На последнее слово Афанасьева я наткнулась в августе 2023 года, и оно меня очень задело. После 25 лет в профессии он говорил о журналистике с такой страстью и любовью, с какой, мне казалось, о ней могут говорить только молодые люди (которые еще не успели осознать свое бессилие). Я читала его последнее слово и поражалась тому, что совершенно незнакомый, взрослый коллега рассуждал о журналистике с таким же трепетом, как и я на первых курсах университета.

Я стала искать статьи о нем — после того, как появилось дело Афанасьева, про него не написал только ленивый, — и из всего выходило, что все 25 лет работы он был идеальным журналистом-одиночкой, который всё всегда делал безупречно. Этот образ казался мне не живым, а каким-то картонным. Мне захотелось под этим ворохом восхвалений найти его настоящего.

Чтобы сложить картинку, я много переписывалась через «ФСИН-письмо» с самим Афанасьевым, поговорила с его близкими и просто знакомыми. Ответы на многое, о чем хотелось у него спросить, я нашла в его соцсетях, там он писал о себе очень подробно. Постепенно мне удалось собрать объемный образ Афанасьева — совсем не героя, а просто человека, который жил на окраине Абакана и упрямо делал свое дело.

Мне врезалось в память, как один из преподавателей на журфаке однажды сказал: «О чем бы журналист ни писал, он всегда пишет о самом себе». По выбору тем, которые волнуют репортера, и по манере рассказывать о людях можно очень многое понять про него самого, даже если это текст не от первого лица. Можно узнать, что его волнует и задевает; насколько громкой история должна быть, чтобы он взялся о ней писать.

В редакцию каждого федерального издания ежедневно за оглаской обращаются десятки людей. Многим из них журналисты отказывают — по-разному объясняя это, хотя в большинстве случаев из-за понимания: горе, которое с людьми случилось, недостаточно резонансное и на нем не собрать много просмотров.

«Миша не мыслил в этой парадигме, — говорит мне журналист Сергей Ерженков, который долгие годы дружит с Афанасьевым. — У него была площадка — интернет-журнал — и большой запас сострадания, а на пороге его дома вечно стояли отчаявшиеся люди, которым больше не к кому было пойти. Вот он про них и писал».

Гнилой Мишка

Когда Михаил Афанасьев был ребенком, пьяный отец любил поставить его перед собой и часами разъяснять, каким «паскудным» и «бракованным» тот уродился. Тряс испуганного сына, шипел в лицо: «Ты только притворяешься, строишь из себя хорошего, но я-то знаю, что ты гнилой, Мишка». Для взрослого Афанасьева это до сих пор настолько важно, что он пишет мне об этом в письмах из тюрьмы. Я понимаю, что именно эти страшные слова отца сильно повлияли на всю его жизнь.

Михаил Афанасьев родился в 1976 году в Красноярске, в Абакан семья перебралась позже. Его мать была участковым педиатром, отец — сварщиком и алкоголиком. Помимо Михаила, у Афанасьевых было еще двое сыновей, младших. «Но своим врагом отец почему-то выбрал именно Мишу, — рассказывает мне друг Афанасьева, бывший преподаватель психологии в Сибирском федеральном университете Николай Щербаков. — Он видел в нем чуть ли не черта». Щербаков предполагает, что у отца Афанасьева было какое-то психическое расстройство, которое усугублял алкоголь.

Часто отец заставлял домочадцев тотально игнорировать Михаила в своем присутствии, делать вид, что его нет, что они не слышат, как он зовет их. Все его слушались. Бывало так, что это длилось месяцами. А иногда отец мог ни с того ни с сего вскочить и избить сына. Почему никто из родных так ни разу и не встал на его защиту, Афанасьев не понимает до сих пор.

Каждый день мальчик боялся возвращаться домой после школы. Афанасьев пишет мне, что для того, чтобы заставить себя сквозь страх переступить порог квартиры, он придумывал приметы. Стоя под своим домом, он решал: если он сейчас поднимет голову и в его квартире горит свет в одной комнате, значит, отец сегодня не тронет его, а если в другой — то изобьет. Если свет горел в нужном окне, он шел домой чуть смелее.

Желая получить признание у местных криминальных авторитетов во дворе, отец Афанасьева пытался водить с ними дружбу и однажды проиграл им в карты большую сумму денег. «Они его предупредили, что, если он вовремя не отдаст долг, они заберут его молодую жену и сына — маму и меня», — вспоминает Михаил. Отец не смог отдать долг, и ночью они пришли к Афанасьевым домой. Мать, напуганная громким стуком в дверь квартиры, пыталась разбудить отца, а он «делал вид, что крепко спит». Эту историю Афанасьев сам уже не помнит, но знает о ней со слов матери. Чем история закончилась, она ему не рассказала. Михаил запомнил только, как мать прижала его к себе и как им было страшно. Много лет с тех пор Афанасьеву снится кошмар: отец почему-то зашивает их входную дверь нитками. «А я во сне понимаю, что нитки не выдержат и эти страшные дядьки нас убьют».

С четвертого класса, перед тем, как заходить после школы домой, Миша Афанасьев взбирался на чердак пятиэтажки, в которой жил, и через маленькое окно наблюдал за подъездной дверью. Дожидался, пока отец после обеденного перерыва снова уйдет на работу. Однажды, сидя в очередной такой засаде, 11-летний мальчик отчетливо почувствовал, что отец — не огромный, не великий, не «сакральный», как казалось раньше. А просто «дегенерат, с которым маме надо развестись». Мальчик решил, что сделает всё, чтобы никогда не быть похожим на него. «Тогда у меня родилась мечта, — пишет мне из СИЗО 47-летний Михаил Афанасьев. — Я вырасту, разбогатею, буду кормить бездомных, совершать хорошие поступки — а люди будут меня за это любить».

— Его всю жизнь преследовали слова отца: «Ты только притворяешься хорошим, но ты плохой», — говорит Николай Щербаков. — Миша много лет потратил на то, чтобы доказать себе, что он не плохой человек.

