«Доказывать трансгендерность приходится даже тем, кто до эмиграции сменил документы». Как в Литве живут трансгендеры-мигранты

Как появилась TramBaltic: «Во всем Балтийском регионе транс-мигранты стакливаются с похожими проблемами»

Когда в Литве стало появляться все больше транс-мигранток и мигрантов, они начали общаться, делиться переживаниями. Вскоре поняли, что важно объединяться, чтобы решать проблемы совместно. Сначала активисты думали сосредоточиться на Литве, но обнаружилось, что во всем Балтийском регионе транс-мигранты сталкиваются с похожими трудностями. Так и появился проект TramBaltic — инициатива для русскоязычных трансгендерных людей в странах Балтии.

«Нас довольно трудно посчитать, потому что к команде постоянно присоединяются люди. В числе организаторов сейчас около 15 человек. Большинство — начинающие активисты. В соцсетях у нас уже почти сто подписчиков. Это достаточно хорошие результаты, учитывая, что мы запустились в январе и не вкладывались в продвижение», — рассказывают в организации.

По словам одной из активисток, пока финансовой поддержки у организации почти нет — команде удалось получить один микрогрант, который потратили на очную встречу, где наметили первые планы. Теперь TramBaltic активно ищет финансирование.

«Пока мы работаем в основном через сарафанное радио. Если о ком-то узнаем, зовем в свои ряды. В основном помогаем информацией и моральной поддержкой. Рассказываем о тонкостях жизни в странах Балтии с транс-статусом, рекомендуем врачей, даем советы о здоровье. Среди нас есть психологи и ученые, поэтому мы оказываем профессиональную психологическую помощь и занимаемся исследованиями нашего положения в Балтии, фиксируем случаи дискриминации и разрабатываем гайды для транс-людей — чтобы они легче и быстрее могли понять обстановку, попав в Литву, Латвию или Эстонию», — рассказывает активистка.

В планах организации — проведение регулярных мероприятий, оказание психологической помощи на постоянной основе, прямое взаимодействие с врачами.

«Наша команда начинает понемногу знакомиться с местными организациями похожего профиля, участвовать в их работе. Особенно активны в этом плане ребята из Латвии. Конечно, нам пока не хватает ресурсов и опыта, но мы движемся вперед и не намерены останавливаться в своей деятельности. Нам важно, чтобы о нас узнали, чтобы местные ЛГБТК+ и транс-организации начали с нами общаться. Пока основное препятствие — языковой барьер, но его можно преодолеть», — отмечают активисты.

«Специальной комиссии приходится ждать месяцами». О трудностях, с которыми в Балтии сталкиваются транс-мигранты

Первая и неразрешимая проблема для транс-мигранты — это невозможность совершить трансгендерный переход. Никакая страна, кроме родной, не может поменять человеку документы. С одной стороны, это тяжелый удар по тем, кто из-за войны или преследований не может вернуться на родину. С другой, в некоторых странах транс-переход в принципе невозможен — например, в России с недавнего времени.

Препараты гормональной терапии в странах Балтии транс-мигрантам получить можно, но доступ к ним очень непростой. Нужно прикрепиться к клинике и записаться к врачу, и уже здесь начинаются трудности. Во-первых, это невозможно сделать без личного кода — значит, нужен временный или постоянный вид на жительство. Во-вторых, необходима страховка, а она есть не у всех. Потом нужно убедить врача, что ты являешься трансгендерным человеком. Для этого месяцами приходится ждать специальной комиссии, которая за тебя решит, «заслуживаешь» ли ты считаться транс-персоной.

На этом этапе бывают сюрреалистичные ситуации.

Ничего из этого перечня не избавит от собеседования с психиатром и комиссией.

А как быть, если человек уже давно сделал переход и ему срочно нужен рецепт на гормоны? Ни документы из родной страны, ни внешнее соответствие определенному гендеру не помогут.

