За последний год в Латвии громко прозвучали истории груминга и сексуализированного насилия, часто систематического, в учебных заведениях — лагере K.I.D, Латвийской музыкальной академии, Рижской 6 средней школе.
Вместе со специалистками из центров помощи «Dardedze» и «Marta» Андой Авене и Мадарой Канаста-Иевиняй мы составили эксплейнер, как защитить детей от насилия и что делать, если вы или ваш ребенок все-таки пострадали.
Что такое груминг и сексуализированное насилие?
Cексуализированное насилие — это любое действие с ребенком со стороны взрослого или другого ребенка, целью которого является сексуальная стимуляция или удовлетворение. Насилием считается не только непосредственно половой акт, но и другие физические действия — прикосновения, поглаживания, объятия, а также вербальные действия — комментарии, шутки, переписки. В последние годы распространено сексуальное использование в виртуальной среде — например, обмен с ребенком обнаженными фото и видео.
Груминг — это установление взрослым доверительных отношений с ребенком с целью последующего его сексуального использования. В качестве манипуляции взрослый часто выделяет ребенка из других, давая ему ощущение, что он особенный, и одновременно изолируя его от остальной группы. Взрослый стремится создать дружбу на двоих, которой сопутствует секретность — «у нас с тобой особая связь, о которой не надо знать другим».
Почему груминг и домогательства распространены именно в учебных заведениях — в садах, школах, лагерях, университетах?
Сексуализированное насилие редко случается спонтанно, на улице. Чаще оно происходит в привычной ребенку среде, где к нему есть физический доступ, где можно наладить долгосрочные и доверительные отношения. Обычно автор насилия переступает границы постепенно, незаметно, чтобы ребенок не сопротивлялся и никому не рассказывал. Поэтому больше всего случаев насилия происходит в семье или учебных заведениях. Также в этих местах существует иерархия в плане возраста, ответственности и власти — дети находятся заведомо в подчиненной позиции, а учитель обладает авторитетом, из-за чего ему практически невозможно отказать.
Как понять, что внимание или неудачные шутки преподавателей уже переходят допустимые границы?
Главный сигнал — это физический или эмоциональный дискомфорт. Если от каких-то действий или слов вы испытываете смущение, стыд, тревогу, значит, они нарушают ваши границы. Например, детей можно научить, что есть хорошие и плохие прикосновения и секреты — от первых мы испытываем приятные эмоции, от вторых нам становится некомфортно.
Важно также прислушиваться к своему телу, у нас есть физическая «сигнализация», которая сообщает нам об опасности — если в какой-то ситуации или в чьем-то присутствии у нас потеют ладошки, тяжело дышать, сердце бьется чаще, не игнорируйте это, подумайте, почему это происходит.
Нужно объяснить ребенку, что в таких ситуациях он может сказать «нет» и обязательно рассказать о произошедшем кому-то из взрослых, которым он доверяет.
Какие превентивные меры могут использовать учебные заведения и лагеря, чтобы защитить своих воспитанников от домогательств?
При отборе персонала проверять, не был ли человек судим за преступления сексуального характера в отношении детей, а также получить отзывы с прошлых мест работы.
Разработать методические рекомендации, что допустимо и недопустимо в ходе учебного процесса, которые знают персонал, дети и родители.
Составить четкие инструкции, к кому в организации ребенок может обратиться в таких ситуациях.
Если таких документов нет, то родителям надо просить их подготовить. Чем чаще буду поступать такие запросы, тем скорее учебные заведения придадут этому значение.
Образовывать педагогов, родителей и детей, повышать информированность людей о границах своего и чужого тела, рисках насилия, способах защитить себя.
Почему мы называем грумингом и сексуальным использованием действия со стороны преподавателей также в отношении детей, достигших возраста согласия или даже совершеннолетия?
С точки зрения закона интимные отношения по обоюдному согласию возможны с 16 лет. В истории груминга в детском лагере K.I.D была 18-летняя пострадавшая, которая подвергалась насилию со стороны лидера всего на несколько лет старше нее. Однако в такой ситуации сложно говорить о равности отношений и взаимном согласии.
Здесь все равно существует иерархия, в которой авторитет лидера оказывает большое влияние.
В данной истории отчетливо видно, как лидер целенаправленно выстраивал «особые» отношения с воспитанницей, пользуясь собственным положением и ее уязвимостью, — это история не про отношения, а про использование.
Надо также помнить, что люди в столь юном возрасте очень уязвимы — у них еще нет опыта близких отношений, часто им не хватает понимания родителей, уверенности в себе. Поэтому внимание и валидация харизматичного лидера могут иметь большое значение — чем, к сожалению, можно воспользоваться злонамеренно.
