В начале войны вы призывали россиян, в том числе из городов-побратимов, выйти на улицы. Делали это на русской улице. Как вы думаете, ваш призыв был услышан?

Конечно, я не наивный человек, думаю, что многие тогда призывали к этому. И без призыва люди в России выходили на улицы, их было довольно много, но недостаточно, чтобы остановить войну. Это очевидно.

С другой стороны, всегда и особенно сейчас нужно делать все, что возможно. И может быть, это улучшит ситуацию. Если ничего не делать — лучше точно не станет. Это был нужный призыв, и те люди, которые призывали выходить на улицы, действовали правильно. В России есть часть населения, которая против войны, поэтому это важно.

Кто-то писал вам из России в ответ на этот призыв? В знак поддержки или несогласия?

Нет, не помню, чтобы писали. Писали те люди из России, которые недавно, год, пять лет назад переехали в Литву. Власти в России постарались создать некую стену, чтобы никакая информация с Запада, от нас, не достигала людей. Если бы даже кто-то и решился написать в ответ, я был бы против, потому что это небезопасно. Злых писем не получал.

Считаете ли вы возможными протесты в России сейчас?

Я думаю, что люди всегда должны делать то, что возможно.

Но я довольно скептичен насчет России. Я более оптимистичен в отношении Беларуси. Все-таки ситуация в Беларуси всегда была чуточку иная.

Кроме того, мы исторически связаны. Я считаю, что наша миссия в Литве, в Вильнюсе, помочь людям Беларуси отстоять свою свободу.

Вы призывали не перекладывать ответственность за преступления Путина и Лукашенко на местных русскоязычных. Известно ли вам о случаях проявления агрессии к русскоязычным в Вильнюсе?

Громких происшествий не было. Когда я записывал обращение к русскоязычным литовцам, то уже тогда слышал о том, что порой детям трудно отличить, кто такой русский военный, а кто такой русскоязычный человек, свободолюбивый, живущий в Вильнюсе, но это было очень непродолжительное время.

Даже если смотреть со стороны беженцев из Украины. Мы никогда не указывали им, в какую школу отдавать детей. Люди из Украины, большинство, которых я видел, из Харькова, они говорят на русском и решили отдать своих детей в русские школы, где 60 % предметов преподается на русском языке.

Другие украинские дети пошли в литовские школы, потому что захотели лучше интегрироваться. Третьи пошли даже в польские школы. Для меня это было сюрпризом. Потом, когда я встречался с ребятами, они сказали, что литовский слишком сложен для них, на русском они не хотели, а польский довольно близок к украинскому языку и поэтому его легче изучать.

Как сохранить баланс, мирное сосуществование русскоязычных и тех, кто настроен русофобски?

В первый месяц войны я шел по Вильнюсу и увидел, что передо мной идут два молодых парня, один из них в майке со знаменитой надписью «Русский корабль, иди…». Я подошел ближе и услышал, что они говорят на русском.

Большинство русскоязычных людей в Литве и Вильнюсе поддерживают украинскую сторону. Думаю, что это связано с тем, что люди получают объективную информацию, что люди уважают друг друга. Через год мы будем праздновать 700 лет со дня основания города. Когда великий князь литовский Гедиминас написал письмо, в котором он сообщал о Вильнюсе, он подписывал его как правитель литовцев и русских, проживающих на его земле. Та же русская улица, она там уже 600 лет. Мы всегда жили вместе.

Когда Литва воевала с Москвой, то война всегда была не по языку, а по принципам и ценностям. Например, один из наших литовских военных деятелей, мой любимый пример, Константин Острожский. Он был украинцем по языку, православным по вере и литовским военачальником по государству. В Москве тогда удивлялись, как это получается — брат в вере и противник в бою. Для нас это нормально.

Так и сейчас, борьба ведется по ценностям, а не по религии, языку или чему-то другому. Это понимание есть в Литве и в Украине, но нет в России.

Вы имеете в виду, без разницы, какой человек национальности, веры или языка, если он верен стране?

Для нас нет никакой разницы. Даже здесь, на первом этаже муниципалитета, мы обслуживаем людей на четырех языках: английском, литовском, польском и русском. Сейчас, кстати, даже на украинском начинаем, на пятом.

Развитие Вильнюса как многонационального города — это приоритет?

Мы принимаем это как реальность и конечно поддерживаем. Для нас это естественное развитие. В Литве становится всё больше и больше национальностей. Например, когда мы всем городом сажали деревья, пришла большая община с Таджикистана. Я даже не знал, что такая община у нас есть. Пару лет назад, когда шел на Рождество в Кафедральный собор, я встретил католическую общину с Филиппин.

Есть ли у вас родственники в Украине или в России?

Нет, у меня нет там родственников, о которых бы я знал. Конечно, есть друзья, их родственники, поэтому воспринимаю все, что происходит сейчас, довольно близко.

А есть ли у вас родственники среди ссыльных?

Да, конечно есть. Есть предки, которых сослали, но большинство, дедушки и бабушки, их братья и сестры, остальные близкие родственники вернулись, некоторые погибли там. Есть те, которые не вернулись, но довольно далекие, поэтому с ними нет связи.

Сейчас стал вопрос о том, что некоторые из потомков ссыльных хотят вернуться из России в Литву, но сталкиваются с проблемами в отношении документов и виз.

У нас была специальная программа для таких людей. Большинство из тех, кто вернулся, сделали это после смерти Сталина. Тогда уже начали выпускать. Но есть и те, кто вернулся 5 лет назад. Конечно, для всех них была нужна особая интеграция, потому что это были смешанные семьи, некоторые из них не говорили по-литовски. В Вильнюсе была организована специальная школа для литовцев со всего мира, потомки ссыльных получали льготные квартиры. Сейчас это всё меньше и меньше актуально, потому что все, кто хотел, уже вернулись.