— Доказал? — спрашиваю я.

— Своим детям — да, тем, кому помог, — да. А себе… Я не думаю, что он смог поверить в это в конце концов, — говорит Щербаков.

Молодежь против наркотиков

В школе Миша Афанасьев учился так себе. После девятого класса его выставили из школы с рекомендацией поступить в какое-нибудь ПТУ. Когда через пару лет его класс гулял на выпускном в актовом зале школы, Афанасьев с парой бывших одноклассников, которые тоже не доучились до этого момента, просидел всю ночь на ограде школьного двора и через окна актового зала смотрел на красивый праздник своих нарядных сверстников.

Сам Афанасьев после школы поступил в техникум на электрика. «В ту пору (это была середина и конец 1990-х годов) молодежь в нашем городе, как и во всей стране, косила наркомания, — пишет мне Афанасьев. — Не было работы и возможностей для самореализации. Нищета была такой, что в Хакасии тогда вводили свои деньги — «катановки». (Как считают нынешние экономисты, это позволило смягчить остроту проблемы задолженностей по выплате пенсий в регионе. — Прим. авт.). Тогда казалось, что вся атмосфера подталкивала молодых людей к игле. Мы жили как на войне. К моменту, когда я окончил свое ПТУ, многих моих друзей со двора уже не было в живых».

Среди одноклассников Афанасьева был Андрей Карпов, парень из более благополучной семьи, которому удалось не только доучиться до старших классов, но и поступить в университет. Там Карпов занялся общественно-политической деятельностью и на старших курсах даже пытался избраться в Госдуму. С тех пор как Афанасьев ушел из школы, они с Карповым не пересекались. Но в 1997 году Михаил его разыскал. Он пришел к выбившемуся в люди однокласснику с вопросом о том, как «бороться с наркотиками». Карпов предложил создать общественную организацию и сказал, что даже не обязательно регистрировать ее.

«Мы назвали себя «Молодежью против наркотиков», — рассказывает мне Андрей Карпов. — А что делать дальше, не знали». Студент пошел спросить совета в местной газете «Хакасия», но и там ребятам ничего не подсказали, только предложили написать статью о своей идее бороться. Писать статьи приятели не умели, поэтому подбросили монетку.

— Если решка, то писать мне, — загадал Афанасьев.

— Если орел — мне, — выбрал Карпов.

Выпала решка.

Репортер

Статью Афанасьев написал от руки — компьютер в то время ему был не по карману — и привез в газету. «Редактор сразу прочитала, посмотрела на меня и очень по-доброму сказала: “Не бросай писать”, — вспоминает Михаил. — Меня тронуло, что она так высоко меня оценила».

Вскоре Афанасьева приняли в штат. В первый рабочий день он пришел в редакцию в черных очках, как у популярного в то время телеведущего Ивана Демидова. «Тогда я не сомневался, что разным злодеям станет очень плохо после того, как я опубликую про них статью», — пишет он мне убористым почерком из тюрьмы.

Свой первый серьезный материал Афанасьев написал о том, как бандит убил в квартире супружескую пару с младенцем, а прокуратура это дело толком не расследовала. Родственники погибших пришли в редакцию и рассказали о том, как безуспешно обивают пороги инстанций, а от них отмахиваются. «Я был потрясен циничным равнодушием высоких начальников в погонах по отношению к родственникам погибших, — вспоминает Афанасьев. — Мне кажется, тогда я впервые почувствовал боль совершенно чужих мне людей. Мой материал об этом происшествии имел оглушительный резонанс. Начальники в погонах побежали объясняться своим начальникам и общественности через телевидение. Родственники погибших снова пришли ко мне в редакцию, и я впервые увидел в их глазах надежду. Они были очень благодарны мне. И тогда я понял, что я точно хочу быть журналистом».

В начале нулевых по наводке местных жителей Афанасьев вычислил в тайге тропы, по которым из Тывы возили марихуану в Хакасию в обход постов милиции. Обычные селяне таскали через перевалы наркотики килограммами, а в Абазе — городе, расположенном в межгорной котловине неподалеку от Абакана, — меняли их на нужные им вещи. К примеру, трехлитровую банку конопляной пыли — на мотоцикл. Вскоре после публикации с Афанасьевым связались продюсеры передачи «Национальная безопасность» с НТВ и сказали, что хотят снять документальный фильм о расследовании Михаила с его участием. Это, наверное, было рядовым сюжетом для столичных телевизионщиков, но совсем иначе это переживал Афанасьев, региональный журналист. «Я тогда чуть сознание не потерял от нахлынувшего на меня чувства значимости. Меня покажут по НТВ!» — вспоминал он.

С тех пор как Афанасьев стал журналистом, он почти не бывал дома. Получая за свою работу мизерную зарплату, он очень долго не мог съехать из родительского дома, который так и не стал для него ни теплым, ни принимающим. Днями он пропадал в лесах, разыскивая наркотропы, вип-браконьеров и нелегальных золотодобытчиков. Писал заметки о преступлениях чиновников и халатности силовиков. Он уходил рано утром и возвращался ближе к ночи. Кое-как ужинал и ложился спать. Однажды Афанасьев пришел домой в обеденное время и застал отца в петле. Михаил чудом успел — освободил голову отца из веревки, усадил на стул и заметил на столе записку. В ней было предсмертное послание семье: «Ненавижу вас. Будьте все прокляты». Михаилу Афанасьеву тогда было 24 года. После этого случая он всё же съехал от родителей. А еще через год те развелись.

