В этом году в Эстонии отмечают столетие Юло Соостера. Эстонец по происхождению, ставший известным в мире художником-авангардистом, судьба которого вместила по полной трагедии ХХ века, Соостер в своем творчестве вдохновлялся эстонскими национальными мотивами, вписывая их в широкий контекст европейского искусства. Рассказываем о жизни и судьбе Юло Соостера — художника огромного дарования, чье творчество было ценимо в неофициальных художественных кругах и признано за пределами СССР, но оказавшегося персоной нон грата и в советской России, и в советской Эстонии.
Сейчас работы Юло Соостера украшают музеи Европы и мира, его рисунки и картины выставляют на продажу известные аукционные дома, о его творчестве пишут книги и снимают фильмы.
Несколько лет назад в Тартуской художественной галерее прошла большая выставка работ Соостера. Недавно вышел документальный фильм о нем — «Юло Соостер. Человек, который сушил платок на ветру» режиссера Лилии Вьюгиной, съемки которого велись в нескольких странах, а в Историческом музее Таллинна открылась выставка работ Юло Соостера.
Три посвященных Соостеру художественных события в Эстонии только за последние несколько лет — не так уж и мало. Что в его судьбе и наследии оказалось настолько интересным и волнующим, что и спустя 50 лет после смерти продолжает привлекать внимание искусствоведов, галеристов, издателей и режиссеров?
...Пятеро выпускников Тартуского художественного института гуляли по городу и с увлечением обсуждали будущее. На дворе был 1949 год. Выросшие в независимой Эстонии и еще не привыкшие к новой советской реальности, молодые люди мечтали поехать учиться во Францию — художественную мекку тогдашней Европы. Но кто-то, услышав разговор, донес на них.
Молодых людей обвинили в измене Родине, а также в намерении угнать самолет, на котором они собирались улететь в Париж.
Юло Соостер
Вряд ли кто-то из пятерых сумел бы даже вывести самолет на взлетную полосу, но разве следователя интересовали такие аргументы? После суда и приговора — 10 лет лагерей. Вместо ожидаемой учебной поездки на Запад молодые люди отправились в нежданную поездку на Восток. Тоже в некотором смысле учебную.
Юло-Ильмар Соостер, один из пятерых осужденных, отбывал срок в Карлаге, в отделении Долинка недалеко от Караганды. Там он познакомился со своей будущей женой, москвичкой Лидией Серх. Она отбывала срок за «антисоветскую агитацию» — в последний момент ей чудом заменили статью, и она получила «всего» семь лет лагерей и пять «по рогам» (поражение в правах), а не 15 или 25 лет, как могло быть по статье об измене Родине.
В лагере эстонцу Соостеру пришлось выучить русский язык, иначе можно было оставаться только на общих работах.
Знание русского открывало новые карьерные перспективы — например, можно было стать придурком. Так работяги называли людей статусом повыше, бухгалтеров или экономистов.
Юло повезло — он получил должность пожарника. Это означало, что ночью, после обхода бараков, можно было заниматься любимым делом — писать картины. Иногда удавалось писать портреты заключенных или делать зарисовки лагерного быта. Это было рискованно — рисовать виды лагеря и заключенных не разрешалось. Однажды надзиратель, застав Соостера за недозволенным занятием, схватил альбом с рисунками и швырнул его в печь. Соостер кинулся доставать их — это стоило ему верхних зубов, выбитых ударом сапога надзирателя, но несколько рисунков удалось выхватить из огня.
Солнечный день в лагере. Карлаг. 1953
В лагере все удивлялись, почему эстонцы, да и вообще балты, так хорошо работают. «Потому что мы боимся разучиться работать. Вот уедем домой по своим хуторам, а там спустя рукава работать нельзя», — отвечали они. Освободившись, Соостер часто вспоминал об этом высказывании. А в лагере тосковал по оставшейся в Эстонии семье, по хутору на острове Хийумаа, по пейзажам с можжевельником.
