Россиянина Филиппа Лося, бывшего руководителя таллинского Русского театра, исключили из союза режиссеров и драматургов с формулировкой «разжигание ненависти и имперское высокомерие». Призывают лишить вида на жительство и разрешения на работу. Лось написал пост, в котором сравнил санкции против русских с Холокостом, обвинил эстонцев в фашизме и использовал слово «русофобия», принадлежащего, как известно, к набору кремлевских штампов.
Обратить на это внимание меня заставило редакционное задание. Меня попросили написать колонку об имперстве. В свою очередь, эта идея у редактора родилась в результате публичной полемики латвийского театрального режиссера Алвисом Херманисом с российским телеканалом «Дождь», базирующимся теперь в Риге. Он обвинил в том же имперском высокомерии, инкриминированном режиссеру Лосю (забавная рифма) ведущую Екатерину Котрикадзе. В разговоре с мэром Риги Мартиньшем Стакисом она задавала вопросы о снесенном ныне памятнике Победы с точки зрения латвийского русскоязычного меньшинства. Херманис публично призвал органы госбезопасности запретить «Дождю» работать в Латвии, а журналистов лишить видов на жительство.
Тут я бы хотела порассуждать о выборе слов. Оговорюсь сразу: я русскоязычная еврейка, родившаяся и всю жизнь прожившая в Латвии, и моя жизненная история оставляет отпечаток на моих взглядах. Мой дед, демобилизовавшись, привез нашу семью в Ригу в 1946 году, поскольку здесь для него нашлась работа — директором небольшого химического магазинчика. То есть, я из оккупантов. Точнее, если следовать избранному дискурсу — потомок колонизаторов.
Херманис также, как и его таллиннский коллега, известен привычкой бросаться словами, неточно отражающими суть явлений. Однако, как мы видим, подобное словоупотребление быстро распространяется, закрепляется и инструментализируется уже на институциональном уровне на территории всего региона.
Словосочетание «имперское высокомерие» из лексикона постколониальных исследований. Однако использующие его в странах Балтии персоны не спешат солидаризироваться с народами, которые, собственно, создали это направление либеральной мысли. Режиссер Херманис, например, в 2015 году, в разгар миграционного кризиса в Европе, разорвал контракт с гамбургским театром «Thalia», заключившим гуманитарный ангажемент с бежавшими от войны сирийцами. Он сказал: «Не все беженцы террористы, но все террористы — беженцы». Херманис проповедует откровенный, неприкрытый расизм. Напомню, что авторами его идеологии являются белые европейцы, колонизировавшие страны и континенты, населенные представителями других рас.
Для того, чтобы скрыть очевидную непоследовательность и легитимизировать вопиющее негостеприимство по отношению к конкретным представителям ранее колонизированных народов Азии и Африки, в Балтии изобретается новояз: «гибридная угроза», «инструментализация миграции» , «нелегальные нарушители границы», «люди, которые купили билет на самолет в поисках лучшей жизни», «ненастоящие беженцы» и прочее. Все это бесконечно далеко от постколониального дискурса. Но это на государственном уровне, а с режиссера Херманиса, позволяющего себе неполиткорректные выпады, взятки гладки, он человек искусства.
Что касается режиссера Лося, так сложилось, что его позиция сейчас слабая, и явно неудачный выбор слов из лексикона врага ему не прощается. Это оффтоп, но я посмею выступить его адвокатом. В минуту эмоционального всплеска человек хватается за те слова, которые лежат ближе всего. Например, еврей на территории экс-СССР с детства знает, что для него лично означает фашизм.
Для многих людей нееврейской национальности понятие Холокост довольно новое и ассоциируется хорошо если не с клеем для обоев, а с событиями Второй мировой. Любой ашкеназ задолго до закрепления этого понятия в западном дискурсе и даже задолго до Второй мировой был хорошо знаком со словом «погром» (и тем, что он означает). Страх и неуютное чувство «не пора ли уже бежать?» сидит у него в мозжечке. Мне признавались русскоязычные евреи у меня на родине, что сейчас их преследует то же чувство. Ашкеназ генетически чувствителен к росту ксенофобии, неважно, под каким названием его собираются травить (пусть на этот раз в качестве «русского имперца»). Например, когда в Эстонии лидер Партии правых Лавли Перлинг предлагает лишать прав и депортировать даже тех граждан России, которые родились и прожили в Эстонии всю жизнь, и даже неграждан. Поэтому упрек режиссеру Лосю в том, что он неоправданно сравнивает кого-то с жертвами Холокоста, мне кажется немного неуместным: кому как не еврею заниматься такими сравнениями. Но хорошо, не будем злоупотреблять reductio ad Hitlerum. Скажем прямо: мы боимся сегрегации, депортации и погромов.
Впрочем, все это не перечеркивает того факта, что Россия (и СССР) издавна занимала чужие земли и ведет жестокую захватническую войну в Украине прямо сейчас. Осознать это мне, потомку колонизатора, необходимо. Поэтому недавно, начитавшись латышских комментариев в Facebook под новостью о планирующемся ограничении публичного использования русского языка на моей родине, я попыталась мысленно встать на одно колено. Самый популярный комментарий звучит так: «Наконец-то! Мы долго ходили с согнутой спиной и лицемерили, теперь пришла пора разогнуться».
Не могу сказать, что преуспела в этом ритуальном действе. Очень трудно оказалось провести границу между реакцией эмансипации освобожденного народа и ресентиментом, а затем между ним и банальным, ничем не оправданным расизмом и ксенофобией. Мне мешала такая мысль: «Если они не любят нас потому, что им есть за что, то почему они еще больше не любят других, которые в исторической перспективе не сделали им ничего дурного?» Иными словами, где граница между ресентиментом и расизмом? Но потом я вспомнила, что представитель элиты колонизированного народа режиссер Херманис ездил ставить спектакли в метрополию, в московский Театр Наций, лично созданный Владимиром Путиным, уже после Крыма, но не захотел работать на одной сцене с сирийцами в Германии, и поняла, что тут тоже есть нюансы. Наверное, «они» никогда не будут не любить «нас» так сильно, как «тех».
И есть еще один источник когнитивного диссонанса: я не чувствую себя частью великой нации. Я никогда не имела никакого отношения к России и привыкла к такому обозначению своей общности как «латвийское русскоязычное меньшинство». За 31 год независимости в результате этнической политики латвийского государства и усердной деятельности «русских» партий я воспринимаю свою этнолингвистическую принадлежность исключительно в правозащитном контексте, потому что какая я, к черту, русская. Поэтому раздражают те россияне, оппозиционно настроенные по отношению к путинскому режиму, которые приезжают сюда и требуют от нас покаяния. Вот это я однозначно воспринимаю как проявление имперского высокомерия.
*Мнение редакции может не совпадать с позицией автора.