Танкисты спят прямо на танках, пока есть время, пехотинцы собираются группами у своих автомобилей, разговаривают и едят. Иногда нас обгоняют длинные колонны автомобилей с белыми крестами. Защитники передвигаются, кто на чем может. Кроме джипов, очень много обычных городских автомобилей, даже отечественного производства, мало приспособленных к войне.

Без пенсии и с оккупантами: шесть долгих месяцев

Мы въезжаем в село Вербовка, что в нескольких километрах от Балаклеи. Село выглядит пустым, лишь несколько людей радостно машут военным, но в центре неожиданно многолюдно. А все потому, что по слухам должны были привезти гуманитарную помощь, но почему-то не сложилось. Подхожу к местным с одним вопросом: как вам жилось эти полгода под оккупацией?

«Жилось нам очень тяжело. Все, кто здесь был, все работали под пулями в огородах. Нам даже говорили, что у нас женщины-камикадзе: по ним стреляют, а они стоят на огородах. Чтобы была картошка и не умереть от голода», — жалуется 62-летняя Ольга.

70-летняя Надежда Васильевна вспоминает, что полгода жители села не получали пенсии, и огород часто был единственным источником пищи: «Полгода спали в подвалах, не раздеваясь, в свитерах, в куртках, потому что прилеты. Это не жизнь была, а мучение».

«Нам Путин пообещал дом и два раба каждому»

Спрашиваю о том, как россияне обращались с местными жителями. 72-летняя Надежда говорит очень отрывисто и часто плачет: «Приехали сюда, мы их спрашиваем, что вы тут забыли. А он говорит — нам Путин пообещал дом и по два раба каждому. Хоть бы его мать в купели утопила, того Путина, у него что-то с головой делается».

70-летняя Наталья Васильевна вспоминает, что ее знакомство с россиянами началось с того, что они пришли в ее дом, будучи уверенными, что двое пожилых людей где-то прячут оружие.

«Они у меня у дома на посту стояли. Домой идешь и паспорт показываешь, это что за жизнь?» — раздражается женщина.

Даже сельские условия порой вызывали у россиян зависть.

«У нас спрашивали: «Это город?» Зашел, а в доме у нас и вода, и туалет, как в городах, — вспоминает Наталья Васильевна, — Говорили: «Мы и семьи свои сюда привезем»».

67-летний Василий, сбиваясь, рассказывает, как ему однажды надели мешок на голову и увезли неизвестно куда, обвинив в том, что его зять помогал украинским военным. Угрожали убить, если не признается.

«Сволочи они, больше никто, — показывает еще заметный шрам от веревки, которой связали руки. — Есть не давали, в туалет писал в бутылку».

Продержали мужчину сутки, выпустили на ночь. Когда он вернулся домой, первую неделю спал у дочери, боялся, что они снова найдут его дома и убьют. Напоследок мужчина просит выслать его только что сделанную фотографию своим родственникам за границу, но так и не может вспомнить, где именно они сейчас находятся.

Когда началось контрнаступление, были очень активные перестрелки, россияне бежали через железную дорогу, а все жители сидели в подвалах и боялись высунуться, вспоминает Ольга

Говорит, что проплакала целый день, когда наконец-то увидела в селе украинских солдат, «чуть сердце не остановилось от радости».

«Гуманитарку привозили раз в месяц и говорили, что мы много жрем»

О городе Балаклея, центре нашего путешествия, до войны мы знали прежде всего из-за взрывов и пожара на местном складе боеприпасов в марте 2017 года, которые подняли на уши всю страну. Тогда погибла одна женщина и четыре человека были ранены, а общий нанесенный ущерб оценили в 12 млрд гривен. После Балаклеи были еще аналогичные, но не столь масштабные пожары на складах под Калиновкой в Винницкой области и в Ичне в Черниговской. В Министерстве обороны утверждают, что причина всех трех пожаров — диверсия и подрыв боеприпасов.