Когда Юло арестовали, а его родные получили повестку в НКВД, семья решила бежать в Швецию, переплыв море в лодке ночью. Но уже в лодке мать, сестра и тетя, понимая, что оставляют Юло в России в тюрьме без помощи и поддержки, бежать передумали. Из оставшихся кто-то отправился в ссылку, кто-то погиб в Сибири. Другая часть семьи благополучно добралась до Швеции и осталась в Стокгольме.
Художник в зоне. Карлаг. 1951
В 1956-м, когда после смерти Сталина начались массовые освобождения, Юло с Лидией вернулся в Эстонию. Соостер надеялся поступить в эстонский Союз художников. Для этого нужно было представить несколько работ, отражающих ударный труд эстонского советского народа. Юло сделал серию работ в сланцевой шахте. Вскоре из Союза художников пришел ответ — за искажение образа советского человека Юло Соостер работать художником не может.
Когда надежды на Эстонию не оправдались, было решено переехать в Москву. Вчетвером разместились в комнате родителей Лидии. Юло весь первый год провел на табуретке за крохотным столом, учась оформлять книги, писать плакаты и обдумывая, как найти себе применение.
Так началась московская жизнь Соостеров.
Особенности лунного пейзажа
Начало «оттепели» в Москве — время больших ожиданий и создания нового искусства. Возвращались из ссылки репрессированные художники, проходили первые выставки современной живописи, со всей страны приезжали в Москву молодые люди, чтобы работать и учиться.
Соостер оказался в центре художественных поисков. Он участвует в выставках, получает заказы на оформление книг. В дом Соостеров на улице Красина приходят новые друзья и бывшие товарищи по неволе, например поэт Роман Сеф. Он познакомил Юло с человеком, который сыграл в его судьбе роль особую — Юрием Нолев-Соболевым. Главный художник издательства «Знание», а потом — журнала «Знание-сила», Нолев-Соболев приютил в журнале группу молодых авангардистов, разрабатывавших новый художественный язык — Эрнста Неизвестного, Юло Соостера, Илью Кабакова и других.
В это время Соостер много работал как иллюстратор научной фантастики. Оформлял книги Рея Брэдбери, Клиффорда Саймака. Когда издательство «Знание» начало готовить двухтомник «Физика — близкое и далекое» о фундаментальных проблемах на стыке наук, оформить его предложили Соостеру, который, по собственному признанию, был очарован этой работой. В иллюстрациях детских книг и научной фантастики начал оформляться его стиль. Там впервые появились те удивительные образы, которые стали потом узнаваемыми в его живописи и графических работах: загадочные кистоперые рыбы, девушки-кентавры, синие можжевельники, огромное, как бы парящее над землей яйцо.
В 1962 году прошла знаменитая выставка художников в Манеже. Вместе с другими авангардистами в ней участвовал Юло Соостер. Лидия Серх вспоминала, как это происходило:
«…всю ночь они развешивали свои картины. Говорили, что, может быть, утром пожалует сам Хрущев. … Юло вернулся домой ночью, он долго не мог успокоиться, все рассказывал, как сильные мира сего приценивались к стоимости картин, как договаривались о покупке после закрытия выставки. Наступило утро. Юло, в черном костюме из фрачного сукна и в белой рубашке с бабочкой, в приподнятом настроении вернулся в Манеж. Он верил, что «хозяин» страны признает их искусство. Хрущев был для Юло важной фигурой. Он развенчал Сталина, освободил арестованных, реабилитировал невиновных.
Закончив на первом этаже разгром Никонова и Фалька, Хрущев спросил: «Ну, где эти абстракционисты?»» Пройдя по залу, Хрущев направился к голубому пейзажу Соостера. Художник стоял рядом. Между ними состоялся такой диалог:
— Это что?
— Лунный пейзаж.
— А ты что, был там, м…к?
— Я так себе представляю.
— Я тебя на Запад отправлю, формалист! Нет, я тебя вышлю. Нет, я тебя в лагерь отправлю!
— Я там уже был.
Выставку зрители так и не увидели. Позже сын Соостера Тэнно, в то время детсадовец, вспоминал, что на следующий день после разгрома воспитательница с ужасом рассказала его родителям, будто бы маленький Тэнно сообщил в группе: «Я дядю Хрущева не люблю, потому что он на моего папу кричал».
