Память как орудие идеологии. В рижском Музее истории медицины открылась выставка «Загробная жизнь и поминальные практики»

То, что выставка, посвященная смерти, проходит в Музее истории медицины, кажется вполне логичным: для того, чтобы лечить живых, медицина изучает мертвых. Но эта выставка посвящена не столько смерти, сколько тому, что происходит после нее — поминальным ритуалам, памяти и забвению.

За годы своего существования рижский Музей истории медицины скопил огромное количество мемориальных предметов, принадлежащих известным врачам и медицинским чиновникам. Кстати, не только латвийским: вдовы медицинских светил со всего Советского Союза охотно сдавали сюда архивы своих супругов. У музея была безупречная репутация: все знали, что в Риге экспонаты будут в полной сохранности.

В результате хранилище музея оказалось под завязку заполнено вещами, чья историческая и художественная ценность сегодня кажется весьма сомнительной. Здесь скопились тысячи ручек, огромная коллекция очков, чернильницы, пресс-папье, запонки, галстучные булавки, трубки, мундштуки, сигары — кстати, поражает, как много врачи курили.

Часть этих вещей аккуратно разложены по коробочками, которые теперь установлены в центральном зале выставки и напоминают могилки на братском кладбище. Открываешь такое «надгробие», а там — все, что осталось от человека: стоптанные домашние тапочки, очки, ремень, перекидной календарь и клетчатый носовой платок с пояснительной запиской: «Носовой платок С.С. Юдина, взят мною из кармана пиджака в момент одевания его в «последний путь» 14 июня 1954 года в 12 часов дня в морге института Склифосовского после вскрытия. Вскрывал его патологоанатом И.В. Давыдовский. Они были большие друзья и страстные охотники».

По этой экспозиции хорошо видно, что в высших медицинских сферах был сильный гендерный перекос. Подавляющее большинство этих мемориальных предметов принадлежали мужчинам. Из женских атрибутов здесь только янтарные брошки, которые так любила профессор кафедры онкологии Рижского медицинского института Вероника Розенбаха (1916-2003). Это не значит, что в Латвии не было врачей-женщин. Просто они, как правило, не могли сделать серьезную научную карьеру.

Количество представленных здесь реликвий поражает: такое впечатление, что на момент смерти известного человека все, что находилось на его рабочем столе, отправлялось прямиком в коллекцию музея. Возможно, для его родственников эти вещи действительно представляли собой большую ценность. Но зачем они музею? Что они говорят об этих людях и об истории медицины вообще? Или музей тут выступает просто в качестве склада?

Дитя военного времени, рижский Музей истории медицины всегда курировался врачами в генеральских погонах и был чрезвычайно идеологизирован. Как все музеи советской эпохи, он эксплуатировал идею вечной памяти.

На подобные памятные вещи в музеях возложена задача, заимствованная из религиозных практик — поддерживать связь с идеей бессмертия. Но это не память о конкретных людях, а идеологическая форма почтения. Ритуал, который сейчас так активно возрождается в России.

Сегодня этот пыльный архив по сути никому не нужен. Но что с ним делать? Просто выбросить на помойку? Ни у кого рука не поднимается. В общем, получается такая насильственная жизнь после смерти.

На ней значится надпись: «От В.И. и Н.К. Лениных». В то время Надежда Константиновна носила партийную кличку своего супруга как свою собственную фамилию. А мы-то ее знали только как Крупскую: Ленин мог был быть только один.

Есть в коллекции музея и весьма экстравагантные экспонаты. Например, мешочек с землей с могилы санитарки и снайпера времен первой мировой войны Эрики Гайле. Или кусочки ребер писателя Миервалдиса Бирзе, удаленные ему во время операции. Или странная, в духе Викторианской эпохи посмертная фотография врача Яниса Юрьянса, где умерший запечатлен в позе роденовского мыслителя.

Рижский Музей истории медицины был основан в 1957-м году и носит имя легендарного академика и онколога Паула Страдыньша, чья коллекция медицинских раритетов (от средневековых инструментов до африканских ритуальных масок) лежит в его основе. Сам академик открытия музея так и не увидел, он умер до того, как в 1961-м сюда стали пускать публику.