«В агонии цепляюсь за жизнь»

В декабре 2004 года Михаил Афанасьев стал лауреатом Сахаровской премии «За журналистику как поступок». «Журналистика как поступок — когда написанное перестает быть более-менее удачным сочетанием слов, а становится продолжением жизненной позиции», — так определял значение премии председатель жюри Алексей Симонов. Только на церемонию вручения он не попал: пока в Москве собирались отметить наградой его расследования, абаканские силовики посадили его в КПЗ. Как раз накануне Афанасьев опубликовал статью о том, как высокопоставленные чиновники незаконно охотятся на территории Хакасского заповедника. Из-за нее против журналиста было возбуждено дело по ч. 3 ст. 129 УК («Клевета»). В день вручения премии Афанасьева в наручниках доставили в суд, но случилось невероятное: заседание внезапно отменили, Афанасьева отправили домой. До вечера журналист не мог понять, что это было. Как такое вообще возможно? Он не знал, что, пока он сидел в камере, в Абакан одно за другим летели обращения российских и международных журналистских правозащитных организаций с требованиями немедленно освободить его.

Вечером Афанасьев снял трубку домашнего телефона и услышал: «Здравствуйте, Михаил, это Алексей Симонов. Вы стали лауреатом премии “Журналистика как поступок”, о чем мы только что сообщили всей аудитории, которая сейчас будет вам аплодировать». «И мы аплодировали ему: Москва и Владивосток, Назрань и Орёл, Нальчик и Кызыл, Грозный и Норильск, Кемерово и Воронеж», — вспоминает член правления Союза журналистов Тувы Надежда Антуфьева, которая присутствовала тогда на награждении.

Накануне этих событий, в 2004 году, по результатам расследований Афанасьева на него завели аж пять уголовных дел за «клевету» (ст. 129 УК.). Он продолжил писать. Это привело к тому, что в следующие годы в связи с его профессиональной деятельностью на него завели еще девять уголовных дел — итого 14. Афанасьев стал рекордсменом среди российских журналистов. В совокупности процессы растянулись на десять лет. И по каждому обвинению журналист смог добиться либо прекращения дела, либо оправдания. Всего, с учетом всех инстанций, ему вынесли 74 приговора.

Пока Афанасьева судили, он продолжал работать — днем мыл полы и собирал мебель, чтобы заработать денег на еду, а после шел домой к приятелю и на его компьютере «набивал [очередной] текст о жулье в погонах», как он сам это описывал. Его собственный компьютер силовики изъяли при обыске еще в 2004 году. На компьютере друга даже не был установлен Microsoft Word, поэтому Афанасьев писал статьи в «Блокноте» и отправлял редактору по почте. «Ощущение полной безысходности, просто в агонии цепляюсь за жизнь. Но сдаваться нет и в мыслях», — позже вспоминал в соцсетях то свое состояние Афанасьев.

Одновременно с уголовными делами против журналиста возбуждали и административные. Вообще все 25 лет его работы в регионе над ним всегда будто был включен мощный прожектор. То он громко слушал музыку в машине, то бампером прикоснулся к другому автомобилю. Дважды милиционеры зафиксировали, что в машине Афанасьева не горела одна из трех лампочек освещения заднего номера, — всё это правоохранители не оставляли без внимания и без наказания.

Нередко бывало, что, когда Афанасьев после своей второй — журналистской — работы возвращался домой, во дворе или подъезде его часто поджидали «неизвестные». Не раз его жестоко избивали. Например, после одного из выигранных судов вечером на него напали сзади, сломали челюсть и выбили почти все зубы. В другой раз, в 2007 году, Афанасьев вечером сидел с приятелями в припаркованной машине. В какой-то момент сзади вплотную подъехала «Тойота» с выключенными фарами и долго не отъезжала. Журналист вышел из машины — навстречу ему подошел мужчина, который представился «оперуполномоченным». Он ударил Михаила в левое ухо «чем-то тяжелым», и тот потерял сознание. После этого «оперуполномоченный» еще несколько раз ударил его ногами по лицу. Об этом он позже узнал от товарища — того незнакомец тоже избил. Из машины, в которой сидел Афанасьев, «оперуполномоченный» украл два его мобильных телефона.

«Новый фокус»

После того как силовики и бандиты начали преследовать Афанасьева, руководители изданий, с которыми он сотрудничал, стали опасаться публиковать его расследования и просили переключиться на более безопасные темы. Афанасьева это угнетало: смысл работы он видел как раз в том, чтобы узнавать правду и всем ее рассказывать. Поэтому в 2005 году на деньги от Сахаровской премии он основал свой собственный онлайн-журнал «Новый фокус», в котором следующие 17 лет и проработал — почти всегда один.

Живя такой нескучной жизнью регионального журналиста-одиночки, который постоянно вынужден обороняться от героев своих публикаций — и в суде, и в подъезде, — Афанасьев, впрочем, получил признание за пределами Хакасии. В 2009 году он снова стал лауреатом Сахаровской премии, в 2010-м был награжден Союзом журналистов России «за профессиональное мастерство», а в 2013-м стал первым иностранным лауреатом премии шведской неправительственной организации «Клуб публицистов». Этой премией, по словам председателя правления клуба Стина Добровски, Афанасьева наградили «за мужество при выполнении задач расследовательской журналистики, которые он ведет, несмотря на преследования и очень ограниченные ресурсы».

Как победить забвение

Глубокой ночью 2 июня 1959 года вблизи деревни Минино Красноярского края раздался взрыв. Груженый товарный поезд на полной скорости влетел в состав, перевозивший нефть. От столкновения вылившееся из цистерн горючее вспыхнуло, пламя перекинулось на стоящий на соседних путях пассажирский поезд. Деревянные вагоны загорелись. В них были пионеры с учителями — они возвращались в Хакасию со слета из Красноярска. В этой аварии погибли 65 человек, в основном дети.

Следующей ночью детей прикопали в братской могиле, а саму аварию засекретили. Отец директора музея истории Красноярской железной дороги Светланы Карпенко в те годы работал машинистом в Красноярском крае. Он рассказывал дочери, что об этой трагедии тогда «все газеты молчали, [очевидцам тоже] запрещали говорить об этом, им чуть ли не грозил за это расстрел».

Пока родители сгоревших были живы, они приезжали к братской могиле, в которую положили их детей. «Но специфика этой, детской, трагедии, такова, что память продлевать некому», — писал собкор «Новой» в Красноярске Алексей Тарасов. С 1990-х годов могила приходила в запустение. Таблички с именами, прикрученные родственниками к могильной ограде, кто-то открутил и сдал в лом.

