Тысяча дней — это неполные три года. Эта дата обозначает рубеж, за которым русско-украинская война начинает догонять по продолжительности Вторую Мировую. «Новая газета. Балтия» подготовила материал об украинцах, которые не просто оказались в трех балтийских странах, но успели к ним привыкнуть и уже не будут прежними, даже если вернутся домой.
О том, как украинцы живут и приживаются в Эстонии, можно прочесть в трех рассказах и одной пьесе, которые записал за своими героями Ян Левченко.
«Запах Украины со мной, поэтому я не эмигрантка»
Инна Гордиенко, директор по коммуникациям Ассоциации украинских организаций Эстонии
Ирина Гордиенко, фото из личного архива
Многие люди выехали из Киева еще до начала полномасштабного вторжения. Было ясно, что война вот-вот начнется. Я работала в пиаре с НКО и государственными организациями Украины, и разговоры эти шли вокруг постоянно. Директор Института Будущего Вадим Денисенко прямо сказал мне, чтобы я уехала при первой же возможности. Вторжение застало меня в Ровенской области, а не в Киеве. В Эстонию я ехала уже не для того, чтобы самой спастись, а по приглашению главы ассоциации украинских организаций, с которым подружилась еще до февральской агрессии.
Я нашла смысл в работе ассоциации. Я не получаю там зарплату, мне платит пособие эстонское государство. Но моя миссия состоит в том, что я помогаю создавать кусочек Украины для тех украинцев, которые сюда приезжают. Первые два-три месяца, что я была здесь, пролетели в бешеной активности. Казалось, что надо обязательно что-то делать, и тогда все вернется в нормальное состояние. Я толком не понимала, где нахожусь, хотя и попала сюда неслучайно.
Я звонила в Киев, общалась с директором института, искала подтверждений, что «это-же-все-скоро-кончится-ведь-правда-же». Вадим говорил, что это надолго, а я не хотела верить.
Я, как и многие другие, жила чувствами, то есть была не готова анализировать происходящее. Авральное состояние продолжалось около полугода, потом все задним числом обнаружили, что привыкли жить в состоянии войны, и это состояние по-своему стабилизировалось.
Первые два месяца Эстония селила беженцев в отелях и бесплатно кормила. С апреля 2022 года началось переселение людей на паром в порту — и за это тоже отдельное спасибо. Но не все поместились на корабль и не все могли на нем жить. Кому-то надо было искать квартиру и платить за нее. То есть понадобилась оплачиваемая работа. Сбережениями или стабильными доходами среди беженцев могли похвастаться единицы.
Поэтому волонтерская активность или организация донатов снизились не потому, что кто-то привык к хорошей жизни, отдалился от войны и махнул на все рукой. Люди не в состоянии с утра до ночи заниматься помощью другим, когда приходится поддерживать свое существование. И те, кто остаются здесь жить, встраиваются в местную жизнь. Кстати, она не даст забыть об Украине. Ведь сама Эстония постоянно инициирует что-то, пока остальная Европа проявляет, мягко говоря, аккуратность.
Эстония первой признала Голодомор и геноцид крымских татар. Первой дала нам «Джавелины» и лоббирует другие вопросы на европейском уровне.
Украинцы очень отличаются от эстонцев по темпераменту. Русские были нам традиционно ближе, но политика внесла свои коррективы, и теперь никакой близости уже не надо. Эстонцы не пригласят тебя в гости на второй день знакомства, что совершенно нормально в Украине. Но не это главное — реальная поддержка важнее. Эстонцы очень чувствуют, что у нас общая судьба: века угнетения, потом ненадолго освобождение и снова порабощение одних, позднее — оккупация других. Террор, депортация, русификация — все это у нас общее.
Кто-то уехал отсюда, но не из-за усталости или разочарования. В Украину вернулись многие женщины с детьми, чьи мужья остаются там, потому что работают или воюют. Семья должна быть вместе, иначе она распадется. А вот те, кто не был связан узами семьи, или те, кому просто некуда вернуться, остаются и стремятся адаптироваться. У них, например, есть мотивация, чтобы выучить эстонский язык.
