«Не конец света»

«Я не паникую. Вообще. Настораживаюсь, опасаюсь — да. Эктоморфа, однако, буду [в себе] искоренять. Активно. Без всякой жалости, без всякой слабости! Осу!» — это строки из письма Егора, полученного его родителями в начале октября. «Осу» говорят каратисты, приветствуя друг друга, прощаясь или утвердительно отвечая на вопрос; Егор много лет профессионально занимался карате.

Ни одного свидания с сыном за последний месяц у Татьяны и Даниэля Балазейкиных не было. Виновата «Почта России»: разрешения на встречи в СИЗО № 5, где с 1 марта 2023 года содержится Егор, из московского 2-го Западного окружного военного суда (он рассматривает дело Балазейкина) отправили еще в сентябре, но до Петербурга они так и не дошли. Краткие сведения о здоровье сына и его моральном состоянии отец и мать всё это время получают от адвокатов. Последние несколько дней перед судом Татьяна и Даниэль держатся только на успокоительных таблетках. К первому судебному заседанию из Казахстана прилетела 80-летняя бабушка подростка. Говорить о внуке Людмила Балазейкина не может — плачет.

— Они с Егором — друзья и родственные души, — объясняет Даниэль. — Мама всю жизнь собирала книги и всю свою большую библиотеку подарила Егору. Пересылала из Казахстана большими посылками. Для сына, как и для мамы, книги — это целый мир.

Балазейкин ожидает суда в СИЗО № 5 уже почти восемь месяцев, хотя от его решения не ждет ничего хорошего.

— Он смотрит на всё даже спокойнее и разумнее, чем мы, — рассказывает Татьяна. — Нас всё равно где-то глубоко внутри греет маленькая надежда на то, что судьи окажутся честными, прокуроры окажутся не гадами, не засадят мальчишку на десять лет. А Егор говорит: «Перестаньте, выкиньте эти глупости из головы, не будьте оптимистами, не надейтесь и не верьте ни в какие правовые нормы, человеческие понятия или чудо. Ничего этого не случится. Я же вам сразу, в первые дни после ареста, сказал, что мы с вами прекрасно знаем, какой будет исход у моего дела. Никакого ненужного оптимизма здесь быть не должно. У меня его нет, я от него избавился».

Но родители есть родители. Последние месяцы Татьяна и Даниэль мониторят все судебные решения по аналогичным делам в разных регионах страны (по данным из открытых источников, с 24 февраля 2022 года в России совершено уже свыше 100 поджогов военкоматов, зданий Росгвардии, МВД, ФСБ и местных администраций), пытаясь предугадать, какое наказание может получить их сын.

Егора не так сильно волнует срок:

— Тюрьма — это не конец света, — рассуждал он на одном из свиданий с родителями, — и в тюрьме люди остаются людьми. Выходят, продолжают жить, становятся счастливыми. К тому же намного проще сидеть в тюрьме идеологическим преступникам. Тем, кто пострадал за идею, за правду. Их сломать невозможно. Они своей вины не чувствуют. Недавно к нам в СИЗО привезли парня с девушкой, которые забили молотком 13-летнюю девочку в Петербурге. Они ходят убитые, головы не поднимают. Однажды этот парень подошел ко мне и спросил: «Что мне делать? Как мне жить теперь?» А я откуда знаю? У меня нет вины. Я ни перед кем ни в чем не виновен. Я никого не убил, не изнасиловал, не ограбил, не оскорбил. Эта внутренняя свобода и уверенность позволяют быть очень сильным. Мне совершенно спокойно жить дальше.

Не загорелось

Об уголовном деле Балазейкина уже рассказывала «Новая газета Европа». Егора задержали поздним вечером 28 февраля этого года — после того, как он бросил в сторону военкомата в Кировске, городе Ленинградской области, бутылку с зажигательной смесью. Насколько опасной — вопрос к экспертам: бутылка разбилась, жидкость разлилась, ничего не загорелось. Весь ущерб, нанесенный военкомату, — мокрые пятна на стене. Но даже если бы что-то вспыхнуло — ближайшая пожарная часть расположена в ста метрах от места «покушения на теракт».

Впрочем, изначально уголовное дело возбудили по адекватной статье — «умышленное уничтожение или повреждение имущества» (ст. 167 УК РФ). Егора задержали через несколько минут на остановке общественного транспорта недалеко от Кировского районного военкомата — убежать он не пытался.

Первый допрос школьника провели в ту же ночь с адвокатом по назначению (родители на тот момент еще не успели найти сыну защитника). После этого следователи переквалифицировали преступление подростка по ст. 205 ч. 1 УК РФ «Террористический акт» и вменили ему два эпизода поджога военкоматов — 28 февраля в Кировске и 22 февраля в Красногвардейском районе Петербурга. Егора арестовали.