С 2012 года Михаил Афанасьев разыскивал родственников жертв этой аварии и обивал пороги архивов, чтобы восстановить имена погибших детей и увековечить их память. Хакасские чиновники эту инициативу не поддерживали и никак Афанасьеву не помогали, поэтому за годы поисков ему удалось выяснить всего несколько имен. Каждое лето, а иногда и чаще, журналист находил единомышленников и приезжал на братскую могилу: они наводили там порядок, приносили цветы. Какие-то люди ему писали, что он «ищет себе дешевую славу и пиарится на погибших более полувека назад детях».

Хотя Афанасьев обихаживал не только эту могилу. Иногда на выходных он брал пару приятелей, ехал на кладбище Подсинее под Абаканом и наводил там порядок на заброшенных могилах случайных, незнакомых ему людей. Полол траву, поправлял ограды. Как писал Афанасьев, многие из тех, кто похоронен на этом кладбище, стали жертвами бандитских разборок в 1990-е годы. «Ему было тяжело видеть скотство и забвение вокруг, — объясняет мне его друг Николай Щербаков. — Он наводил порядок на их могилах, просто чтобы преодолевать это, создавать нормальную среду вокруг себя. Сам себя Афанасьев в шутку называл интеллигентом из подворотни».

Другой друг Афанасьева, журналист Сергей Ерженков рассказывает, что Михаил иногда приходил к заброшенному памятнику жертвам политических репрессий в Абакане. Приносил гвоздики, пробегал глазами фамилии репрессированных. Особенно на него производила впечатление фигура бывшего руководителя Хакасии Михаила Торосова. (Может быть, он чувствовал, что их судьбы похожи?). В 1936 году в письме партийному руководству в столицу этот Торосов предложил дать Хакасии статус самостоятельного региона советской России. Вскоре его обвинили в том, что он якобы собирался создать в Хакасии независимое от СССР государство под протекторатом Японии. Арестовали, полгода пытали и расстреляли. О том, что Торосова больше нет в живых, его семья узнала только спустя 20 лет: до этого им сообщали, что он якобы всё еще сидит в тюрьме.

Торосова арестовали, когда его сыну Владиславу было полгода. Позже Владислав рассказывал журналистам, что узнал о том, что его отец «враг народа», в школе. «А как узнал? А куда не придешь, где есть коллективные фотографии с моим отцом, везде на них у отца были выколоты глаза», — вспоминал он.

Через 50 лет после расстрела Торосова реабилитировали. «[Но теперь] уже и Хакасия — отдельный субъект России, а где захоронено тело Торосова, неизвестно по сей день, — говорил в своем последнем слове Афанасьев. — Я присматривал за его символической могилой и каждый раз думал: “За что? Зачем? Кто от его смерти выиграл?”».

Уполномоченный

В феврале 2014 года Совет по правам человека во главе с Михаилом Федотовым приехал в Хакасию на выездное заседание с губернатором Виктором Зиминым. Среди прочих журналистов на эту встречу пришел Афанасьев. Как вспоминает в разговоре со мной Федотов, «Михаил говорил там о конкретных проблемах своих земляков», а «риторика и крики про кровавый режим были ему абсолютно не свойственны».

Федотов, который впоследствии стал чаще общаться с журналистом и узнал его ближе, рассказывает мне, что Афанасьев показался ему «наивным таким сибиряком, прямым и бесхитростным». «Михаил не был оппозиционным журналистом. Ну, если честного человека сразу считать оппозицией, то это абсурд», — говорит он.

Леонид Никитинский, который в те годы тоже был членом Совета по правам человека, вспоминает, что Афанасьев тогда понравился не только Федотову, но и другим его коллегам: «Все к нему отнеслись как к человеку той же группы крови». Врач и филантроп Лиза Глинка, которая в те годы тоже состояла в Совете по правам человека, тогда сказала, что «вот такие люди нам нужны в каждом регионе».

Уезжая из Хакасии после того выездного заседания 2014 года, Федотов поговорил об Афанасьеве с губернатором Зиминым: «объяснил ему, что Миша — не враг», предложил создать Совет по правам человека при губернаторе и дать должность советника Афанасьеву.

Спустя три года, в июне 2017-го, Афанасьева действительно назначили советником по правам человека при губернаторе Хакасии. Хакасские коллеги Михаила, которые всю жизнь заглядывали в рот местным чиновникам, не смогли этого ни понять, ни простить. Например, в одном из местных информагентств вышла заметка с таким заголовком: «Козел в огороде. В Хакасии советником губернатора назначен получатель западных грантов и друг бандеровцев».

«Миша — наивный человек, — говорит Никитинский. — Я не имею в виду глупый. Скорее, он просто верил людям больше, чем стоило бы. Он поддался на это искушение сотрудничества с властью. Я и сам в свое время купился на это: думал, что что-то можно сделать, а оказалось, что ничего сделать нельзя. (Леонид Никитинский покинул пост советника по правам человека 24 февраля 2022 года. — Прим. авт.). Так же и он». И всё же Афанасьев тогда, по словам правозащитника, «впрягся, пытался использовать свое новое положение, чтобы помочь землякам, поднимал важные вопросы на совещаниях».

В те годы Афанасьеву выделили в соцнаем служебную квартиру и кабинет в мэрии Абакана. Местные чиновники тогда как будто даже стали относиться к нему, советнику губернатора, более уважительно. «Как ко всякому, кто наделен какой-то властью», — уточняет Никитинский.

Когда Афанасьев стал работать в своей новой должности, Виктор Зимин даже проникся к нему. Как уверяет Федотов, губернатор будто бы «видел в нем союзника». Но «своим» Афанасьев для чиновников так и не стал. «Конечно, он человек не кабинетный, — понимает Федотов. — В чиновном мире такие, как он, не живут. Во всяком случае долго. На своем новом месте Афанасьев продолжал критиковать работу министров, им это, конечно, не нравилось, они ставили ему палки в колеса, чтобы он не мог эффективно работать».