А что, если комиссия не согласится, что транс-человек — «правильный»? Прежние документы не вернешь, внешность не изменишь, но и необходимой медицинской поддержки не получишь. Даже наоборот — могут выписать гормоны, соответствующие полу, указанному при рождении, чтобы «вернуть все назад». Это серьезно подорвет здоровье и может довести до суицидальных мыслей. «Борьба с такими практиками — один из вызовов для нашей организации», — говорят в TramBaltic.

Еще в Балтии есть странная рекомендация, что перед назначением гормональной терапии должно пройти два года, только непонятно: с момента осознания человеком своей трансгендерности или с даты постановки официального диагноза.

«Судя по нашему опыту, никто не знает, как это работает. Мы не сталкивались с ситуациями, в которых кого-то заставляли бы ждать, но врачи имеют полное право это сделать. А еще в Литве нет рекомендаций к операциям по коррекции половой принадлежности — официально их вообще не делают. Сменить имя и гендерный маркер можно, но чрезвычайно сложно: это две разные процедуры, требующие рассмотрения в суде», — рассказывают активисты.

Транс-люди — как мигранты, так и граждане — постоянно сталкиваются со стигмой и дискриминацией в местах учебы и работы. В практике TramBaltic есть кейс, когда человеку запретили числиться в европейском вузе под настоящим, полученном после перехода именем, сославшись на технические сложности. Проблемы из-за транс-статуса возникают и при трудоустройстве. Для транс-мигрантов, которым и так довольно сложно найти работу из-за незнания языка и особенностей легализации, это особенно критично.

«При этом не нужно думать, будто в Литве, Латвии или Эстонии к транс-персонам какое-то особенно ужасное отношение. Нет, тяжело и небезопасно нашему сообществу везде. Просто в странах Балтии есть своя специфика, из которой вытекают многие плюсы и минусы. Здесь многие понимают русский или говорят на нем. Здесь помнят и знают постсоветский контекст, что может облегчить адаптацию и в то же время стать триггером коллективной травмы. Здесь нет ярого отторжения мигрантов, однако получить убежище или визу непросто. Медицина в Балтии неплохо развита, но есть проблемы с оперативным доступом ко врачам, их квалифицированностью в транс-вопросах. Здесь всегда есть в продаже препараты гормональной терапии, однако на них необходимы рецепты, которые не так просто получить. Здесь сложновато взаимодействовать с местными ЛГБТИК+ организациями, потому что они плохо понимают мигрантский контекст, — однако здесь есть мы», — говорят активисты TramBaltic.

«После девяти месяцев работы докторка отказалась вести меня дальше, сославшись на культурно-языковой барьер» — история Расмуса

Своим опытом жизни в странах Балтии в качестве транс-мигранта с «Новой газетой. Балтия» поделились двое участников TramBaltic. Первый — Расмус, который более десяти лет назад переехал в Литву из Беларуси.

«Я определяю себя как транс-маскулинную небинарную персону, но чаще опускаю подробности и представляюсь как трангсендерный человек. Если просят уточнений, добавляю, что пол при рождении был определен как женский. Но вообще, мне бы хотелось, чтобы меня воспринимали просто как человека — без оглядки на гендер.

Еще в детстве я понял, что отличаюсь от ребят вокруг, и начал искать какой-то «подвох». Волновался, что врачи «перепутали» мой пол при рождении, делился подозрениями с родителями. Они списывали все на пытливый ум ребенка. Тягу к роботам, конструктору и машинкам объясняли влиянием старшего брата. Когда началась активная социализация в школе, я недовольно дулся, что меня записали в девочки, но честно пытался влиться и адаптироваться.

И все же желание лучше познать себя брало свое. Однажды я наконец отважился спросить у компьютера, возможно ли поменять пол — наткнулся на информацию о «транссексуальности», как тогда называли трансгендерность. Ее описывали как что-то стыдное и далекое, безумно дорогое и практически невозможное. Из-за этого мои гендерные самоисследования переместились в дальний ящик.

Вернулся к этой теме только после школы, когда переехал в Литву на учебу. В Вильнюсе открыл для себя новый мир — намного более безопасный и дружественный, чем в родной Беларуси. Гей-бары, радужный пешеходный переход и единороги — в таких поддерживающих условиях цветочки моей квирности наконец начали распускаться. О гомофобном поведении местных только читал в новостях, но сам с ним не сталкивался и ни от кого из знакомых не слышал.

