В Латвийском Национальном художественном музее (LNMM) в Риге открылась выставка «Я теперь живу искусством», посвященная выдающемуся латвийскому художнику-модернисту Язепу Гросвалдсу. Выставка проходит до 30 марта 2024 года.
Жизнь Язепа Гросвалдса была совсем недолгой: он умер от испанского гриппа в возрасте 28 лет. При этом его творческое наследие огромно — далеко не каждый художник, проживший более долгую жизнь, может похвастаться таким количеством работ.
Гросвалдс был не только родоначальником латвийского модернизма, но и первооткрывателем новых тем, которых до него никто из местных художников не касался. Беженцы Первой мировой войны, латышские стрелки, революция 1917 года в России, блеск и нищета Востока — все эти темы Гросвалдс поднял на монументальный уровень.
Нынешняя выставка — крупнейшая с момента смерти художника. Даже в юбилейной экспозиции в честь 100-летия Гросвалдса, отмечавшегося в 1991-м году, отсутствовал значительный пласт его работ. Дело в том, что во время Второй Мировой войны сестры художника вывезли большую часть его творческого наследия в Швецию, где в конце 1970-х годов Маргарета Гросвалде подарила эти работы Вермландскому музею в Карлстаде. В советское время в Латвии их, естественно, никто не видел. В полном объеме латвийская и зарубежная части наследия художника воссоединились только сейчас.
«Есть такое выражение — «жить быстро, умереть молодым». Оно очень точно характеризует судьбу Язепа Гросвалдса, — говорит директор Латвийского национального художественного музея Мара Лаце. — Мы не знаем, как сложилась бы его дальнейшая судьба, но мы знаем, что за свою короткую жизнь он успел феноменально много — не только как художник, но прежде всего как личность».
Язеп Гросвалдс родился в Риге в известной семье, в которой были и дипломаты, и юристы, и искусствоведы, и даже один математик. Отец Язепа был знаменитым адвокатом, многолетним главой Рижского Латышского общества. Брат — послом Латвийской республики во Франции. Еще одна его родственница — Мэри Гринберг-младшая, женщина-легенда, архивный работник, благодаря которой в Латвию после Второй мировой войны вернулась большая часть культурных ценностей, вывезенных отступавшими немецкими войсками.
В юности Язеп был, говоря современным языком, представителем «золотой молодежи». Не зная никаких материальных проблем, он наслаждался жизнью, путешествовал по Европе, учился в частных академиях Парижа и Мюнхена. На рижской выставке есть его парижская работа довоенного периода «У открытого окна», которая очень точно живописует его тогдашний образ жизни. Денди в щегольской полосатой пижаме и красных бархатных тапочках, потягиваясь, встречает новый день у открытого окна, прикидывая, куда ему отправиться позавтракать (нет, скорее уже пообедать), — то ли в «Ротонду», то ли в «Кафе де Флор».
Язеп Гросвалдс. «Окраина Парижа», 1914. Из коллекции LNMM, фото: Нормундс Браслиньш
Язеп Гросвалдс был до мозга костей урбанистом. «Совсем не люблю сельскую жизнь и являюсь настоящим горожанином», — писал он. В отличие от художников предыдущего поколения, которые были выходцами из низших классов и пытались доказать окружающим, что по статусу ничуть не уступают буржуа, Язепу этого делать было не нужно. Он и в самом деле был таким городским буржуа, причем в третьем поколении. И поисками своей национальной идентичности, как это делал Пурвитис, изображая картины сельской жизни, он тоже не занимался. В дневнике Гросвалдса сохранилась запись о том, как в 1913-м году он посетил латышский кружок Парижа. Соотечественники, которых он там встретил, показались ему совершенно чужими людьми. «Когда я откровенно смотрю на себя, то не испытываю никаких по-настоящему народных чувств и ничего общего с этими людьми. Или это всего лишь явление юности?» — писал он.