В ноябре 2018 года новым губернатором Хакасии стал 30-летний коммунист Валентин Коновалов. Еще во время своей предвыборной кампании Коновалов выступал возле здания правительства. После того как журналистка местного телеканала задала ему неудобный вопрос, руководитель штаба будущего губернатора Богдан Павленко выхватил у оператора камеру и разбил ее об асфальт. Коновалов вскоре сделал Павленко своим замом. А репортеры по совету Афанасьева подали против Павленко иски об уничтожении камеры и воспрепятствовании деятельности журналистов, но получили постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Из-за этой истории в январе 2019 года Михаил сложил с себя полномочия и ушел из правительства. Напоследок он пафосно заявил, что не хочет работать с представителями действующего правительства, которые «являются нарушителями прав человека».

Он живой

Это мог бы быть отутюженный портрет безупречного героя, который посреди всеобщего скотства каким-то чудом остался идеально чист. Но это был бы выдуманный образ, а мне не хочется, чтобы он был таким. Мне хочется показать вам Афанасьева настоящим.

Правда в том, что с 15 лет Михаил начал выпивать. В 2015 году в свои 40 лет, к которым Афанасьев успел дважды жениться, развестись и стать отцом троих детей, он уехал в реабилитационный центр, где помогают людям с алкогольной и наркотической зависимостью. В этом учреждении, расположенном за городом, он встретил некоторых давних знакомых: бывшего прокурора и бывших заключенных, своих бывших одноклассников, силовиков и сирот. Афанасьев вошел в программу «12 шагов», но на середине, по словам Николая Щербакова, «у него был порыв убежать оттуда». Директор центра сказал ему, что задерживать не намерен, выбор всегда за самим человеком, — и Михаил остался, прошел лечение до конца.

После этого, по словам Щербакова и других близких Афанасьева, Михаил навсегда бросил пить и курить. Обратился за помощью к психотерапевту, начал бегать по утрам. На пробежки он всегда надевал жилет-утяжелитель. «Помимо допнагрузки, я использую его для работы с дыханием, — объяснял он сам. — Мой отец гнобил меня с раннего детства, и я привык дышать поверхностно, не привлекая к себе его внимание. А утяжелитель при беге заставляет меня дышать полной грудью».

Из этого, по словам Николая Щербакова, выросла новая миссия Афанасьева: «вытаскивать из этой ямы других людей с зависимостью». «Зависимость от алкоголя очень распространена среди наших с Мишей ровесников, особенно в том регионе, где он живет, — рассказывает Щербаков. — Еще Олег Митяев пел: “Здесь, в глухой Хакасии, квасят, как и квасили”». По словам Щербакова, позже Афанасьев многих знакомых и героев своих заметок агитировал пройти программу «12 шагов». «Многие не соглашались или обещали поехать на реабилитацию, а потом пропадали, — рассказывает друг журналиста. — Миша расстраивался, иногда даже обижался на них».

Людей, которые соглашались пройти программу, Афанасьев поддерживал. Он даже организовывал встречи с теми, кто поборол или еще только борется с зависимостью. «Суть в том, что если эта проблема была, то она может в любой момент вернуться. И для того чтобы справиться, нужно регулярно получать поддержку. Миша поэтому туда и ездил: когда ему было трудно или, наоборот, чтобы поделиться радостью», — рассказывает Щербаков.

Проживая эту свою непростую жизнь, Афанасьев успевал находить время для своих детей. Его старший сын Данил вспоминает, как каждые выходные отец собирал их всех, и они гуляли, куда-то ходили, что-то мастерили. Когда Афанасьеву исполнилось 45, он взял старшего и среднего сына и пробежал с ними от Абакана до Минусинска. «Это была его мечта, мы не могли отказать», — говорит Данил.

В 2018 году Афанасьев познакомился со своей будущей третьей женой. Их дочери — обеих зовут Софиями — ходили в одну танцевальную студию. В 2019 году они поженились, в том же году родился их сын Марк — четвертый ребенок Афанасьева. В тот период Михаил часто говорил друзьям, что «наконец-то жизнь стала налаживаться».

Не из нашей тусовки

Афанасьев проработал журналистом в Хакасии четверть века. И почти всё это время для местных коллег он был чужим. Они называли его выскочкой и упрекали в том, что он якобы сам нарывается на неприятности, в то время как можно и не писать на опасные темы (как они). Когда Афанасьев писал про чиновников, они обвиняли его в работе на Запад (что бы это ни значило). Когда пришел работать в правительство, они же говорили, что Афанасьев сделал это ради плюшек от власти. О чем бы ни писал журналист, единственная мотивация, которую обнаруживали в его работе хакасские коллеги, — жажда наживы. При этом всю жизнь у Афанасьева не было даже собственного жилья. В 2017 году он поселился в квартире, которую ему выдали в соцнаем как советнику губернатора. Ездил на подержанной праворульной машине, покупал одежду на рынке, у него был полон рот вставных железных зубов — вместо собственных, которые ему выбили за работу.

Столичные журналисты из независимых СМИ рассказывают мне, что, когда приезжали в командировки в Хакасию, обращались за помощью к Афанасьеву, и тот никогда не отказывал. «Большинство журналистов очень ревностно относятся к своим темам и не делятся контактами — Миша был совсем не из таких, — говорит Сергей Ерженков. — Каждый раз, когда я приезжал в регион, он встречал меня в аэропорту, вез к себе домой, кормил, связывал с нужными людьми, помогал добраться».

При этом у меня есть ощущение, что если бы Афанасьев приблизился к тусовке коллег из крупных федеральных независимых СМИ и они регулярно стали бы читать его соцсети, то «своим» он не стал бы и здесь. Слишком он бесхитростный для нашего террариума.

