Философский автозак

«Родненькие вы мои! Я всю жизнь ждал этого момента!»

К Александру Нестеренко пришли 3 сентября прошлого года. Пришли с обыском, увезли в СК, допросили как свидетеля. И отпустили. Поскольку Нестеренко был членом избирательной комиссии с правом решающего голоса от партии «Яблоко», многие подумали, что это давление в связи с предстоящими выборами в Мосгордуму (до выборов оставалось три дня). 

Но спустя два дня, 5 сентября, Нестеренко арестовали и обвинили в «возбуждении ненависти или вражды с угрозой применения насилия» (п. «а» ч. 2 ст. 282 УК). Дальше — ИВС, суд по мере пресечения, содержание под стражей, психолого-психиатрическая экспертиза. Как выяснилось во время следствия, доказательство «возбуждения ненависти или вражды» — плейлист Нестеренко во «ВКонтакте». В этом плейлисте нашлось несколько украинских песен. С их помощью, по версии следствия, Нестеренко и возбуждал ненависть.

Эти песни — «Ми ростем» в исполнении группы «Воплi Вiдоплясова» (на стихи украинского поэта середины прошлого века Богдана Нижанковского), «Запалимо з ранку — Україна переможе!», «Зродились ми великої години» (песня была написана в 1929 году) и «Батько наш — Бандера, Україна — мати» (сколько ни искала, в плейлисте Александра Нестеренко я ее не нашла). Экспертизу, к слову, провели заранее — еще до обыска. Потому что 3 сентября после допроса в СК Нестеренко опубликовал ее на своей странице с комментарием: «”О всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом”. Протагор».

Действительно, понять, к какому выводу пришли эксперты, невозможно. В соседних абзацах — противоположные выводы об одном и том же предмете экспертизы. К примеру, второй абзац: «В видеозаписи Gordon Black — “Запалимо з ранку — Україна переможе” в переводе на русский язык отсутствует совокупность лингвистических и психологических признаков побуждения (в том числе в форме призыва) к совершению действий (в том числе насильственных, разрушительных, дискриминационных) против группы лиц, выделенной по признакам национальности, языка, происхождения». А в следующем абзаце: «В видеозаписи Gordon Black — “Запалимо з ранку — Україна переможе”, Зоряна — “Зродились ми великої години” и “Батько наш — Бандера, Україна — мати” в переводе на русский язык содержится совокупность лингвистических и психологических признаков побуждения к насильственным и разрушительным действиям — уничтожению русских как военного противника и военной техники». В общем, следствию и суду заранее предлагается выбирать по вкусу, что ближе. И, похоже, выбор очевиден.

А статус на странице Александра Нестеренко во «ВКонтакте» — «Ще не вмерла Україна». В принципе с таким статусом можно было и без украинских песен в плейлисте ждать, когда придут. Доцент Нестеренко и ждал. «Новой газете Балтия» удалось связаться с ним в СИЗО через «ФСИН-письмо». 

«Вопрос выбора передо мной не стоял — промолчать я не мог, — написал нам из СИЗО Александр Нестеренко. — В отличие от многих (зомбируемых пропагандой), уже в конце 2021 года я был уверен, что война неминуема. Но, несмотря на это, известие о ее начале стало для меня шоком. И когда она началась, я, как большинство россиян, не находил ответа на вопрос, что я могу сделать. События 2012 года и то, что за ними последовало, показали бессмысленность массовых протестов в той форме, в которой они проходили, — они ни к чему не приводят, кроме арестов. Написать комментарий, чтобы меня посадили? Зачем облегчать работу “правоохранителям” — они только того и ждут, чтобы получить награду за очередное раскрытое преступление и за осужденного по всей строгости закона “экстремиста”, “изменника Родины”? Эмиграция? Думал и пришел к выводу, что они только этого от нас и ждут: чтобы все недовольные покинули страну, а остались только покорные безвольные рабы, полностью зависящие от власти, выполняющие все ее приказы и оправдывающие любые ее деяния. Но так как для меня жизнь разделилась на “до 24 февраля 2022 года” и “после 24 февраля” — молчать и бездействовать означало согласиться с тем, что происходит. А согласиться с этим не позволяет моя совесть и идеалы истины. Да, я полностью отдавал себе отчет в том, что со мной может произойти. Сразу скажу, что я никакой не герой, а обыкновенный человек. Просто, в отличие от многих, бросить вызов власти мне было легче: большую часть жизни я уже прожил, богатств не нажил, жил один и своим поступком никого бы не подвел. Так что терять мне было нечего. Поэтому, когда в мою квартиру вломились с обыском, я растерялся только на доли секунды: открыв дверь, в которую били, увидел не пьяного соседа (которого ожидал увидеть), а восемь человек в масках. Следующая моя мысль после их слов о том, что у меня обыск: “Ну наконец-то и до меня дошла очередь”. И почему-то вспомнился Буба Касторский из “Новых приключений неуловимых”, когда его пришли арестовывать контрразведчики: “Родненькие вы мои! Я всю жизнь ждал этого момента!”»