За почти 70-летнюю историю музея его основная экспозиция почти не менялась. Здесь все те же диарамы, рассказывающие о средневековой чуме, макеты кабинетов древних эскулапов, гипсовые куклы, изображающие шаманов и их смертельно больных пациентов. Все это сегодня выглядит достаточно наивно.

Придя четыре года назад на должность директора музея, известный латвийский искусствовед Каспарс Ванагс сразу же поставил этой институции диагноз:

«Экспозиция музея сегодня не способна в полной мере выполнять свою просветительскую функцию. Для молодежи это место, где выставлен всякий трэш, где можно сделать прикольную фотографию для Instagram. Пора от этого избавляться».

Сегодня Музей истории медицины скорее мертв, чем жив, и его оздоровление потребует серьезных реанимационных мероприятий. Выставка, посвященная поминальным практикам и идеологизации памяти, — одно из них.

Устроители выставки хотели не только показать всю массу мемориальных атрибутов, хранящихся в запасниках, но и высветить все нюансы происхождения коллекции музея — а тут много неясного и довольно мрачного. Взять хотя бы роль «крестного отца» музея академика Страдиньша. Раньше предпочитали не упоминать о том, что, собирая свою коллекцию, он не только покупал вещи на европейских аукционах и блошиных рынках, но и в конце войны собирал их по опустевшим квартирам рижских врачей — тех, кто по своей воле уехал на запад, или кого насильно выслали на восток (а некоторых и вовсе расстреляли).

«Страдиньш учился в Петербурге, он пережил в России Первую мировую войну и революцию и прекрасно понимал, что произойдет, когда российская армия войдет в Латвию. Он предвидел национализацию, он видел, как исчезают коллекции и библиотеки. Поэтому он ходил по пустым рижским квартирам с доверенностью, выданной жилищным управлением, и собирал вещи для музея.

Но в противном случае все эти свидетельства истории оказались бы под контролем офицеров Советской Армии», — говорит Каспарс Ванагс.

Даже зная, что Страдиньш действовал во благо музея, становится как-то не по себе, когда читаешь составленные по его распоряжению списки рижских врачей-эмигрантов и просьбу к властям о том, чтобы ему выделили транспорт для сбора национализированных вещей. Разумеется, потом настоящие владельцы этих предметов нигде и никогда не упоминались.

На выставке можно увидеть свидетельства того, как после войны в опустевшие квартиры рижских врачей заселялись новые обитатели — в основном, высшие чины Прибалтийского военного округа. Когда ты читаешь о том, как в конце войны в Россию из Латвии вагонами вывозили мебель, предметы интерьера, изразцовые печи, фарфоровые ванны и унитазы, невольно возникает аналогия с нынешней войной в Украине.

Отдельный зал на выставке посвящен наследию известного рижского дерматовенеролога Петериса Сникерса. Он как раз никуда не выезжал — в 1944-м году он скоропостижно скончался. Его роскошный особняк в элитном районе Межапарк в окрестностях Риги со всей обстановкой перешел в собственность государства, но академик Страдиньш сделал все, чтобы присвоить этому месту статус музея. А вот спасти уникальное собрание картин классиков латышского модернизма (Сникерс был страстным коллекционером живописи) не удалось. Из 700 работ только 122 перешли Латвийскому Художественному музею. Остальные пошли с молотка и растворились в собраниях частных коллекционеров.

Пожалуй, самый странный и пугающий объект на этой выставке — огромный стеллаж с пустыми рамами от картин. Они были собраны по распоряжению академика Страдиньша в тех самых пустых квартирах рижских врачей, обитатели которых уехали за границу или были сосланы. Что стало с самими картинами — неизвестно. Позже часть этих рам стали использовать для обрамления парадных портретов врачей, а часть так и остались храниться на чердаке музея.

Сегодня зияющая пустота этих рам выглядит красноречивой метафорой того, как из памяти людей стиралось все, что было не угодно режиму и не вписывалось в официальную идеологию. Пришло время эту пустоту заполнить.

Выставка «Загробная жизнь и поминальные практики» будет открыта до 31 августа.