Услышав это, умудренные опытом родители тут же сожгли всю идеологически невыдержанную переписку и кинулись искать недалеко запрятанные лагерные чемоданы.
К счастью, чемоданы не пригодились, но картины Соостера с выставки были конфискованы. Вернули их только через полгода. Работы у Юло не было. После разгрома в Манеже Соостер, чтобы не тревожить родных, стал скрывать от них свое участие в зарубежных выставках. К этому времени он уже был признанным лидером в кругу московских нонконформистов.
Серые начинают и выигрывают
В 1968-м режиссер Андрей Хржановский, давний знакомец Соостера, предложил ему вместе поработать над «мультипликационным фильмом для взрослых» «Стеклянная гармоника». Фильм этот оказался важным не только для истории советского кинематографа, но и для истории оттепели. Каждый из участников съемочной группы — знаковая для эпохи фигура, и не только в своем цеху. Назовем их.
Автор сценария — Геннадий Шпаликов. Поэт и сценарист, он в своих стихах и фильмах как мало кто сумел передать дух времени, его открытия и надежды. Фильмы по его сценариям, «Я шагаю по Москве» и «Мне двадцать лет», стали выдающимися явлениями оттепельного кино.
Режиссер Андрей Хржановский получил известность после выхода в 1966 году своей дипломной работы, мультфильма-притчи «Жил-был Козявин». Это история о том, как бюрократ шагает по планете и, словно анти-царь Мидас, разрушает все на своем пути. Антибюрократический по своему посылу и сюрреалистический по художественному исполнению, фильм этот по всему не должен был пройти сквозь цензурные рогатки. Он вышел на экраны только благодаря вмешательству большого киношного чиновника, отозвавшегося о фильме так: да, это сюрреализм, но это наш, соц-сюрреализм.
Композитор фильма — Альфред Шнитке, опальный авангардист, чья музыка высоко ценилась в кругу понимающих людей.
Наконец, художник Юло Соостер.
Из их содружества возникла «Стеклянная гармоника» — удивительный фильм «движущихся картин». Подобного ему в советской мультипликации не было. Киноведы характеризуют его так: «Фильм-аллегория о судьбе искусства (игра на стеклянной гармонике делала людей возвышенными и прекрасными, но власть убивала музыканта, и город становился скопищем уродов до тех пор, пока через много лет туда не приходил новый музыкант со стеклянной гармоникой), весь был построен на превращении образов мировой живописи».
На премьерном показе фильм приняли хорошо. Но 21 августа 1968-го, в тот день, когда картину должны были сдавать в Госкино, советские войска вошли в Прагу, и судьба фильма была решена. Не спасла положение даже придуманная специально для приемной комиссии якобы идеологически выверенная заставка:
«Хотя события фильма носят фантастический характер, авторы хотели напомнить о безудержной алчности, полицейском произволе, разобщенности и озверении людей, царящих в современном буржуазном обществе».
«Стеклянную гармонику» положили на полку на 20 лет.
Когда уже в наши дни Андрея Хржановского спросили, как он нашел Соостера, режиссер ответил: «Даже среди замечательных, первоклассных художников это была фигура номер один. Все его считали старшим в развитии, в том, что он знал и умел; уровень независимости и свободы для 1960-х был совершенно непостижимым».
Удивительным было еще вот что. Соостер, художник «второй волны» авангарда 1950–60-х, одновременно оказался проводником в мир европейского модернизма первой половины ХХ века. Важными «персонажами» фильма стали, помимо классических полотен, работы малоизвестных тогда французских авангардистов и немецких экспрессионистов.
Откуда Соостер мог о них знать? В Москве их выставок в то время не было, альбомы этих художников не издавались, а в Париж, как мы знаем, ему попасть не довелось.
Искусствовед Ирина Уварова, дружившая с Соостером, написала о нем так:
«Он как будто воспитывался не в замкнутой Эстонии сороковых годов, а на открытой ладони Монмартра начала века, в кипении национальной артистической богемы».
До Таллинского художественного института Соостер успел поучиться в тартуской художественной школе «Паллас», первой в Эстонской республике высшей художественной школе. А его учителя из «Палласа» в свою очередь успели поучиться в Мюнхенской художественной школе. Там же, где учились Василий Кандинский, Кузьма Петров-Водкин, Мстислав Добужинский и другие художники первой волны русского авангарда. Так что отголоски того «кипения» Соостер застал.