Теперь же, возможно, о Балаклее заговорят еще и как о населенном пункте, с которого началось полное освобождение Харьковской области. Украинские военные взяли город под свой контроль 8 сентября, на второй день после начала контрнаступления.

Создается впечатление, что в эти дни город принадлежит прежде всего военным и голодным, но неагрессивным собакам, которые свободно гуляют по пустым улицам между многоэтажками, ища еды и человеческого тепла.

В центре города снова встречаем большую группу людей, ожидающих гуманитарной помощи. О том, что ее привезут, им сообщили еще утром, попросив записаться в очередь. Всего собралось более 300 жителей. Но когда грузовик с едой и самым необходимым приехал, все забыли о номерках, записанных на руках, и началась борьба за место у волонтера. Женщинам с детьми пытались выдавать вне очереди, а все остальные словно соревновались, у кого более длинные руки и более напористый характер. О таком можно было бы сказать «как из голодного края», если бы люди действительно не были из голодного края.

На городском рынке во время оккупации все было очень дорого, вспоминает 64-летняя Марина Ивановна. Макароны стоили 40 гривен, десяток яиц — 50, сахар — 65, рис и гречка — 100, масло — до 140 гривен за литр, мясо — до 200. Вроде и не намного выше, чем цены чем в Киеве, но ни зарплат, ни пенсий при этом люди не получали полгода, разве что какие-то передачи от родственников.

В ящиках с гуманитарной помощью — масло, мыло, макароны, паштет, сухие завтраки и много всякого вкусного, немало товаров польского производства. россияне тоже привозили гуманитарку, но раз в месяц.

«В последний раз, когда гуманитарку привозили месяц назад, дали на одного человека пачку спагетти, банку сгущенки, банку скумбрии и тушенку. А потом сказали, что мы очень много жрем», — говорит 58-летняя Надежда. У старшего сына женщины россияне забрали автомобиль ВАЗ, просто вошли во двор с автоматами.

«Буряты вытаскивали из домов все что можно»

Марина Ивановна плачет, когда заходит речь о россиянах: «Мы боялись их, потому что сами из западной Украины и ждали, что с нами может произойти все что угодно. У нас у знакомых убили сына полтора месяца назад. Сказали, что он якобы с украинцами сотрудничает и его просто забили».

Говорит, что россияне вели себя очень по-свински, разбили все магазины, забрали оттуда все, что можно было забрать, а буряты вывезли из домов, в которых заселились, все, оставив их непригодными для жизни.

Слова Марины позже повторяет в разговоре Надежда: «Они были злые, особенно буряты — те заходили в дома и вытаскивали все что можно. У женщины трусы грязные, и то утащили».

Говорит, что в здании местного управления полиции ФСБ организовала место для допросов и тюрьму: «Они там людей током били, а женщин насиловали. Одну женщину в Харьков отправили беременную».

40 заключенных, оставленных на произвол судьбы

Заходим в тюрьму ФСБ, о которой рассказала женщина. Это коридор длиной около 10 метров, который объединяет пять или шесть комнат площадью каждая до 12 квадратных метров. Одна комната — женская, кровати в ней стоят вплотную друг к другу, санузел и туалет здесь же, никакой перегородки не предусмотрено. Но в некоторых камерах и туалета не было.

Здесь держали «корректировщиков огня», учительницу, вообще любого подозрительного. Кто-то сидел 6 дней, кто-то месяц. Всего в тюрьме было до 40 человек.

Полицейский, который ведет нас, ничего не рассказывает об изнасилованиях женщин, но подтверждает, что заключенных пытали током и показывает электропроводку над дверями камер — заключенным не обеспечили хотя бы базовых условий проживания, но за каждой камерой установили тайное видеонаблюдение.

В одной из камер другой полицейский все еще проводит следственные действия, ища отпечатки пальцев, а наше внимание обращают на разбитое стекло над дверью соседней камеры. Это отверстие, через которое люди вышли на свободу. Когда россияне бежали из города, то оставили все двери камер закрытыми, заключенные выбили одно окно над дверью, кто-то самый маленький пролез через отверстие и открыл двери другим.

