Исцели себя сам: Юлия Ауг о новом проекте с Чулпан Хаматовой, возвращении в молодость и необходимости удовольствия

Сюжет «Исцеления» вращается вокруг благотворительного фонда, махинаций его прежнего руководства и журналистского расследования этих махинаций. Но это не экономический детектив, а экзистенциальная притча для двух актрис, рассказывающая о чем-то большем. О болезненном, но необходимом обращении человека к своему прошлому. О попытках честно ответить на вопрос, кто ты и куда идешь. Это звучит неожиданно, если не вызывающе. Ведь русскоговорящий театр за границей уже привык оправдывать свое существование ангажированностью. Борьба с привычкой — еще одна задача, которую решают авторы «Исцеления».

— Юлия, что бы вы хотели нам рассказать о спектакле «Исцеление», прежде чем мы его увидим?

— Я скажу, что для меня там самое главное. В это дурацкое время, когда все рушится и например, мне очень сложно найти твердую опору, я чувствую, что заново проживаю свою молодую жизнь. Я больше не еду по прежним рельсам, на которых уверенно себя чувствовала. Я должна снова страстно доказывать, что я что-то могу.

— Хочешь, не хочешь, помолодеешь тут…

— Да, и это очень круто! Для меня исполнилось заветное желание. Я, наконец, работаю с Чулпан Хаматовой как с театральной актрисой. Мы работали вместе в Гоголь-Центре, но на сцене не встречались. Правда, снимались в фильме «Доктор Лиза». А наступило это время, и Мярт (Меос — прим. ред.) придумал этот проект. Я безумно благодарна ему и Мише Дурненкову, который написал эту пьесу для нас с Чулпан.

— Специально под вас написал?

— Да. Мы встречались все в зуме, обсуждали тему: что интересно нам, зрителю, какие болевые точки во взрослом мире. И мне кажется, что главной темой этого спектакля стало проживание чужой жизни. Да, не удивляйтесь. Как правило, мы строим свою жизнь, исходя из ожиданий окружающих. Нужно всему соответствовать — тому, что ждут от вас родители, школа, среда, работа. А человек на самом деле другого хочет…

— И не успевает пробиться к себе?

— Не успевает. И это серьезная проблема в современном обществе. И наша история — как раз об исцелении этой болезни, хотя формально она про фонд, который называется «Исцеление». Но эта фактура нужна только для того, чтобы показать, как в любом возрасте человек способен пробиться к себе.

— Знакомство с собой останавливает на бегу?

— Конечно! Ты перестаешь бежать, делать что-то по инерции. И доказывать, что ты имеешь право.

— Это актуально сейчас. В первые годы полномасштабного вторжения…

— Как это страшно звучит…

— Да, годы — это ужасно. Я хотел сказать, что в 2022 году человеку, говорящему по-русски, приходилось постоянно доказывать, что у него есть право продолжать жить в этом мире. Но долго так жить невозможно, и сейчас что-то изменилось…

— Наша сценическая история напрямую об этом не говорит. Но она говорит о поисках путей к нормальности через осознание и покаяние. Меня поражает, как можно, например, не знать о деле Беркович-Петрийчук, живя в России и имея отношение к театру. Но я часто сталкиваюсь именно с этим «как-бы-незнанием», когда общаюсь с коллегами, остающимися в России. Психолог мне объяснила, что два с половиной года назад многие люди там закрылись в пузыре, и не выходят принципиально. Факт этой вопиющести меня не устает поражать.

— Но ведь при Сталине люди постоянно куда-то девались, а все делали вид, что ничего «такого» не происходит.

— Да, мы читали о прошлом и думали: как такое возможно? А оказалось, что оно происходит здесь и сейчас. Поэтому, чтобы прийти к согласию хотя бы с самим собой, нужно пройти огромный путь. Мы слетели с той стадии, на которой были и надеялись удержаться.

— Чулпан Хаматова была учредителем фонда «Подари жизнь». А в спектакле вы играете такого учредителя, то есть вы меняетесь, получается, ролями. Ваша партнерша выходит из своей оболочки и смотрит на себя со стороны?

— Не совсем. Чулпан искренне одержима благотворительностью. Если хотите, это смысл ее жизни. Ей не нужно смотреть со стороны на эту свою ипостась. Фонд взят как фон в спектакле не для этого. Просто люди следят за такими историями в новостях, они, как правило, известны. Я тоже в России была попечителем фонда «Живой» и тоже знаю, что нужно делать, как привлекать деньги и так далее. Но это не значит, что материал спектакля имеет к нам личное отношение. Мы пытаемся надеть на себя кожу людей, которыми никогда не были.

— Что бы вы выделили в работе с Чулпан Хаматовой?

— Невероятный профессионализм. Я делаю так: а давай это попробуем, а давай то. А у Чулпан, по моим ощущениям так, что она прицеливается и прямо в цель попадает. И еще. Я хочу, чтобы все это прочитали. Летом столько было разговоров: ах, Чулпан не выучила латышский, ах, Чулпан не может на латышском играть! Так вот: Чулпан выучила латышский, и мне латвийский режиссер говорил, что специально пришел на спектакль, чтобы послушать, как она играет. И она делала это практически без акцента! Только к концу было понятно, что она устала, и акцент начал слегка проступать. Она фантастически работоспособный человек. Я на самом деле тоже так хочу!

— Есть анекдот, где у Арама Хачатуряна как-то спросили, как ему удается писать такую потрясающую музыку, и он сказал: «У меня приличный слух!».

— Вот и у Чулпан поразительный слух! Мы на репетициях тоже разные акценты пробовали. Мне, чтобы сделать акцент, надо загрузить на телефон образцы речи, слушать, повторять. А она сразу слышит и до тончайших нюансов воспроизводит. И еще она очень хороший человек! Она все время предлагает какую-то помощь. У нее нет зазора между узнаванием, что есть проблема, и желанием ее решить. И это не «я тебя задушу своей заботой», а невероятный такт. Тоже музыкальный слух!

— Вы упомянули латвийского режиссера…

— Это режиссер нашего спектакля Элмарс Сеньковс. У него фамилия похожа на русскую, потому что у него папа из Латгалии. Элмарс у нас на Vaba Lava поставил прекрасный эстоноязычный спектакль «Два гаража», который он посвятил поколению своего папы. Самый смешной спектакль, который у нас там выходил!

— Хотел спросить вас об эффекте повсеместности Дурненкова. Он остается одним из самых плодовитых и часто упоминаемых современных драматургов, пишущих по-русски…

— Михаил Дурненков объективно был самым востребованным и успешным драматургом российского театра до 2022 года. Это началось еще там, а сейчас вышло на международный уровень. И Миша точно начнет писать по-английски. Он был в Америке, преподавал там и поедет еще. И уже не как русскоязычный драматург. Он очень целенаправленно работал на свое имя и продолжает это делать.

— То есть у него тоже просто следующий этап…

— Да, я вначале про себя сказала, что мне приходится сейчас опять проживать молодые годы. И у Михаила происходит во многом то же самое — нужно заново выстраивать свою жизнь.

— Что вы посоветуете людям, которым приходится делать что-то подобное, а оно страшно выматывает?

— Удовольствие получать от того, что делаешь. Уходить оттуда, где ты чувствуешь не просто дискомфорт, а неуважение к себе. Не терпеть системного унижения в свой адрес. Чувство собственного достоинства — это очень важная вещь.