Якобы эти священнослужители вынашивали план перейти под контроль Константинопольской церкви и увести часть паствы. Они, в свою очередь, все обвинения отрицают.

Размолвка вызвала широкий общественный резонанс, отношение политиков и общества к епархии резко ухудшилось, на стенах храмов в Вильнюсе, в Каунасе и в Клайпеде появились оскорбительные надписи, и конфликт не утихает.

Что происходит в Виленской и Литовской епархии, являющейся частью Русской Православной Церкви? Почему группа священников начала высказываться против Москвы? Какую роль в этих событиях играет приближенный к патриарху Кириллу епископ Тракайский Амвросий, ставший вторым человеком в митрополии? И чем вообще живут литовские православные?

Об этом мы поговорили с пресвитером Георгием (Гинтарасом) Сунгайлой — одним из лидеров так называемых «раскольников», запрещенных в служении.

Отец Георгий, сначала вас вывели за штат, а 10 мая вообще запретили в служении. Чем вы сейчас занимаетесь?

Как и до запрещения в служении, я остаюсь докторантом в Университете Витаутаса Великого. Это мой основной род деятельности сейчас.

Вас еще можно называть священником?

Да, я остаюсь священником. Служить в храмах я не могу, но могу, как и обычный мирянин, прийти помолиться и причаститься.

Митрополит Иннокентий запретил в священнослужении пятерых заштатных клириков, включая вас, за «раскольнические действия». Еще двоим дали время для того, чтобы одуматься и покаяться. Вы, в свою очередь, утверждаете, что репрессии связаны с вашей позицией по войне в Украине и критикой патриарха Кирилла.

Это голословное обвинение. Обратите внимание — митрополит не приводит никаких фактов. Это раз. По нормам канонического права архиерей обязан указать, что сделал священник, в чем заключается его правонарушение — все, как в светском праве. Это два.

Если человек наказан за превышение скорости, должно быть сказано, где именно и когда именно он нарушил правила, какой закон он нарушил, в данном случае то же самое. В указе, где мне и братьям запрещают служить, говорится, что решение обусловлено «попранием священнической присяги, клятвопреступлением, антиканоническими и раскольническими действиями, порочащими Русскую Православную Церковь». Здесь не указано, какие каноны я нарушил — звучат общие фразы. Это то же самое, если бы в светском суде человека осудили за нарушение законов без уточнений и объяснений, в чем суть преступления.

Такой документ противоречит церковному праву, и это я уже не говорю о том, что указ был размещен в Интернете, что тоже вызывает вопросы относительно правомерности процессуальных процедур. По этой причине я и другие клирики подали апелляцию к Константинопольскому Патриарху в соответствии с 9 правилом Четвертого Вселенского Собора. Правда, никакого ответа еще не получили.

Вы обижены на епархию?

Извините, если я чересчур эмоционален, но это несправедливо. В чем мое прегрешение? В чем прегрешение других священников? О каком расколе идет речь? Когда меня отправили за штат — это было сделано по всем правилам, я подчинился воле митрополита и не служил, хотя имел на это право, если бы попросил о благословении. Я не шел на конфликт.

Мы смиренно подчинились воле митрополита, мы не заявляли о том, что хотим создать альтернативную структуру, мы лишь позволили себе сказать, что хотим обратиться к другой, то есть Автокефальной православной церкви для того, чтобы она приняла нас. Однако никаких конкретных шагов и решений не было. Я до сих пор являюсь клириком Московского патриархата, я не перешел ни в какую другую Церковь. Так в чем же мое прегрешение? В том, что я высказался в СМИ о желании обратиться к другой Церкви? В том, что я отказался называть Кирилла своим «великим господином и отцом»? Напомню, митрополит позволил мне это.

Смотрите, вы же сами только что подтвердили, что сделали публичное заявление относительно возможного перехода в Константинополь. Получается, у епархии был повод для санкций.

Для начала надо разобраться, является ли вообще переход священника из одной Церкви в другую расколом, но это долгий разговор. Давайте посмотрим на факты. Есть обвинение в расколе, но нет никакой альтернативной организации, никакие попытки создать отдельные структуры не предпринимались, все запрещенные в служении клирики, а также те, в отношении которых применили другие санкции, остаются священниками Московского Патриархата. Со стороны Константинополя вообще пока не было никакой реакции. Даже если о нем что-то говорилось, прямое обращение было отправлено совсем недавно, и это всего лишь апелляция. Поиск справедливости. В чем заключается раскольническая деятельность?

Хотите сказать, что вас судят за намерения, что по нормам светского права недопустимо.

И по каноническому тоже.

Отец Георгий, получается, что установка «каждый человек должен подчиняться властям, ибо нет власти не от Бога <…>, так что противящийся власти выступает против Божьего установления» уже неактуальна?

Почему?

Я просто цитирую апостола Павла — Послание к Римлянам, 13 стих.

Моя совесть чиста. Морально мне непросто, но перед Богом моя совесть чиста. Я думаю, что для любого христианина неуместно идти на компромиссы с собственной совестью. Я все делал по церковным правилам. До того, как меня отправили за штат, я служил и делал все, как говорил владыка. После того, как меня отправили за штат, я не служил, исполняя волю митрополита.

Проясните ситуацию. Вы ищите справедливости и утверждаете, что не планировали учреждать новую общину, вы говорите, что остаетесь клириком Московского патриархата, но почему же в таком случае вы обращаетесь с апелляцией к Константинополю, а не в Москву — к вышестоящему начальству, которое гипотетически могло бы решить спор и в вашу пользу?