Например, съездив в 2019 году в Москву на конференцию ОБСЕ о проблемах свободы СМИ и безопасности журналистов, Афанасьев опубликовал в своем фейсбуке фотографию с пресс-секретарем МИДа Марией Захаровой. В своем посте он критиковал чиновников за то, что они свели беседу к демагогии, но написал, что Захарова оказалась «очень умной, образованной, небезразличной, интеллигентной женщиной». И в остальном тоже очень комплиментарно о ней отозвался. Или вот в 2022 году Афанасьев критиковал Любовь Соболь за то, что она назвала Олега Дерипаску пособником войны в Украине. Афанасьев с обидой вспоминал, как Дерипаска в 1990-е годы выделил хакасским силовикам деньги на материальное и техническое обеспечение, чтобы те могли бороться с бандитами, захватившими власть в регионе. Благодаря чему, по его мнению, «силовики за три года справились с бандами». «Спросите у ветеранов правоохранительных органов, кто сыграл решающую роль в уничтожении в Хакасии ОПГ и бандитизма. <…> А сделала ли Любовь Соболь хоть один процент из этого?» — неистовствовал в своих соцсетях журналист.

Будем честны: исключения из рядов журналистов-единомышленников можно добиться и менее сомнительными высказываниями. Но я не думаю, что это напугало бы Афанасьева, который хоть и хотел всем нравиться, но выводы при этом старался делать сам. И не обязательно такие, за которые похвалит либеральная тусовка.

Впрочем, эта история не про коллег, а про самого Афанасьева. А про него важно знать, что он-то как раз ставить крестов на живых людях не любил. Каждый в регионе — и сирота, и преступник, и чиновник — знал, что всегда может прийти к нему и рассказать о своей беде. «Потому что каждый человек — мой ближний. <...> Я пришел в журналистику не для того, чтобы отводить глаза», — позже скажет в своем последнем слове журналист. Наверное, поэтому, когда хакасские омоновцы столкнулись с бедой, они пришли не к своему начальству и не к какому-то другому журналисту, а к Афанасьеву.

Хакасский ОМОН

В марте 2022 года Афанасьеву позвонили и попросили о помощи. Силовики. Встреча прошла в ночи, на обочине, там, где нет камер. Эти люди рассказали Афанасьеву о том, что накануне войны омоновцев из Хакасии отправили на учения в Беларусь с амуницией «для подавления массовых беспорядков», там держали в полевом лагере без еды и «условий для проживания». А 24 февраля 2022 года им приказали пересечь границу и двигаться в сторону Киева «без прикрытия с воздуха, без тяжелой техники». Как написал потом Афанасьев, «колонну расстреляли» через пять часов после пересечения границы, красноярский и кемеровский СОБР понесли большие потери.

11 росгвардейцев из числа остававшихся в полевом лагере отказались от участия в войне. Их вернули в Хакасию и решили уволить «по отрицательным мотивам». Трое из них как раз и рассказали Афанасьеву обо всем этом.

4 апреля, опираясь на данные своих источников, Афанасьев опубликовал статью. Он чувствовал, что после этой заметки у него могут возникнуть проблемы. Накануне публикации он написал в своем фейсбуке: «Признаться честно, я слишком верю в человечество, чтобы понять, насколько опасна для меня публикация этой информации в силу нового законодательства. Я просто поступаю, как велит мне совесть. Конечно, можно было бы уклониться и оправдать себя тем, мол, поехали же они, пусть сами и разгребают. Тем более там речь о неких генералах Росгвардии. А я-то, типа, со свободным миром, на волне. Но, честно говоря, не хочется потом жить сукой, зная, что 11 человек просили о помощи, а я отвернулся».

Арест

В последние годы Михаил Афанасьев с женой Еленой, их сыном Марком и ее 11-летней дочерью от первого брака Софией жили на окраине Абакана. В квартиру, которую в правительстве ему выдали в соцнаем (он так и не успел ее приватизировать), журналист каждый день уходил работать, как в офис. Вечером 13 апреля, через девять дней после того, как Афанасьев опубликовал статью про омоновцев, полицейские задержали его на выходе из подъезда его «офиса». «Налетели эфэсбэшники в масках, бронежилетах и с криками «лицо в пол, руки за спину» повалили Мишу на землю, будто он конченый головорез, а не журналист», — рассказывает жена Афанасьева Елена.

Через полчаса полицейские затарабанили в дверь квартиры, где жила семья Михаила. Сунули в дверной глазок «корочку», объявили: «У вас обыск». Елена в это время укладывала сына спать и ужасно испугалась. Из тамбура она услышала голос мужа: «Котик, всё нормально, ты должна их пустить».

После обыска Афанасьева увезли и больше не отпустили. Он стал первым российским журналистом, которого судили по новой статье за распространение «фейков» о Вооруженных силах РФ «с использованием служебного положения» (пункт «а» ч. 2 ст. 207.3 УК).

При этом соответствующий закон, распространяющий ответственность за «фейки» на бойцов Росгвардии (в своей статье Афанасьев писал только о них), в Госдуме приняли аж в декабре 2023 года, то есть спустя год и восемь месяцев после ареста журналиста.

К огромному удивлению адвоката Афанасьева Владимира Васина, в суде представители республиканского управления Росгвардии подтвердили, что в конце марта 2022 года их действительно уволили приказом командира ОМОНа «в связи с совершением проступка, порочащего честь сотрудника войск Нацгвардии». Они даже подали иски о восстановлении на службе — и говорили об этом на суде. Единственное, что из статьи Афанасьева не подтвердилось, это информация о погибших. «Видимо, его информаторы ошиблись, — говорит адвокат Васин. — Они же тоже узнавали о ситуации на фронте только от товарищей. Оказалось, что на момент публикации погибших среди росгвардейцев из Хакасии не было».

Прокурор несколько раз просил журналиста указать, кто именно из омоновцев с ним связывался, но Афанасьев сохранил анонимность росгвардейцев, как и обещал им, и так до конца никого из них и не выдал.