Но и в этом случае люди планируют вернуться. Я пока не хочу уезжать — мне есть чем тут заниматься. Мне нравится город, нравятся люди. Говорят, в Эстонии плохой климат. Но в Испании я только и думала, что о кондиционере. В этом смысле эстонский климат намного комфортнее. Тем более — для моих родителей, которые тоже здесь уже два года живут. И тем не менее, я мечтаю о своем доме на Подоле, вспоминаю, как там в марте пробивается трава, как начинается весна. У меня под носом всегда запах Украины, я им дышу. Не хочу этого пафоса: Украина у меня в сердце, и все такое! Но запах, который я помню, не дает мне стать эмигранткой.
«У меня в голове одно: домой, домой»
Анна Карпенко (фамилия изменена и известна редакции), помощница воспитателя детского сада
Анна Карпенко, фото из личного архива
В первые дни вторжения я уехала с детьми из Ивано-Франковска к родителям в их маленький городок. У меня была паника — казалось, что российские танки уже здесь. И не только у меня — все снимали деньги, заправляли впрок машины. Муж у меня тогда уже работал в Эстонии арматурщиком и начал собираться домой. Я, конечно, не хотела, чтобы он шел на войну, и решила, что мы к нему поедем. Думали — месяца на три, вещей много не взяли. Ехали целый месяц, и 3 апреля 2022 года прибыли в Таллинн.
Если бы не работа мужа, мы не поехали бы никуда. Я не говорю, что запад Украины — безопасное место, что там нет прилетов. Институт, где муж учился, был сильно поврежден, другие дома пострадали (в ночь с 21 на 22 июня 2024 года ракетный обстрел частично разрушил один из корпусов Ивано-Франковского Университета нефти и газа — прим. ред.). Но это не восток и даже не центр. Если бы муж не был в это время в Эстонии, у нас бы не было резона бежать именно сюда.
Первый год мы тут провели в ожидании: мы вот-вот уедем, еще чуть-чуть — и домой. Но старший ребенок постепенно подучил эстонский, сейчас учится здесь в школе и намерен ее здесь же и закончить. Мы уже его интересами живем. Мне эстонский дается тяжело. У меня два высших образования, я магистр по педагогике, но как-то не складывается. Видимо, какой-то психологический барьер.
У меня в голове одно: «Домой, домой!», а муж привык. Для него это нормально — он всегда больше жил на заработках, чем дома.
Так что в семье, где муж и старший сын хотят остаться, а младший трехлетний пока ничего не понимает, я одна такая.
Тяжело мне — я даже к психологу хожу, чтобы справиться с депрессией. Мне больно за свою страну, за детей и солдат, которые гибнут. А еще есть чувство вины и стыда, что мой муж не защищает свою страну. Мы много помогаем, делаем, что можем. И донаты, и культурой занимаемся — я в организации поэтических вечеров участвую. Но все равно это чувство есть, оно не отпускает ни меня, ни мужа.
Я знаю, что мы все правильно делаем. Я имею в виду, что мы читаем Кобзаря, шьем рушники, чтим наш хлеб и рассказываем, почему это важно. Если хлеб упал случайно, мы его перекрестим и поцелуем, а не выбросим. Здесь, в Эстонии, мы напоминаем себе и другим, кто мы есть. В начале осени у нас было мероприятие: в самой большой церкви Таллинна — она сейчас баптистская (речь о церкви Св. Олафа, или Oleviste kirik — прим. ред.) — выставлялся «рушник перемоги». Украинки, разбросанные по свету, вышивали рушники и соединяли их в один большой рушник в честь нашей победы.