Мы считаем, что все гонения против нас связаны с нашей критикой политической позиции патриарха Кирилла. Мы считаем его стороной конфликта. Мы полагаем, что митрополит Иннокентий и епархия в целом столкнулись с давлением, поэтому мы и подверглись репрессиям. Разумно ли надеяться, что мне и другим поможет Московский патриархат, если он и является бенефициаром всего происходящего, если от него все исходит? Думаю, нет. В тексте апелляции, направленном Константинопольскому патриархату, я как раз подчеркнул это.

Дьякон Виктор Миниотас и запрещенный в служении пресвитер Георгий Ананьев публично заявили, что симпатии львиной доли священников епархии на стороне Кремля. Это правда или эти слова были сказаны сгоряча?

Не могу судить о количестве. В отличие от отца Виктора, Георгия, Владимира Селявко и Виталиюса Моцкуса, я служу гораздо меньше. Они намного лучше знают священников.

Другие пытались меня «вразумить» и «вернуть на путь истинный», даже писали мне письма, что я, мол, поддерживаю бандеровцев. Говорили, что мне будет стыдно, когда выяснится вся правда об этой войне. То же говорили и отцу Виталию.

Епископ Амвросий обличает вас, называет раскольниками, критикует политиков, которые вступились за вашу группу, обвиняет СМИ Литвы в тенденциозности и нежелании услышать позицию епархии, навлекая на себя гнев журналистов. С чем это, на ваш взгляд, связано?

Только догадки. То, что коммуникация с обществом так существенно поменялась, действительно проблема. До сих пор и епархия, и митрополит были известны своей дипломатичностью. Такт и высокая культура общения, доверительный диалог, выстроенный и с властями, и с прессой, и с обществом, являлись отличительной чертой митрополита Иннокентия, бывшего канцлера Виталия Моцкуса и епархии в целом. Грустно, что сейчас это не так.

Вам не кажется, что риторика изменилась потому, что епархия чувствует угрозу?

За словами политиков, в частности за критикой мэра Вильнюса Ремигиюса Шимашюса, не последовало никаких действий. Литва — правовое государство. А вот епархия как раз совершает определенные шаги — объявление нас раскольниками, крестный ход и сбор подписей за единство церкви, многочисленные обращения. До начала войны никогда не было такого количества сообщений. Я уже сбился со счета. Епархия сама нагнетает страсти — наращивает тревожность, запугивает прихожан. Вопрос — зачем?

На мой взгляд, самый большой ущерб православным Литвы сегодня наносит епархия. Точнее — выбранная ей линия коммуникации. До этого все было иначе. Да, в первые дни войны мы видели, что премьер-министр Ингрида Шимоните и тот же мэр Вильнюса на своих страничках в соцсетях очень радикально высказывались против Московского патриархата, но благодаря работе Виталия Моцкуса, благодаря правильной и своевременной риторики епархии они все же сели за общий стол — начался диалог.

Претензий к епархии не было. Напротив. Скажу больше, когда началась война, епархия создала специальную рабочую группу по коммуникации, в которую митрополит включил и меня. Мы видели большой негатив в адрес Церкви. Мы воспринимали сложившуюся ситуацию как кризис, но, казалось, решили ее. А потом последовало наше увольнение, и это спровоцировало широкий резонанс.

Общественное давление, критика, в том числе и со стороны политических элит, усилилась, поэтому и риторика сейчас поменялась, ведь, согласитесь, РПЦ в Литве никогда не сталкивалась с таким потоком негатива в свой адрес. Может, епископа Амвросия все же можно понять?

Понять можно, но он не может не понимать, что атака и его резкие высказывания против ведущих СМИ, против общественного вещателя, против мэра Вильнюса, являющегося одним из лидеров правящей в Литве партии, не способствует нормализации и диалогу. Он провоцирует и усугубляет конфликт и негативное отношение к епархии. За 30 лет ни один клирик не позволял себе ничего подобного — ни митрополиты, ни епископы, ни другие не позволяли себе обвинять конкретных политиков.

Точно также глупо и наивно было бы полагать, что три священника, включая меня, которые что-то сказали в СМИ про епархию и выразили недовольство, могли бы спровоцировать такую общественную реакцию и негативное отношение. Не нужно преувеличивать нашу роль. Мы можем замолчать и уехать в другую страну, но ситуация уже не поменяется.

Давайте поговорим о вас. Вы идентифицируете себя, скорее, как литовец. Ваш отец — католик.

Моя мама — православная, как и другие родные из Украины. Отчасти потому, что я наполовину украинец, я очень остро переживаю эту войну, моя семья столкнулась с ней напрямую. В 90-х годах мама ходила в униатскую церковь, и я был крещен как греко-католик.

Почему вы решили связать свою жизнь именно с православием?

Это был мой личный выбор. Меня привлекла красота молитв, богослужений, православная литургия, а также греческие святые отцы. Я отдал их изучению десять лет своей жизни. Сейчас я пишу диссертацию по греческому святоотеческому наследию. Духовность святых отцов, их слова, то, как они разъясняют Священное Писание, Евангелие, мне очень близки — близки моему сердцу. На православных службах я чувствую присутствие Бога.

Чем, на ваш взгляд, литовские православные отличаются от других православных?

Я бы не выделял — литовские, русские. Кстати, хочу сказать, что среди прихожан РПЦ Литвы есть множество русских, которые хотели бы видеть здесь Константинополь. Среди семи священников, отвергнутых епархией, тоже есть русские. Иногда создается впечатление, что есть какой-то конфликт на этнической почве. Это не так. Все мы воспринимаем Церковь как нечто глобальное. Православная церковь — это разные народы. Нам писали даже некоторые священники из России, выражая слова поддержки. Не имеет значения, к какой юрисдикции принадлежит человек.

С русской культурой ничего не случится, православие не разрушится, русские не перестанут быть менее русскими, если в условной Литве появится Вселенский, то есть Константинопольский патриархат.