Тем не менее, эти программы действуют до сих пор. У нас был жилищный фонд, который был предназначен для ссыльных литовцев и их потомков, но не был полностью задействован, простаивал. Недавно, пару месяцев назад, мы приняли радикальное решение о том, чтобы эти квартиры использовались для беженцев из Украины.

На здании мэрии Вильнюса вывесили растяжку «Putin, the Hague is waiting for you» (Путин, Гаага ждет тебя). Почему она на английском, а не на литовском или русском?

Я был в Киеве в день после массированной атаки России, говорил с мэром Кличко. Он подчеркнул, как важна наша общественно-политическая, информационная поддержка. Ведь мы не можем предоставить оружие и боеприпасы, мы муниципалитет, а не государство. То, что написано на улице рядом с посольством Российской Федерации, связано именно с такой поддержкой, мы хотим продемонстрировать нашу позицию ярко (Речь о надписи на асфальте возле посольства РФ — «Putin, the Hague is waiting for you», пер. «Путин, Гаага ждет тебя»).

Это предназначено не только для жителей Литвы, для украинцев, но и для жителей тех стран, которые нейтральны или не знают, как реагировать. И это сработало. У меня было много интервью насчет этой акции с журналистами из Японии, Ирландии, Испании, США, Франции, из тех стран, которые далеко от Украины и России, и им было интересно, почему мы не боимся, ведь мы так близко расположены к России. И мой ответ был всегда таков. Мы делаем эти заявления, эти растяжки, эти надписи, потому что мы рядом и мы знаем, что там происходит. Это меняло их мнение.

Это обращение в большей степени рассчитано на международную аудиторию. И конечно же, оно адресовано и Путину.

Насколько процентов мощности Вильнюсского муниципалитета заняты проблемами украинских беженцев?

Мы всегда заняты Вильнюсом в первую очередь. Мы считаем тех людей, которые приехали в Вильнюс, виленчанами с первого дня их приезда.

Мы стараемся убрать все барьеры для людей, которые бегут к нам от войны. Принимаем их как жителей Вильнюса, неважно, временно они здесь или надолго. Я всегда говорю: оставайтесь здесь, сколько вам необходимо. Конечно наши мощности загружены проблемами украинских беженцев не на 50% — меньше.

Если у нас 600 тыс. жителей и почти 30 тыс. беженцев из Украины, то ресурсы распределяются соответственно. Когда на разных форумах и конференциях заявляют о помощи украинским беженцам, говорят в основном только о гуманитарной помощи. Я считаю, что этого совсем недостаточно. Если к тебе приходит человек, который бежит от войны, то помочь ему только таким образом — не героизм.

Ты должен сделать что-то большее, чтобы сказать, что да, мы помогаем Украине.

Мы готовились даже до войны. Некоторые обвиняли нас, что в Украине люди не ожидают, что Россия нападет, а вы тут готовитесь. Зато мы уже до войны знали, сколько людей мы можем принять в больницах, скольким дать жилье и так далее.

Насколько эти ресурсы исчерпаны сегодня?

Ресурсы не исчерпаны. Насчет медицинской помощи, мы знали, что можем принять около тысячи людей. Я всегда говорил, что мы примем столько, сколько нужно, зависит от того, в каких условиях.

Самый главный ресурс — это помощь простых виленчан.

Сейчас почти все беженцы живут в квартирах у обычных жителей города. Сначала литовцы принимали беженцев у себя первые три месяца, а затем помогали найти им жилье.

А сам муниципалитет дает жилье украинским беженцам? Ведь им предоставляется единовременная выплата на аренду жилья, а дальше как?

Выплаты есть, разные льготы есть. В крайнем случае есть муниципальное жилье, но мы всегда старались, чтобы беженцы жили у других людей по многим причинам. Это более эффективно, сразу дает личные связи, лучшую интеграцию, эмоциональную и даже финансовую помощь. Более того, выплаты на аренду жилья мы старались делать по рыночной цене, чтобы люди, которые помогают украинцам, получили достойную компенсацию.

Мы предоставляем около трехсот квартир для нужд украинских беженцев, соответственно живут в них около тысячи человек.

Нанимал ли муниципалитет украинцев на работу?

Непосредственно в главную администрацию мы нанимали только учителей украинского для нашего персонала, который работает с обращениями. Но в муниципальной системе их очень много. Больше всего в социальной и образовательной сферах, поскольку большинство беженцев — женщины. Многие начали работать помощниками учителей и учителями с первой недели войны. Они работают в русских, польских и литовских школах, запущены 9 украинских классов.

Если смотреть в целом по городу — они работают много где. Вот я сейчас пойду к парикмахеру — она беженка из Украины.

Планируется ли отказ от каких-то мер? Например, от бесплатного проезда в транспорте, как это происходит в Польше?

Не планируется.

У нас есть люди, которые возвращаются в Украину, но затем снова приезжают сюда.

Если они хотят быть здесь, мы сделаем всё, чтобы им было хорошо.

Каким вы видите Вильнюс через 5-10 лет? Каким вы хотите его передать следующему мэру?

Еще лучше, чем сейчас. Мы переживаем хорошие времена для Вильнюса. Это уже не постсоветский, а нормальный процветающий город.

Кстати, если смотреть по экономическому уровню, то мы успешно привлекаем новые бизнесы. Financial Times высоко оценил инвестиционную привлекательность города, в рейтинге городов будущего мы единственные представляем страны Балтии.

Заработная плата, если брать последние 20-30 лет, растет самыми быстрыми темпами из всей Европы. Сейчас у нас большой приток людей из Украины, из Беларуси, литовцев, которые возвращаются, и это несомненно способствует нашему процветанию.