Работая над «Стеклянной гармоникой», понимал ли сам Соостер, что фильм о судьбе художника в деспотическом государстве получился отчасти автобиографическим? Разбитая человеком в черной перчатке стеклянная гармоника из первых кадров фильма перекликается и с его, Соостера, рисунками, брошенными той же недоброй рукой в лагерную печь.
Юло Соостер. Рыбы с лицами Хрущева и Брежнева
Рука «человека в черном» ложилась на плечо Юло Соостера не раз. Фильм после премьеры был положен в сейф, а Хржановский неожиданно получил повестку в армию. Службу проходил во флоте, на эстонских островах Сааремаа и Хийумаа, откуда писал Соостеру письма. В одну из побывок в Москву он узнал о внезапной смерти Юло.
В октябре 1970 года Юло Соостер то ли погиб, то ли умер при невыясненных обстоятельствах в своей мастерской.
Когда выяснилось, что Соостер не состоял ни в одном творческом союзе (из-за «идейной чуждости» его туда не принимали), его семье было отказано даже в получении денег на похороны.
Судьба наследия художника тоже была не очень понятна — московскому Союзу художников работы даже не предлагали, а эстонский Союз поначалу не решился принять на хранение его картины. Лишь спустя время они попали в Тартуский музей; участь многих работ до сих пор не известна.
Даже после смерти Соостера отношение к его творчеству в Советском Союзе продолжало оставаться на зыбкой территории между официальным забвением и неофициальным признанием. Пока велись переговоры о судьбе его работ, семья художника узнала, что зампредседателя Совета министров Эстонии очень хочет иметь картину Соостера и даже заказал в своем таллинском доме дизайн стены для нее. Ему подарили картину с изображением церкви Олевисте, замурованной в каменный мешок. Так Соостер выразил свое отношение к советской оккупации.
Вскоре после смерти Соостера пять европейских стран организовали в Бельгии его первую посмертную международную выставку. Выставочный павильон был организован в форме лагерного барака.
Выставка, отображавшая быт советского барака, называлась «Иллюстрация как средство выживания».
После смерти Соостера среди его работ нашли несколько папок с лагерными рисунками. По мнению всех, кто их видел, Юло сумел воплотить в них трагедию лагерной жизни. Хотя Соостер никогда не выставлял и не публиковал эти работы, у нас есть возможность их увидеть. Эти опаленные лагерным огнем рисунки вошли в фильм Андрея Хржановского «Пейзаж с можжевельником» (1987), посвященный судьбе Юло Соостера. Они стали важными смысловыми доминантами фильма.
Некоторые сцены по рисункам Соостера сделал Юрий Норштейн, музыку написал Альфред Шнитке. Сам Соостер в фильме, похоже, присутствует не только как персонаж, но и как полноправный участник, в некотором роде — художник-постановщик. И «Пейзаж с можжевельником» здесь воспринимается как вторая часть дилогии о судьбе художника, тоже снятой в соавторстве: Хржановский-Соостер-Шнитке. Только в «Стеклянной гармонике» «голос» Соостера как бы положен на «голоса» других художников, а в «Пейзаже» он звучит сольно.
Недавно Художественному лицею в Тарту вернули прежнее название — школа «Паллас». Первая книга, которую издал Тартуский музей к юбилею школы — «Близкая и далёкая физика в иллюстрациях Юло Соостера», куда вошли работы из того самого издания 1963 года с современными комментариями руководителя Института физики Тартуского университета.
Когда-то Юло Соостер мечтал создавать произведения, которые станут такими же событиями, как «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери. Его искусство и стало таким событием. Ему оказалось по силам одолеть все выпавшие на его долю испытания — лагерный срок и цензурные запреты, официальное непризнание и насильственное забвение. Столь же хрупкое, как стеклянная гармоника в руках музыканта, его искусство в итоге оказалось победителем.
Фото: архив «Мемориала», ВКонmакте, Википедия, Tvpr.ru, tartmus.ee