Философ и филолог танцуют рок-н-ролл

Александру Нестеренко 62 года. Он из того поколения, чья юность пришлась на перестройку. Гласность, открытие архивов, публикация запрещенной прежде литературы — многие молодые интеллектуалы того времени верили, что большевистский реванш невозможен, а то, что пережили народы СССР при Сталине, никогда не повторится. Сейчас смириться с происходящим им, поверившим в необратимость перемен, было особенно трудно. Когда Нестеренко пишет в письме из тюрьмы, что бросить вызов власти ему было легче, чем другим, потому что он жил один и богатств не нажил, он имеет в виду жизнь до того самого февраля, разделившего общество, мир и саму жизнь. Личная свобода отчасти облегчала осознание того, что за ним могут прийти. Но в феврале 2023 года он перестал быть один: в жизни доцента Нестеренко появилась Ирина. 20 августа они расписались прямо в СИЗО. 

— Моя дочь однажды после ареста Александра Николаевича спросила: «Может быть, ему нужно было просто убрать статус в соцсети, и его бы не арестовали?» — говорит Ирина. — И я ей ответила: «Скажи, а если сейчас, как в 20-е годы прошлого века, начнутся репрессии против православной церкви, неужто ты думаешь, что я удалю свой статус — «Русь Святая, храни Веру Православную, в ней же тебе утверждение!»? У человека есть позиция, есть мнение, и для меня это ценно.

Я не люблю цитировать пушкинские фразы насчет льда и пламени, воды и камня — их и без того слишком часто используют. Но Ирина и Александр — это как раз те самые лед и пламень. Ирина — человек глубоко верующий. Много лет она работала в православной гимназии, преподавала в том числе церковнославянский язык. Сейчас работает учителем начальной школы. Александр — либерал, критик, «яблочник». А познакомились они в танцевальном клубе — оба увлекались рокабилли джайвом. Еще в юности Ирина увидела, как танцуют рок-н-ролл. Это была любовь на всю жизнь. Сначала она занималась буги-вуги и линди-хопом, потом перешла на рокабилли джайв. И вот благодаря любимому танцу встретила будущего мужа.

— Вскоре после того, как мы познакомились, — рассказывает Ирина, — я узнала, что Александр Николаевич — автор книги «Александр Невский. Кто победил в Ледовом побоище». Я подумала: наверняка интересный человек, с которым есть о чем поговорить. Дело в том, что личность Александра Невского мне тоже очень интересна. По роду своей деятельности я часто рассказываю детям о русских героях. То есть очевидно, что у нас на многие вещи совершенно противоположные взгляды. Мы и о политике мало говорили. Я иногда пыталась, но в ответ он или молчал, или отшучивался. Ну и правильно: зачем кого-то «драконить»? Так что в наших отношениях было мало политики, но много особенных эмоциональных моментов. В том числе, кстати, и танец: это так здорово — танцевать в паре с дорогим человеком, глаза в глаза, в едином ритме, да еще и под живую музыку!

Но если политику они вынесли за скобки, то об Александре Невском Ирине хотелось поспорить: книга-то, написанная ее избранником, оказалась совершенно вне мейнстрима. Она спросила: «А ты вообще житие Александра Невского читал?» Оказалось, что читал, причем примерно в 20 редакциях. Ирина приняла разницу во взглядах с будущим мужем — их и так многое сближало, кроме танцев. Например, оба оказались собачниками. У Александра раньше был бультерьер, а у Ирины сейчас — крохотный тойтерьер. Теперь уже общий.