По закону с 2011 года в России заключить несовершеннолетнего в СИЗО суд может только в том случае, если эта мера пресечения «единственно возможная». Обязательное условие — несовершеннолетнего должны подозревать в совершении особо тяжкого или тяжкого преступления. Гособвинитель на всех судебных заседаниях по избранию и продлению меры пресечения старшекласснику заявлял, что тот «представляется опасным преступником, который может скрыться от правосудия». При этом представитель прокуратуры успешно скрывал свою осведомленность о плохом состоянии здоровья Егора.

— За время нахождения под стражей у сына увеличился фиброз печени. Сейчас Егору диагностировали уже вторую степень фиброза, — показывает медицинские документы Татьяна. — От нулевой до первой степени мы шли восемь с половиной лет, а от первой до второй нам хватило всего полгода в СИЗО. Четвертая степень болезни — это уже цирроз, при котором необходима трансплантация печени, иначе неизбежен летальный исход.

Жизнь после ареста сына

Маленький деревянный дом на окраине Отрадного опустел в одночасье. Егор — с 1 марта в СИЗО, родители — всё время где-то рядом. Настенный календарь на кухне у Балазейкиных исписан — почти каждый день чем-нибудь занят: передачи, свидания, встречи с адвокатами, суды по мере пресечения, обжалования решений судов.

Встречающий у ворот громким лаем пес Тотошка, как и его книжный тезка, потерял хозяина, только Егора унесло совсем другим ураганом и не в сказочную страну. Хотя подросток уже восемь месяцев живет не дома, на письменном столе в его осиротевшей комнате всё еще лежат учебники и тетрадки за десятый класс — в СИЗО Егор уже перешел в одиннадцатый. Пылится недочитанный томик Некрасова. Ждет недопитый лимонад… Место на диване в общей комнате, где прежде отдыхал Егор, теперь занимает большая коробка, в ней — лекарства, продукты, книги, всё для будущих передач в следственный изолятор.

— В последний раз мы 15 пакетов передали, — сообщает Даниэль. — Но мы всегда всё передаем с большим запасом, поскольку знаем: Егор со всеми будет делиться. Он говорит: «Мы тут живем по-братски». Он даже свои единственные кроссовки отдал пацану, у которого никого из родных нет.

С одной стороны, родители Балазейкина, как и многие другие, так или иначе разлученные с детьми, не трогали в доме ничего из вещей сына из-за суеверного страха, с другой — после ареста Егора просто стало не до того.

— Наша жизнь изменилась на 180 градусов, — Татьяна рукой рисует в воздухе полукруг. — Раньше у меня были проблемы: убраться дома, что-нибудь приготовить поесть вкусно и полезно, покормить собак и котов, поработать… Это были такие сложные дела — прямо препятствия на пути. А сейчас я понимаю: можно вообще не готовить, съесть бутерброд и этого достаточно. Можно не убираться дома, потому что это тоже сейчас не важно. Не надо на это тратить время. Зато можно открыть Уголовный кодекс РФ и почитать главу, посвященную несовершеннолетним. Как у них высчитываются сроки? Какие статьи идут по УДО (условно-досрочное освобождение. — Прим. ред.), какие не идут? Или открыть Конституцию РФ и поизучать ее. Или купить военные словари и разобраться в терминах: что такое «война», «спецоперация», «военные действия». Я учитель, я люблю термины. У «военной операции» в военном словаре есть характеристики. Докажите мне теперь, что то, что происходит в Украине, соответствует характеристикам, заложенным в этом термине.

Не без горечи Татьяна признает, что изменилось и отношение родственников, даже довольно близких, — двоюродных братьев и сестер:

— В какие-то моменты меня это обижает: как же так? Мы всю жизнь были вместе. Росли рядом с детства. И в тот момент, когда больше всего нужна поддержка, родные исчезают из моей жизни… А потом я плюнула на них. Потому что на замену родным пришли люди, которые не родственники нам по крови, но по духу совершенно близкие. С ними можно смело разговаривать обо всем, не стесняясь в эмоциях, зная, что они с тобой на одной стороне. Вы дышите в одну сторону. А с людьми, которые твердят: «Не пытайся посеять в наших головах зерна сомнения», мне говорить совершенно не о чем.

Как Егор разбирался в ситуации

В доме Балазейкиных нет ни телевизора, ни радио. Как рассказывала «Новая газета Европа», до начала специальной военной операции семья не интересовалась не только политикой, но и новостями вообще. В 2014 году, когда Россия присоединяла Крым, выяснилось, что восьмилетний Егор серьезно болен аутоиммунным гепатитом. С тех пор Балазейкиных волновали исключительно больницы и врачи. Позже мальчик увлекся карате, и все силы семьи были брошены на достижение спортивных успехов.