Вскоре после ареста Афанасьева сайт «Нового фокуса» заблокировали, а в декабре 2022 года Абаканский суд к тому же оштрафовал его на 450 тысяч рублей за пять статей, опубликованных в 2018–2021 годах. В них обнаружилось «возбуждение ненависти или вражды» (статья 20.3.1 КоАП). В этих публикациях рассказывалось, в частности, о деле студента ВШЭ Егора Жукова, а также о полицейских, которые не расследовали убийство семьи в Артёмовске. Эксперты ФСБ решили, что эти публикации формируют по отношению к силовикам «интолерантные установки» и «оскорбляют их общественную нравственность».

В сентябре 2023 года городской суд Абакана приговорил Афанасьева к пяти с половиной годам колонии общего режима. На оглашение приговора к нему пришло не так уж много людей. Но среди них была бывшая героиня его статьи Любовь Лицегевич. В 2017 году он помог ей вернуть детей, которых у нее изъяли органы опеки. Еще его пришел поддержать Николай Тарасов — молодой человек, который рано потерял мать и из-за ощущения абсолютной ненужности своей семье «скатился на самое дно», как рассказывал мне в письме Афанасьев. Он привел Тарасова в журналистику, научил писать статьи, давал разные поручения и, как он считает, подарил новообретенному коллеге смысл жизни.

На суд пришли и дети Афанасьева. В своем последнем слове он обратился к ним: «Пусть то, что случилось со мной, ни в коем случае не поколеблет в вас веру в лучшее в людях. Помните, о чем мы с вами говорили: помощь слабому, милосердие и любовь — это самое лучшее, что есть в вас. И нет слов “должен” и “обязан”, а есть слово… слово “надо”. Я вас очень люблю! Всё обязательно вернется на свои места, нельзя только потерять в себе веру в человека». А еще он попросил суд не уничтожать приобщенный к делу компьютер. «В нем хранятся уникальные результаты десятилетней работы по восстановлению обстоятельств трагедии на станции Минино. А главное, фото и видео моих детей — их невозможно будет восстановить». Этот компьютер Афанасьевым так и не вернули.

Первые полгода в СИЗО, по словам адвоката Васина, Афанасьеву было очень тяжело. «Свободного человека посадить в клетку… Он был уверен, что вот-вот его отпустят, — говорит адвокат. — Он не понимал, за что его посадили. Всё спрашивал у меня: “А что я сделал? Я всегда обращал внимание на важные проблемы. Я просто сделал то же, что и всегда”», — рассказывает адвокат.

В одном из своих писем из СИЗО Афанасьев пишет мне: «Держусь тем, что я не предал Журналистику (орфография сохранена, слово «журналистика» он пишет с большой буквы. — Прим. авт.). Тем более в такое трудное для моего дела жизни время. Если бы можно было что-то изменить, то я бы ничего не менял. А только поблагодарил бы Бога за возможность бороться за других. Ведь это и дало мне уверенность, что я не бракованный. Журналистика подарила мне смысл жизни. Кто знает, что со мной было бы без нее».

Елена

Елена Афанасьева младше мужа на 16 лет, ей 31 год. Мы созваниваемся по видеосвязи. Елена — красивая, стройная женщина со светлыми прямыми волосами и большими серыми, усталыми глазами. До ареста мужа ее жизнь была не то чтобы совсем уж беззаботной, но приятной. Многое в ней было ровно так, как Елена хотела. Она ездила на психологические ретриты, много читала, потихоньку учила английский, бегала по утрам, ходила в спортзал, занималась плаванием. Каждое воскресенье они с семьей ходили на церковную службу — с юношества Михаил был верующим человеком, а в последние годы иногда служил алтарником в храме. Еще ездили на природу, часто выбирались в театр.

По будням Елена почти не видела мужа. «Миша жил работой, — рассказывает Афанасьева. — Иногда он просто одевался и уезжал в леса писать про каких-нибудь нелегальных золотодобытчиков. Говорил: “Не теряй меня: буду дома во столько-то”». Елена трудилась менеджером по работе с клиентами в банке. По утрам она отвозила детей в школу и садик, а вечером встречала. Обычно муж возвращался домой в 10–11 часов вечера. Часто она ложилась спать до его прихода, потому что на следующий день ей нужно было рано вставать.

Иногда Афанасьев возвращался домой пораньше, но это еще не означало, что супруги приятно проведут время вдвоем. Елена вспоминает один из таких вечеров: они собирались ужинать, но в этот момент Михаилу позвонила подруга семьи, в которой недавно произошла трагедия. Трое детей из поселка Аскиз сгорели в пожаре у себя дома. Их мать Ирина Лапшина ненадолго вышла по делам, а когда вернулась, квартира уже полыхала. Соседи вызвали пожарных сразу, как только заметили в квартире Лапшиных дым. Пожарные добирались около сорока минут. Люди сами достали детей из задымленной квартиры. Возможно, их удалось бы спасти, но в скорой, которая приехала, не было даже аппарата ИВЛ. Дети погибли.

Всю вину следователи хотели повесить на мать. Два дня ее продержали в ИВС, а на третий, когда были похороны, повезли в суд для избрания меры пресечения. После чего отправили под домашний арест. Против нее возбудили дело по статье 109 УК («Причинение смерти по неосторожности двум и более людям»).

Когда подруга семьи Лапшиных Анастасия Ушенко позвонила Михаилу и рассказала об этой истории, мать погибших детей, по воспоминаниям Елены Афанасьевой, уже чуть ли не признала свою вину.

«Я позвонила Афанасьеву поздним вечером, он ответил. Меня очень поразила его отзывчивость и то, что он, не раздумывая ни минуты, сказал, что поможет всем, что в его силах, — рассказывала позже Ушенко в своем фейсбуке. — С того момента он всегда был на связи. Поддерживал, находил контакты нужных людей и честно, не боясь давления со стороны общественности и не только, освещал происходящее в своем интернет-издании». По словам Ушенко, именно это «во многом повлияло на развитие событий». В конце концов с Ирины Лапшиной сняли все обвинения.