Но чувство вины не проходит. Я мучаюсь, мне стыдно, но я не могу отпустить мужа и очень боюсь. Вот мы вернемся, и как будем людям в глаза смотреть? И вообще, мужа заберут на войну, где все погибают или калечатся. Наверное, я не должна говорить это, но ведь забирают простых — таких, как мы, понимаете? Простой народ прямо с улицы идет на войну — даже на работу не выйти. Да и нету этой работы! И раньше не было! Он у меня, что, ездил бы работать в другие страны, если бы в Украине была работа?! А сейчас там только и остается, что на войну идти, откуда его мертвого привезут!
И все-таки я нормальный человек и понимаю, что кому-то надо свою страну защищать. Если бы муж не работал здесь, он бы пошел воевать — что же тут сделаешь. Но вышло так, что он тут уже работал, и мы к нему приехали. Он ведь и раньше то в Польше, то в Чехии работал. А чтобы в Эстонию кого забрасывало, так это реже. По своим знакомым здесь я вижу, что из Украины все ехали к кому-то — мужьям, родственникам, друзьям. Плюс в Эстонии есть русский язык, и для «східной Украiны», откуда многие приехали, это легче, чем оказаться в совсем чужой стране.
«Украинцы эмоционально расшевелили Эстонию»
Наталья Шевченко, клинический психолог, психотерапевт
Наталья Шевченко, фото из личного архива
Отъезд из Украины не входил в мои планы. После начала полномасштабного вторжения я была на западе Киевской области, в Макарове, то есть на краю кольца, в которое российские войска взяли Киев. Две недели мы были в оккупации, дорога на Киев была заминирована, и коридор дальше на запад открывался совсем ненадолго. Я собиралась вернуться из нашего загородного дома после выходных, но оказалась среди тех, кто выехал из страны с одним рюкзаком.
Оказавшись на западе Украины, я начала выяснять, кому и где я могла бы пригодиться. Но мне в итоге предложили выехать в Эстонию, чтобы работать с беженцами, которые уже начали приезжать.
Я сомневалась и переживала, но мой папа, который воюет с первого дня войны, сказал мне, чтобы я ехала.
Так я оказалась здесь и начала помогать матерям с детьми, которые приехали в Эстонию. В настоящее время я официально работаю в Департаменте образования, веду консультационный прием, взаимодействую с детскими садами и школами.
В 2022 году в Эстонию в основном приезжали люди, которым некуда возвращаться — что тогда, что сейчас. Это Мариуполь, Херсон и другие территории востока Украины. Они не могли принять свое новое положение, но назад им дороги тоже не было. В этом ужасном состоянии они поступали ко мне, и мне нужно было с ними что-то делать. Я и сейчас постоянно веду прием онлайн и оффлайн, но в настоящее время консультирую в основном наших военных, которые нуждаются в психологической помощи.
На днях у меня была консультация с мужчиной, который приехал с тремя детьми из Херсонской области. Он сказал мне: «У меня было там все. Я начал выращивать инжир — он начал плодоносить как раз в 2022 году. Это был мой проект, и я его бросил, хотя уже почти было нечего бросать». Но ему некогда плакать и страдать. Нужно выживать и быть поддержкой для своих детей. Большинству украинцев, оказавшихся в Эстонии, не до утраченного статуса и не до жалоб на то, что их жизнь обрушилась. Им нужно просто не уйти на дно.
В основном, конечно, здесь живут женщины. Мужчины в Украине — они воюют или уже погибли, ранены, на реабилитации. В нашем обществе, как правило, женщина была «за мужчиной» буквально. Он за все отвечал. А тут ей пришлось принимать решения. Произошло ускоренное социальное взросление. Не всем это под силу. Я часто сталкиваюсь с ситуацией, когда дети берут на себя роль родителей и решают какие-то вопросы. Потому что мама не знает, как снять показания счетчика и оплатить счета — все это делал папа. Ребенок быстрее соображает, его не переклинивает на простых вещах, и вдруг я вижу, что он способен делом помочь взрослому человеку.
Любое обучение начинается с принятия. Ты в таком положении сейчас. Как раньше — не будет.