Как защитить ребенка от сексуализированного насилия?
Не существует каких-то слов, которые можно сказать ребенку, чтобы его уберечь.
В первую очередь ребенка защищает ежедневное уважительное отношение к нему.
Важно, чтобы родители объясняли ребенку, что его тело принадлежит только ему и никто не может нарушать его границы, даже родители.
Нужно регулярно учить ребенка говорить «нет» и всегда его слышать — если он не хочет вас сейчас обнимать или доедать суп, не надо его заставлять. Ребенок, который чувствует дома, что его чувства и мнение важны, скорее сможет распознать насилие и сказать «нет», чем тот, чьи границы регулярно нарушают родители, или даже применяют в отношении него насилие: шлепки, угрозы, наказания, оскорбления — все это делает для ребенка насилие нормой. Когда тебя может кто-то ударить — это означает, что твое тело тебе не принадлежит.
И вот в такой ситуации уже имеет смысл разговаривать с ребенком о том, что такое плохие и хорошие прикосновения, хорошие и плохие секреты, что нельзя допускать в отношении себя от других людей.
Необходимо, чтобы ребенок был уверен, что он может всегда прийти к нам и рассказать обо всем. Можно также вместе подумать и о других «доверенных» взрослых, к которым можно обратиться в любой ситуации.
Какие существуют типы реакций на насилие?
У людей есть три типа реакции на агрессию и насилие — бей, беги, замри. Как правило, когда ребенок переживает насилие от взрослого, он не может ни убежать, ни бить в ответ.
Поэтому самая распространенная реакция — это замирание и диссоциация.
Чтобы защитить себя и не усугубить ситуацию, жертвы насилия часто не сопротивляются. Многие описывают, что в эти моменты как будто отделялись от своего тела, чтобы не ощущать, что это происходит с ними.
Можно ли научить ребенка другой автоматической реакции?
Если ребенок знает о своих границах, умеет слышать свои чувства и сигналы тела, имеет опыт говорить «нет» взрослым, то шанс, что ребенок не замрет в такой ситуации и сможет себя каким-то образом защитить, выше, чем у детей, которые не имеют таких знаний и навыков.
Каковы последствия сексуализированного насилия, пережитого в детстве?
Зачастую пострадавшие от насилия продолжают испытывать диссоциацию долгое время после травмы, иногда всю жизнь. Диссоциация — это механизм защиты от непереносимых эмоций, но в длительной перспективе тело хранит опыт и действия, отделенные от сознания, что может приводить к нарушению взаимодействий между памятью, идентичностью, восприятием, эмоциями, движением и поведением. Такие люди часто чувствуют себя эмоционально замороженными, не могут восстановить целые отрезки в своей памяти.
Часто пережитое насилие вызывает непринятие себя и своего тела, самоповреждающее и даже суицидальное поведение.
Еще одна проблема пострадавших от груминга и насилия — это утрата доверия к людям. В будущем им может быть сложно установить и построить любые близкие доверительные отношения — не только романтические и сексуальные, но и дружеские, родственные.
Чтобы справиться с этими последствиями, очень важна работа с психологами и группами поддержки, в ходе которой человек может интегрировать этот травматичный опыт в свою жизнь, восстановить свои воспоминания и собственную целостность, принять то, что это случилось именно с ним, но пережитое насилие не определяет его полностью.
Почему пострадавшие от насилия часто не рассказывают о нем? Или рассказывают спустя многие годы и хотят остаться анонимными?
На это есть несколько причин. Авторы насилия часто запугивают детей, что если они кому-то скажут, то с ними или их близкими случится что-то плохое.
Жертвы насилия испытывают стыд и вину — им кажется, что они сами допустили насилие, спровоцировали, не смогли себя защитить, они чувствуют себя «грязными». Этому способствует и общественное порицание пострадавших от насилия, которое до сих пор существует у нас в обществе.
Молчание может быть последствием психологической реакции — мозг блокирует травматичные воспоминания. Говорить и думать об этом очень тяжело, часто даже невозможно, так как заставляет проживать травму заново. Люди не хотят ассоциировать или идентифицировать себя с жертвой насилия. Иногда воспоминания приходят позже, когда мы слышим об опыте других и понимаем, что с нами тоже случилось подобное, или в ходе работы с психологом.
У детей часто нет информации и лексикона, чтобы описать, что с ними произошло, а также нет взрослых, которым можно доверять, способных отнестись к словам ребенка серьезно.
Часто ли дети врут о домогательствах, чтобы оболгать преподавателей, например, в отместку за плохие оценки?