Помимо изучения своей сексуальности, в Литве я занялся лечением депрессии. По ощущениям, она была у меня всегда, просто раньше я старался ее игнорировать, потому что жалость к себе в семье не приветствовалась. После нескольких лет психоанализа и наблюдения у психиатра, стало очевидно, что лечу я симптомы депрессии, а не их источник. Врач предположил, что у меня гендерная дисфория и страдаю я как раз из-за нее. Только благодаря этой наводке я осмелился посмотреть правде в глаза — и меня это спасло.

Я начал ходить по врачам, и они убедили, что депрессия может уйти из моей жизни после преодоления дисфории. Я долго подготавливал почву для каминг-аута, но в какой-то момент почувствовал, что терпеть больше не могу — и открылся. В ответ получил много поддержки и теплых слов, и никто от меня не отвернулся.

На работе изменения тоже приняли, я сохранил за собой место и по-прежнему создаю визуальный контент. Единственный момент: начальник до сих пор отказывается поменять мне имя в рабочей почте. Я отношусь к этому достаточно спокойно, но клиенты и коллеги иногда теряются, потому что не знают, как ко мне обращаться, а спросить не решаются.

Это неудивительно, ведь в Литве тема трансгендерности все еще в серой зоне. О ней не пишут в крупных СМИ, не говорят на высоком государственном уровне.

В этом плане главное отличие от моей родной Беларуси — отсутствие трансфобии у медицинских работников. Я ходил по разным врачам и ни разу ни сталкивался с неэтичными высказываниями или вопросами. Да и в целом, здесь намного больше специалистов, работающих с трансгендерностью, а значит у транс-персон больше возможностей вести полноценную жизнь.

Как правило, на это уходит много времени, если пытаться экономить и посещать государственные клиники. К тому же, страховка обычно не покрывает гормональную терапию.

Обращение в частные клиники тоже не дает гарантий, что процесс пойдет быстро. Например, в одной из таких клиник докторка после девяти месяцев работы отказалась вести меня дальше, сославшись на культурно-языковой барьер и на то, что я запутал ее своим отношением к гендеру и сексуальности. После этого я начал работать со специалисткой из государственной клиники, но ждать встречи с ней приходится два месяца, и она совсем «не в теме». Я ей объяснял, что по литовскому регламенту мне откажут в гормональной терапии, если не изменить диагноз f64.9 на f64.0, и она была искренне удивлена.

Еще сложнее с документами. Поменять гендерный маркер или имя мигранты в Балтии не могут. Такой процедуры просто не существует — нужно ехать на родину. И никого не волнует, можешь ли ты вернуться туда и доступна ли там эта процедура.

И все же, жаловаться я не могу. В Литве у меня нет необходимости прятать свою идентичность, чего не скажешь о Беларуси. Здесь я стал храбрым и бойким».

«В эмиграции я буквально начал дышать по-другому: наконец почувствовал себя в безопасности» — история Андрея

Еще один герой этого текста — Андрей (имя изменено по просьбе героя — прим).. После начала полномасштабного вторжения он уехал из России в Эстонию, а затем перебрался в Литву.

«Я трансгендерный человек транс-маскулинного спектра. Мне всегда хотелось быть мальчиком — с самого раннего детства. Однако переход я совершил в 35 лет, когда у меня появились информация о возможностях и решимость ими воспользоваться. Это был долгий процесс, полный сомнений и поисков. Сначала нужно было осознать, что транс-переход доступен не только каким-то безумно смелым людям, но и мне. Потом — столкнуться со страхом своего открытия и перебороть его. Затем — решиться на первые шаги. Ну а дальше меня уже было не остановить, несмотря на огромные трудности с каминг-аутом, операциями, врачами, гормонами и документами.

Родители моих поисков практически не наблюдали. Я был уже взрослым и жил в другом городе. Когда пришло время, поставил их перед фактом. Им было уже за 70, но они довольно спокойно все восприняли и начали привыкать. Им важно было, что я жив и счастлив, а мне это было важно в отношении них. Так мы и нашли компромисс.