С женой Афанасьев про работу почти не говорил. «Иногда только у него проскакивало, что люди сами терпилы, — вспоминает она. — Миша говорил: “Нет чтобы всем вместе встать и сказать: мы так больше жить не хотим. Но нет, все ходят стонут, все недовольны, но продолжают терпеть”».

Елена Афанасьева родом из Украины, из Запорожья. За несколько лет до ареста мужа она продала долю в своей квартире на родине и хранила дома сбережения в валюте (15 тысяч долларов и около 1200 евро). При обыске у Афанасьевых изъяли документы, технику и эти деньги. «Я им сказала, что это мои деньги, но им было всё равно», — говорит Елена. Вскоре про это вышел телесюжет. Коллеги Афанасьева с хакасского телевидения преподнесли это так, будто он получил эти деньги за написание статьи об омоновцах от Украины. «По вечерним новостям крутили, что Миша — предатель родины. Показывали кадры из нашей квартиры, показывали меня, как я сижу, подписываю бумаги. Тут же говорили, что изъяли у нас большую сумму денег. Это всё было так мерзко и тяжело, я не хочу это вспоминать. Я ненавижу их», — говорит Елена.

В один из дней за Еленой с работы прислали машину. Машина отвезла ее в Красноярск на встречу с директором сети ВТБ Сибирского округа и начальником службы безопасности банка, бывшим полковником ФСБ. «Они мне жестко говорили, какой у меня плохой муж, и что я должна написать заявление на увольнение по собственному желанию, потому что мой муж — предатель родины. А им в государственном банке жены предателей родины не нужны». Елена отказывалась. «Потому что это несправедливо, ничего плохого я не сделала. К тому же образование у меня педагогическое. Я понимала, что в школу меня не возьмут. Не факт, что примут после всего этого даже уборщицей», — говорит она.

Потом Афанасьеву вызвали на допрос, но она отказалась давать показания. Потом сотрудники ФСБ в гражданском приходили к ней во время рабочего дня в банк, садились в зале ожидания напротив нее и сверлили взглядом. Елена, конечно, узнала их: это были те же люди, что приходили к ней в квартиру, когда арестовывали ее мужа. «Когда они приходили в банк, у меня просто ноги отнимались. [Я не понимала]: что им здесь надо? А они просто приходили, садились на лавочку напротив меня и смотрели, как я работаю», — вспоминает Елена. Эти же люди ездили за ней на машине по Абакану. Иногда они подкарауливали ее при выходе с работы, или когда она выходила из магазина с пакетами, и молча шли за ней. «Мой телефон прослушивался, я знала, что я всегда у них на виду. Всё это отразилось на моей внешности, на моем здоровье. Они превратили мою жизнь в ад», — говорит Елена.

Афанасьев постоянно передавал жене через адвоката просьбы: «Пожалуйста, уезжай. Они на меня здесь давят, они давят через вас: [говорят] “не признаешься — им будет хуже”».

Вскоре после ареста Афанасьева следователь велела Елене вывозить вещи из квартиры, которую ему выдали в соцнаем от правительства Хакасии, когда он там работал. Хотели отобрать и машину, но она была зарегистрирована на мать Михаила. Свой автомобиль Елена поспешила продать. На эти деньги она и уехала из России весной 2023 года.

В стране, куда Елена уехала, ей нравится климат и то, что там «уважают права человека». Но ей очень тяжело. Она учит язык, работает на нескольких работах. Все деньги уходят на гонорары адвокату мужа, плату за детский сад и школу для детей. Пока она была в России, носила передачи Михаилу. Сейчас по ее просьбе этим занимаются ее подруги. Никто из тех, кому он за все годы успел помочь, этого не делает.

«Первые полтора года я очень переживала за Мишу, ночевала у друзей, когда был приговор. Это было очень тяжело, очень страшно, — вспоминает Елена. — Но я поняла, что страданиями изменить ничего невозможно, и начала жить с нуля. Я занимаюсь детьми и работой. Я понимаю, что этот выбор Миша сделал сам. Мы же могли всей семьей уехать за границу, и он отсюда мог бы писать, и мы все были бы в безопасности, и не было бы этих страданий, насилия и морального давления. Но он выбрал для нас другую жизнь. Миша всегда говорил, что он никогда не поедет за границу, потому что цель его жизни — “помочь родной Хакасии и ее бедным людям”. Говорил, что он нужен своей родине и будет биться с несправедливостью там до конца жизни. Он говорил, что не хочет и никогда не будет жить за границей. Я не знаю, что будет дальше с нашей семьей: после всего, что мы пережили в России, я туда не вернусь, а Миша, я думаю, никогда из нее не уедет».

Из-за работы у Афанасьевой почти нет свободного времени. Она разговаривает со мной по пути в садик за сыном. В какой-то момент она прерывается, хотя не вешает трубку: встречает четырехлетнего Марка, слышно, как оба очень радуются друг другу. На прощание Елена говорит воспитателю сына: “Thank you. Yes, I am really happy”. И просит сына: «Марик, скажи: “Goodbye, teacher Oscar”». Малыш нежным голосом повторяет за ней.

«Для Марика это всё тоже стресс, — говорит Елена. — Как он плакал, когда папу забрали… А потом мы с Мишиной мамой сделали такую глупость. Нас не пускали на судебные заседания, а нам очень хотелось подбодрить его. Мы решили показать ему Марика. И вот, когда Мишу вели из полуподвала в зал заседаний, мы в коридоре стояли с сыном. Ему тогда всего-то было три года, мы думали: ну что он может понимать. А Марик, как увидел папу, так разрыдался, так кричал. Он потом весь день не засыпал, плакал: “Дай мне папу”. Он очень любил папу. Я говорю в прошедшем времени, потому что он уже полтора года его не видел и, честно говоря, уже подзабыл. Поначалу он часто брал мой телефон и смотрел видео, на которых они с папой что-то делают вместе, но потом всё реже и реже. Хотя он и сейчас порой спрашивает: “А где папа?” Я отвечаю: “Папа в Абакане”. Марик успокаивается: “А, в Абакане? Ну, ладно”».