Нет. Маленьким детям, которые не переживали сексуализированное насилие, невозможно придумать это самим — у них нет такого опыта и знаний, как это может происходить. Маленькие дети могут говорить только о том, что пережили сами, в чем имеют опыт. Но и подростки крайне редко врут о таком, потому что тема слишком стыдная.
Есть ли какие-то косвенные сигналы, по которым можно понять, что ребенок подвергся насилию?
Если ребенок не хочет с вами общаться, на вопрос «как дела» отвечает «нормально» — скорее всего, у него как раз что-то ненормально. Стоит поговорить с ним об этом.
Резкая смена поведения тоже может быть признаком того, что ребенок переживает о чем-то — например, начал хуже учиться или вдруг стал замкнутым и хмурым. Травма может выражаться и в изменении самоидентификации — например, девочка начинает вести себя и выглядеть как мальчик, говорит, что больше не чувствует себя девочкой. Конечно, изменение гендерной идентичности не всегда является следствием травмы, это может быть и проявлением трансгендерности, но, в любом случае, это повод поговорить с ребенком и узнать, почему он вдруг стал себя так чувствовать и вести.
У маленьких детей можно заметить какие-то слова, рисунки, элементы игры, нехарактерные для их возраста — например, ребенок разыгрывает с игрушками сцены насилия или секса. Родителям важно знать, что свойственно для ребенка в его возрасте. В определенные периоды взросления ребенок может изучать себя, трогать половые органы, но, если он начинает делать это навязчиво, публично, активно заниматься самоудовлетворением — все это может быть признаками острого стресса.
Также об этом может свидетельствовать то, что ребенок начал грызть ногти, царапать или даже резать себя.
Как начать разговор с ребенком, если у меня возникли подозрения, что с ним это произошло?
Прямо сказать, что вы заметили, что его поведение изменилось, спросить, что его беспокоит. Главное — делать это в спокойной форме, чтобы не напугать ребенка. Важно, чтобы он чувствовал, что может довериться и получить поддержку.
Куда обращаться за помощью, если это случилось со мной или моим ребенком?
За информационной, юридической и психологической поддержкой в Латвии дети, подростки и их родители могут обратиться по телефону доверия — 116111, а также в кризисные центры Dardedze, Marta и Skalbes.
Какая существует юридическая ответственность для авторов насилия?
К сожалению, в данный момент к криминальной ответственности привлекают непосредственно за изнасилование.
Навязчивое внимание, неприятные прикосновения, двусмысленные комментарии очень трудно доказать.
Иногда удается это классифицировать как хулиганство, за которое предусмотрена административная ответственность. Поэтому пострадавшие часто не обращаются в полицию, зная, что им никто там не поможет.
Надо работать над законами, которые будут точнее определять проявления сексуализированного насилия и усовершенствуют юридические механизмы защиты пострадавших, чтобы не подвергать их дополнительной травматизации во время криминального процесса. В данный момент мы можем пробовать создавать прецеденты, так как, в любом случае, домогательства и сексуализированное насилие являются преступлениями.
Насколько серьезно общество и государство воспринимает данную проблему?
Необходимые документы на законодательном уровне в Латвии есть. Но внимание на проблему стали обращать в основном в последний год после громких историй в лагерях и школах. Информированность общества растет, в том числе благодаря правозащитным организациям. Сейчас идет разговор, чтобы принять на государственном уровне законы, которые будут регулировать отбор персонала в учебных заведениях, обязывать любую организацию разработать методические рекомендации в отношении сексуальной безопасности детей, организовывать обязательное обучение детей и персонала по данным вопросам. В Латвии, например, можно обратиться в Школу безопасности Джимбы, которая предлагает подобные программы для детей и взрослых.
Почему сексуализированное насилие до сих пор является предметом шуток в нашем обществе?
Во-первых, часто это происходит от недостатка информации — люди не знают, насколько распространена эта проблема и к каким серьезным последствиям это ведет. Этому способствуют и стереотипы о гендерных ролях — например, может считаться, что флирт со стороны преподавателя-мужчины в отношении студентки допустим и даже приятен ей, и над этим можно легко шутить.
Во-вторых, это такой же защитный механизм, как отрицание и виктимблейминг (обвинение жертвы — прим).
К сожалению, насилие может случиться с каждым, и со многими происходило, но людям тяжело об этом думать и говорить. Поэтому шутки на эту тему помогают людям справиться с тревогой и чувствовать себя в безопасности — так же, как и быть уверенным, что со мной или моим ребенком такого не случится.
С этой же целью используется стратегия обвинения жертвы — с кем-то это случилось, потому что он сам неправильно себя вел, был не в том месте, не так одет. Такое суждение создает еще и иллюзию контроля — я не буду так делать и таким образом смогу защитить себя.