Только тогда начинаются шаги навстречу. Иначе ты утопаешь в иллюзорных ожиданиях — например, думаешь, что вот-вот уедешь. И это тормозит адаптацию — изучение языка, выбор места проживания. Тем более, что Эстония сперва давала очень много. Я сама жила на пароме, где людям создали тепличные условия. Но я уходила утром и приходила вечером, а большинство даже на берег не сходили и обрастали домиком, так сказать.
Очень важно выходить в мир и начинать с ним взаимодействовать. А не хочется — особенно, когда ты приезжаешь сюда с маленьким ребенком, покинув квартиру, где все было. Жизнь у тебя была налаженной, удобной, а тут ты становишься эмигрантом. Не добровольным, который все-таки немного осознает диапазон своей ответственности, а вынужденным, ни к чему не готовым.
Наталья Шевченко, фото из личного архива
В Эстонии я чаще всего слышу жалобы украинцев на погоду и эстонский язык. Если первая меняется, как настроение, то со вторым дела обстоят сложнее.
Давление сейчас возрастает: хочешь оставаться, будь любезен сдать язык. А люди, которым ближе к 40, не имеют ни времени, ни желания бросать столько сил на учебу.
Должна быть мощная мотивация и осознание, кто ты здесь и сейчас. А такие, как я, например, обязательно хотят вернуться. Надо восстанавливать, помогать, продолжать работу. Я вижу, какие у нас там колоссальные недостатки, вижу, что надо исправить, и понимаю, что я могу.
Как украинцы изменили Эстонию? Надеюсь — расшевелили, вывели из замороженного состояния. Я имею в виду — в эмоциональном плане. Может, слегка разозлили, что тоже хорошо. С таким напором, бесцеремонностью и открытостью, как у украинцев, эстонцы столкнулись впервые. А украинцы как раз не меняются — разве что делаются требовательнее. Например, недовольны медициной — что так долго ждать очереди на прием. «Почему я должен ждать, когда могу заплатить?» и тому подобное. Спокойнее и тише украинцы пока не стали. Разве что с законами им приходится мириться. К этому постепенно привыкают.
«У нас тут уже все хорошо сложилось»
Инна и Алексей Внуковы, рабочие на предприятии
Инна и Алексей Внуковы, фото из личного архива
И: Мы с Луганской области, были в оккупации, муж пережил пытки…
А: Ну, несильно — автомат к голове приставляли, угрожали, били немного. Наш город Рубежное был до 2022 года под Украиной. А когда началось вторжение, мы попали в оккупацию…
И: Были сильные обстрелы. 13 марта я выехала с сыном, моим старшим братом и его семьей. Муж остался в доме, потому что надо было перевезти туда его родителей из разрушенной квартиры. Поехали в Старобельск, он уже тоже был оккупирован. По пути насмотрелись — сожженные машины, трупы гражданских…
А: Я к ним туда 25 марта приехал. Назавтра вышли в магазин. Подходит какой-то с автоматом: тебе сколько лет? Послужить ЛНР не хочешь? А у меня друзья в ВСУ и сам я приравнен к полиции, потому что работал в судебной охране…
И: …а я — в судебной администрации. То есть стали бы пробивать, и все с нами стало бы ясно. Мы развернулись, пошли в гостиницу, нашли там перевозчика и утром были на КПП Меловое, чтобы въехать в Ростовскую область. В Чертково уже на российской стороне нас мучили часа четыре…
А: Всех мужчин раздевали, смотрели татуировки, мозоли на пальцах от оружия. Сына осматривали наравне со взрослыми отдельно от меня — а ему 16 лет тогда было…
И: Нас спас украинский язык. В январе 2022 года сын подавал документы в академию СБУ и не удалил с телефона автобиографию, где было все написано про папу и маму. Но написано по-украински. Пограничники спрашивают, что это такое, а сын говорит: да я в институт поступал…
А: Они смотрят — непонятно, и рукой махнули. А еще в России говорят, что украинский и русский — это одно и то же…
И: Автобус шел до Москвы. У меня там тетка, мы у нее остановились. Утром нас разбудили: пойдем, там наши новости передают!