«Я кричала на всю Балаклею, думала, небо разорвется»

Неподалеку от центра города на лужайке две свежие могилы. В них — двое мужчин, которые 7 сентября выехали в город, но наткнулись на, возможно, последних в Балаклее россиян. Рядом с могилами полицейские проводят следственные действия.

«Не снимайте, прошу!» — плачет Валентина. В одном из двух пакетов лежит ее 49-летний сын Петр. Но потом сама рассказывает обо всем, что случилось. Ее сын вышел под вечер по делам, сказал, что вернется к комендантскому часу. Мать ждала его всю ночь и утром решила искать своими силами, но к ней пришла другая женщина и попросила пройти для опознания.

«Когда я подошла и увидела эту ужасную картину, то кричала на всю Балаклею, думала, небо разорвется. За что? Я хочу спросить у путина: за что он расстрелял моего сына? Я не хожу эти дни, я умираю на ногах. Но сына мне уже никто не вернет».

Свидетели говорят, что около 15 человек с автоматами вышли и расстреляли машину, в которой ехал сын Валентины и его товарищ. А уже на следующий день украинцы заняли город.

«Наш хирург оперировал при свечах»

Балаклея уже десять дней без света и водоснабжения, это в какой-то степени привычная картина, такие проблемы постоянно возникали в городе за полгода оккупации. Когда я забредаю в темный коридор местной поликлиники, сперва даже не замечаю людей, лежащих на кроватях у стен. В комнатах с окнами их не селят из соображений безопасности — война совсем рядом и прилететь может в любой момент.

Между больными с фонарем ходят две женщины, проверяя, все ли в порядке. Одна из них, 55-летняя Лариса, соглашается поговорить, но отвечает на вопросы максимально коротко или раздраженно — из-за моего непрошеного визита или из-за усталости.

Несмотря на то, что они работают в поликлинике, учреждение уже с апреля одновременно вынуждено выполнять и функции больницы, принимая у себя одновременно до 12 раненых и тяжело больных, с инфарктами и инсультами, с отравлениями, с психическими расстройствами.

В последние дни войны сюда привели и четырех раненых россиян. Приняли и их, потому что «под дулами автомата». Но их ранения были легкие, да и клятву Гиппократа никто не отменял: врач должен помогать всем. Тех военных потом быстро забрали свои.

«С 24 февраля и по нынешний день у нас не было ни одного выходного. Мы работали круглосуточно, спали, когда придется. Постоянно чего-то не хватало. Наш хирург оперировал при свечах, зашивал и обрабатывал раны», — признается Лариса уже в конце разговора.

Сейчас в больнице госпитализированы четыре человека. Вся работа внутри — благодаря одному маленькому генератору. Лариса показывает на улыбающегося бородатого мужчину. Он тоже врач, нарколог, но сейчас — пациент, его ранило 8 сентября.

Ранения не тяжелые — в поясницу и ягодицы, может поэтому 75-летний Александр и улыбается, вспоминая события того дня: «Взрыв был метрах в десяти от меня, я присел как раз и меня защитили шины с клумбы, одна из них упала прямо на меня. Все ветки деревьев надо мной оказались срезанными обломками, пролетавшими выше».

Говорит, что уже поправляется и у него «только одна дырка осталась». На мое пожелание «жить до ста лет» смеется и желает побыть в этом мире еще дольше. Три других пациента лежат тихо и неподвижно, я даже не могу понять, спят ли они.

В центре Балаклеи на очень красивом небольшом памятнике Тарасу Шевченко — целых два украинских флага. Рядом отдельно гуляют мужчина и женщина со своими детьми. Мальчик поднимается к монументу и осторожно прикасается к флагу. Девочка подходит с папой к клумбе с уцелевшими цветами, гладят их, срывают несколько лепестков и бегут куда-то один за другим.

К вечеру приходит новость, что в Балаклее и Граково уже начали выплачивать пенсии сразу за пять предыдущих месяцев. Потому что оккупация закончилась.