Война ворвалась в маленький домик в Отрадном, как и в жизнь многих россиян, внезапно. Как вспоминают родители, Егор вставал раньше всех, поэтому 24 февраля 2022 года он первым услышал тревожную новость и с ней прибежал к отцу и матери.

— Было совершенно непонятно, как реагировать, — не скрывают Балазейкины. — Хорошо, что спецоперация объявлена? Плохо? Мы же вообще не знали предысторию, обстоятельства, причины.

Не сразу, постепенно разобрался в ситуации и сам Егор. Его восприятие войны и отношение к ней нельзя назвать импульсивным, однозначным, необоснованным или слабо аргументированным.

— Недавно мы с Егором это обсуждали, — продолжает Татьяна, — и он сказал: «Я себе врать не буду — я помню, что сначала сильно переживал за то, что российская армия несет жуткие потери. Боевая неспособность нашей армии в первые дни спецоперации очень болезненно мной воспринималась». Сын с ранних лет глубоко увлекался историей, особенно военной, изучал военную технику. У него было ощущение российской армии как мощной и непобедимой. Это ощущение мощи начало разрушаться, когда стали показывать сожженные колонны российской техники.

Затем, под влиянием новостей о событиях в Буче, Ирпене, Мариуполе, настроение подростка изменилось. Он думал уже не о технике, а о человеческих жизнях, сотнями и тысячами исчезающих в ходе военных действий. По словам родителей, всю поступающую информацию сын изучал с двух сторон — из российских источников и из украинских. Смотрел, слушал, сравнивал, самостоятельно делал выводы.

— Тогда Егор совершенно по-другому стал переживать, — вспоминает Даниэль. — Я не могу сказать, что он перестал переживать за русских и переключился на украинцев. Нет! Просто теперь эти переживания удвоились: и те гибнут, и эти гибнут, и совершенно непонятно: что с этим делать? Как прекратить это бесконечное смертоубийство?

«Это уже победа»

В апреле 2022 года добровольцем в зону СВО отправился дядя Егора Дмитрий Балазейкин. 27 июня того же года он погиб. 26 июля родные похоронили его на Южном кладбище в Петербурге.

— Сначала мы к Диме приезжали на могилу, он пятый там был похоронен, — рассказывает Татьяна. — Через месяц уже полностью заполнился рядочек, и всю соседнюю делянку разложили деревянными коробами два на два метра. Видеть эти заготовленные могилы, которые будут заполняться, причем довольно быстро, даже взрослым людям невыносимо. Егор тоже понимал, что значат эти короба. Он был совершенно не согласен с гибелью людей, с действиями государства и не мог дольше молчать — ему надо было заявить о своем протесте, — объясняет поступок сына мать.

На первых же допросах и сам подозреваемый в «теракте» парень назвал свои действия жестом отчаяния, попыткой докричаться до тех, кто должен услышать: остановите гибель людей.

— Этот шаг Егора для меня стал неожиданным, — признается Даниэль, — но я сумел его понять. Сын по-другому не смог бы жить. Есть статья в Конституции РФ о том, что каждый гражданин России имеет право на совесть. Совесть Егора на фоне всего происходящего не позволяла ему спокойно жить: ходить в гимназию, общаться с друзьями, жарить шашлык на пикнике… Он дальше так не мог. Для него та жизнь закончилась. Последнее время он больше обычного спал и говорил: «Мне просыпаться страшно». Я убежден и повторю это в суде: нарушены конституционные права моего сына. Никакого теракта Егор не совершал. Он совершил хулиганский поступок. Я даже ему сказал: «Потом, когда ты освободишься, я тебе пенделя дам».

— Бросая бутылку, Егор прекрасно понимал, что он ничего не изменит, — продолжает Татьяна. — После того, как его арестуют, не выйдет на экраны Путин и не скажет: «Ребята, всё, мы заканчиваем, люди не хотят войны». Он знал, что этого не будет. Но смысл был в другом — самому не стать соучастником. Продолжая молчать, становишься соучастником того, что происходит. Сын не хотел им быть и теперь не является соучастником того, что делает наше государство. Один человек, десять, двадцать, сто, даже тысяча не могут изменить режим. Но не всегда же целью является изменение чего-то очень большого. Иногда изменение внутри себя и шанс остаться чистым до конца не менее важны. Да, Егор, возможно, сядет в тюрьму на десять лет. Но достоинство свое он сохранит дольше, чем на эти десять лет. Внутри останется чистота — это уже победа.