К сожалению, такими принимающими были не все. Из-за трансгендерности меня чуть не выгнали из университета — я потом закончил его с красными дипломом. Дело было еще в России, я тогда получал второе образование. В это время как раз и совершал переход, менял документы. Гомофобному воцерковленному руководству вуза это ужасно не понравилось, и они начали вставлять палки в колеса. Однако за меня вступились однокурсники, СМИ и омбудсмен (представьте только, это было возможно в России) — и я продолжил учебу, в итоге закончив вуз с красным дипломом.

После этого прошел переквалификацию на клинического психолога, поступил в аспирантуру, проучился там три с половиной года и начал планировать защиту кандидатской степени через год-полтора. Сбыться этому было не суждено: началась война, и я уехал в Эстонию.

Первые три месяца эмиграции жил в Нарве. Это совсем рядом с российской границей, но там я буквально начал дышать по-другому: наконец почувствовал себя в безопасности. В России спокойствие мне только снилось, потому что многие годы я занимался транс-активизмом в медицинской сфере. Боролся за доступность услуг, занимался исследованиями, обучал врачей коммуникации с транс-людьми, сам много работал как психолог.

Позже из Эстонии перебрался в Литву, где сейчас и живу. Здесь люди удивляются, а не озлобляются, когда узнают о моей трансгендерности. Оно и неудивительно: трансфобов создает пропаганда, а в Балтии ее, к счастью, нет.

Сейчас я уже привык к безопасности, но старые триггеры все еще срабатывают: страшно быть полностью открытым по поводу трансгендерности. Эти опасения не всегда беспочвенны. Например, не думаю, что мне были бы рады в школе (по первому образованию я учитель, и вполне могу там работать), если бы узнали, что я трансгендерный человек.

Чтобы получить в Литве необходимую мне как транс-человеку медицинскую поддержку, пришлось обратиться к психиатру и по его направлению пройти специальную комиссию. Она должна была подтвердить мою трансгендерность.

Пытался протестовать, но врачи подкупили тем, что после комиссии я смогу без проблем получать гормональную терапию у семейного врача.

На бумаге все необходимые для комиссии процедуры можно было пройти бесплатно, по страховке. На деле же оказалось, что к нужному эндокринологу фактически невозможно записаться. Пришлось это сделать за деньги, и сумма для меня была довольно серьезной. То же самое с анализами: часть из них сдавал платно.

Забавно еще было общаться с психиатром на английском. Он у меня далеко не идеальный, а отвечать приходилось на специфические вопросы с не самыми простыми формулировками. Это одна из издержек статуса мигранта. Чувствую постоянную вину за незнание языка, поэтому учу литовский. Хотел бы еще и английский, но это дорого. К тому же, нет на это ни сил, ни времени: чтобы более-менее нормально жить и кормить себя и жену, приходится работать на нескольких работах. Мне еще повезло иметь мужские документы, а то путаница с ними могла бы усложнить трудоустройство.

За два года эмиграции я уже привык к постоянным вызовам, но иногда кажется, что просто выживаю и двигаюсь по инерции. Надеюсь, справлюсь. За помощью, опытом и советами обращаюсь к другим транс-мигрантам, хотя наше комьюнити не то чтобы сплоченное. У всех свои занятия, учеба или работа — это нормально, и мы не должны объединяться только из-за своей идентичности, как часто бывает в эмиграции. И все же, иногда мы встречаемся, общаемся, ходим на мероприятия.

Нас не так много, чтобы мы могли выстроить большую сеть поддержки, как те же журналисты, и мы не так обеспечены, чтобы жить в комфорте или ходить в дорогие рестораны, как, например, айтишники. Однако у нас есть преимущество, когда дело доходит до адаптации. На родине мы часто сталкивались с ущемлением в правах и замалчиванием проблем, поэтому в эмиграции нам легче перенести трудности, с которыми сталкиваются нацменьшинства.

Несмотря на все сложности, я благодарен литовскому народу за теплоту, принятие и помощь. Хочу остаться в Литве, выучить язык и быть ей полезным».