Да, потом все изменилось, но в тот период Гросвалдс чувствовал себя абсолютным космополитом, человеком европейской культуры — недаром все родные и друзья звали его Джо. Он был настоящим денди, знал толк в красивой одежде, автомобилях, изысканной еде и прочих удовольствиях. Парижские зарисовки Гросвалдса 10-х годов, легкие, изящные, ироничные, а порой и саркастичные, изображают светскую публику Belle époque — на балах, в ресторанах, театрах, автомобильных прогулках. Поражает, насколько тщательно и вдохновенно там выписаны дамские наряды — не хуже, чем у Грюо. Кстати, для своей сестры Язеп даже делал рукописные журналы мод. Это вообще одна из отличительных особенностей этого художника: он превращал в искусство все, к чему прикасался его карандаш, кисточка или чернильное перо, — письма, дневники, записные книжки или самодельные журналы.
С ранней юности Гросвалдс начал искать свое место в арт-мире. Париж в то время бурлил всевозможными «измами». Поучившись в нескольких частных художественных заведениях и заразившись новомодными стилями, Язеп окончательно вышел на дорогу модернизма. Казалось, что он уже совсем стал парижанином, но весной 1914 года из-за воспаления печени ему пришлось покинуть Париж и отправиться на лечение в Карлсбад, откуда он вернулся в Ригу.
Беззаботную жизнь денди, кочевавшего между европейскими столицами, прервала Первая мировая война. Это событие стало поворотным пунктом в судьбе Гросвалдса, заставившим его созреть и как личность, и как художник.
Родной город хоть и показался ему провинциальным, но художественная жизнь бурлила и здесь. Гросвалдс знакомится с художниками Конрадом Убансом, Валдемаром Тоне и Карлисом Йохансонсом, и в 1915-м году они создают кружок «Зеленый цветок» — предшественник знаменитой Рижской группы художников. При этом Гросвалдс был поражен тем, насколько обширны и основательны знания истории искусства у его новых друзей, многие из которых никогда не бывали за границей, — он-то постигал все это в частных художественных заведениях Мюнхена и Парижа.
Язеп Гросвалдс в Петрограде, 1916 год. Фото из коллекции LNMM
В 1916 году Язеп был мобилизован в армию Российской империи. Он служил в рядах латышских стрелков Рижского фронта (6-й Тукумсский полк латышских стрелков), позже — до конца лета 1917 года — в Артиллерийском управлении в Петрограде. Созданная им в это время серия работ — наиболее полное и качественное изображение латышских стрелков в латышском визуальном искусстве. Причем Гросвалдс новаторски трактовал эту тему, отказавшись от эффектных батальных сцен и официальных прославлений победы, отражая лишь повседневный трагизм войны. В этот период Язеп, еще недавно европейский щеголь и бонвиван, начинает чувствовать свою связь с родиной и осознавать себя представителем латышского народа.
Язеп Гросвалдс. «Кавалерия обстреляна», 1916-1917. Из коллекции Вермландского музея, Швеция
Язеп Гросвалдс. «Белые кресты», 1917. Из коллекции LNMM, фото: Нормундс Браслиньш
В 1918-м году художник присоединился к британской военной экспедиции на Ближний Восток. В статусе лейтенанта, а затем старшего лейтенанта и политического адьютанта, Язеп участвовал в походе из Багдада через Аравию в Персию и на Кавказ. Результатом этих странствий стали работы Восточного цикла, которые, помимо высочайшей художественной, имеют еще и этнографическую ценность.
Летом 1919 года Язеп Гросвалдс демобилизовался и заменил своего старшего брата Ольгерта в качестве секретаря Латвийской делегации на Парижской конференции мира. Впереди его ждала блестящая дипломатическая карьера, а, возможно, он бы сосредоточился исключительно на творчестве. Увы, в Европе тогда свирепствовала «испанка»: эпидемия 1918-1920 годов унесла жизни до 100 миллионов человек (это до 5% населения Земли). Одной из ее жертв стал и Язеп Гросвалдс.
Он умер в парижской больнице на 29-м году жизни. Его кремировали, урну с прахом похоронили на кладбище Пер-Лашез (позже ее перевезли в Латвию). В это время на Салоне независимых художников в парижском Гран-Пале выставлялись три картины Гросвалдса на восточную тему. Одна из них изображала похоронную церемонию и называлась «Траурное шествие мухамеданцев». Эта же картина символично завершает и рижскую экспозицию Гросвалдса.