А: И она говорит нам: смотрите, все, что вы ночью рассказали — хохляцкое вранье, а правда — она вот где. И на телевизор показывает.
И: Сестра моя двоюродная говорит: мы вне политики, вы все преувеличили, а дядину квартиру — это моего папы — разбомбили ВСУ. Ну, мы собрались, поехали на вокзал, купили билет на ночной поезд, с утра приехали в Питер и пошли на автобусный вокзал. Сначала хотели в Латвию, потом в Литву, потом в Финляндию…
А: Мы выбирали-выбирали и вспомнили, что наш сосед по улице уже давно в Эстонии на заработках. Позвонили ему, и он сказал, что тут на месяц жилье дают. И он может подсказать что-то, если надо будет.
И: Так что Эстония — это потому что условия хорошие, друг тут уже был и на русском можно общаться.
А: Мы не рассчитывали на пособие. Думали: раз едем, будем работать, где придется. Ехали с чистого листа, один чемодан на троих. Когда из России в Эстонию выезжали, была подробная беседа. Спрашивали, обстреливали ли нас ВСУ. Я говорю: я не видел, кто стрелял и откуда, я в погребе сидел. А чего сидел? А потому что стреляли!
И: Нам дали телефон волонтеров в Нарве. Мы там встали (то есть вышли из автобуса — прим. ред.), попросили в киоске номер набрать. Переночевали в пункте приема беженцев, а первого апреля нас в Пярну отвезли. Сначала жили в отеле. Наелись на шведском столе, отогрелись, а через две недели муж уже работу нашел.
А: …на заводе Vesimentor по изготовлению пластиковых изделий — бадьи, колодцы, септики. На территории завода хостел, проживание бесплатно. Втроем в комнате, в коридоре 16 человек, но терпимо.
И: А в сентябре 2022 мужу предложили работу в Таллинне. Я тоже нашла работу в типографии, скоро на повышение пошла, работала оператором намоточной машины. Сейчас уже в декрете какое-то время. А мужа на работе кинули. И нам не помогла инспекция труда, потому что минимальная зарплата официальная, а остальное — в конверте.
А: Бригадир дал задание, я его выполняю, а мне говорят — план поменялся. Ну, ладно. Я сделал, как по-новому надо было, показал — все хорошо. Две недели делал, а мне потом говорят: сдавай инструмент, ты уволен. Обещали за отработанные дни в конце месяца заплатить, а потом начали говорить, что я сделал не то, и все пришлось переделывать. Что я докажу?!
И: Инспекция труда сначала нас футболила от одного к другому, а потом и срок вышел: извините, мы уже не можем вам помочь. Мы дешевая рабочая сила. Только недавно начали понимать, как тут что. Хотя мы сначала были потрясены, как в Эстонии все по уму сделано, а не как в Украине, которая просто рассадник коррупции!
А: Я из той фирмы, где меня по электрике кинули, уволился и теперь работаю на заводе по изготовлению металлических дверей. Готовлю двери к покраске. Работа нравится, отношение тоже неплохое — украинцы там…
И: А друзей у нас нет. Наверное, потому что уже нет доверия. Многие из наших теперь уже бывших друзей оказались там, на Луганщине, сепаратистами, любителями того плохого дяди из Кремля. Вот на мероприятия украинские ходим. Сначала я подала заявку, что хочу волонтерить, а на Дне вышиванки в прошлом году уже координатором волонтеров была. Это научило нас заново улыбаться.
Инна и Алексей Внуковы, фото из личного архива
А: Мы повенчались в Таллинне. До войны хотели так десятилетие свадьбы отметить, а это как раз на август 2022 года пришлось. Так что через год уже здесь это сделали.
И: Видите, какой у нас результат бесплодия? (показывает на свой живот). В Украине поставили диагноз. А через пять месяцев после того, как мы повенчались, я узнала, что беременна. И я не просто рада. Тут такое отношение к беременным — Украине до этого далеко!
