка считали, что их много, и с ними вынуждены считаться. В сущности, это чисто силовая логика. Но факты изменчивы. Недавно я говорил с одним из деятелей украинского землячества Эстонии. Он сказал, что русскоговорящие делают стойку на украинцев не столько из-за своего пресловутого «путинизма», сколько из рефлекторного страха потерять ощущение «главного меньшинства». Хотя слово «главный» в данном случае — проверочное.