— Я была наивно далека от политической ситуации, — говорит Ирина. — Работа, дети, какие-то фундаментальные вещи: вот наши корни, вот наши святые, вот наши герои. До ареста мужа я даже не знала, что людей могут арестовывать просто за взгляды, за мнение. Поэтому я не опасалась тогда: человек умный, взрослый, образованный, он знает, что делает. Один раз у нас был разговор, когда я спрашивала, не опасно ли иметь такой статус в соцсети — «Ще не вмерла Україна». Но это было как-то вскользь, и глубоко я над этим не задумывалась. Мне очень больно смотреть на всё то, что происходит сейчас в нашей стране. Я люблю Россию. И ужасно видеть, как разобщаются люди, встают друг против друга. Я ничего не понимаю в политике (если в ней вообще можно что-то понять!). Думаю, каждому прежде всего необходимо посмотреть в себя и быть честным перед собой. Я верю, что справедливы слова, сказанные когда-то Антонием Сурожским: «Зло, побежденное вами в собственных глубинах, в собственной душе, побеждено во Вселенной». 

Студент, вам незачет!

Сейчас Ирину здорово поддерживают друзья мужа. Многие, кстати, из его бывших студентов. У них давно закончилась учеба, зато началась дружба с преподавателем философии. Правда, коллективный донос на преподавателя написали тоже студенты. Давать показания от имени коллектива доносчиков в суд был вызван студент Тимофей Юдаев.

Этот свидетель обвинения был допрошен в суде 15 октября. Прокурор спрашивал, поднимал ли Нестеренко на своих лекциях вопросы «СВО». Студент отвечал, что напрямую — нет, не говорил, но «были какие-то выражения, фразы», которые он точно не помнит. А потом, рассказал Юдаев, они с одногруппниками нашли страницу преподавателя во «ВКонтакте» и увидели фразу «Ще не вмерла Україна». Им, говорил Юдаев, это показалось странным, потому что «на данный момент ведется СВО». Студенты полезли изучать контент на странице доцента Нестеренко и обнаружили аудио- и видеозаписи «с поддержкой Украины». И еще «какие-то посты, возможно, тоже с поддержкой Украины». 

Александр Нестеренко, к слову, студента того не опознал. Сказал, что видит Юдаева впервые, и спросил его, где проходили занятия по философии. Назвать правильную аудиторию студент не смог.

Обвинитель, вероятно, недовольный скверной подготовкой студента к заседанию, ходатайствовал о зачитывании показаний студента Юдаева во время следствия. Оказалось, что во время следствия, до встречи лицом к лицу с Нестеренко, Юдаев был куда более красноречив. Например, он говорил, что студенты начали искать страницы преподавателя в социальных сетях, потому что на занятиях по философии тот называл войну в Украине незаконной и бессмысленной, а также «завуалированно высказывался о поддержке деятельности Навального и Украины» в присутствии группы из 20 человек. Прочитанные вслух показания Юдаев подтвердил.

«То, что студенты пишут доносы на преподавателей, — написал “Новой газете Балтия” из тюрьмы Александр Нестеренко, — для меня после 20 лет преподавания в МГТУ сюрпризом не было. На меня их писали регулярно, но после начала войны обвинения стали политическими: “Он либерал и против войны”. Как я понимаю, студенты доносили не в ФСБ, а в ректорат, а уж там решили “от греха подальше” от меня избавиться руками силовиков: вузовскому начальству всех уровней, от завкафедрой до ректора, не хочется потерять свое теплое место из-за того, что их могут обвинить в попустительстве при наличии такого “опасного” экстремиста, как я».

Кстати, одной статьи 282 о разжигании ненависти обвинению оказалось мало. Или тем, кто заранее готовит приговоры для «экстремистов». Поэтому летом 2025 года, незадолго до начала суда, к обвинению Александра Нестеренко добавили еще одну статью УК: 280, часть 2, «публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности». Сам Нестеренко в письме объяснил это просто: 

«Статьи, которые мне вменяют, от слова “совсем” неприменимы в моем случае. Изначально меня обвиняли по части 2 статьи 282, которая применяется в случае насилия или угрозы насилия. Даже российский суд может отказаться признать, что с помощью песен можно угрожать насилием. А по части 1 той же статьи меня можно подвергнуть аресту (а я в тюрьме с пересчетом день за полтора, то есть уже без месяца два года), только если я в течение года до этого привлекался к административной ответственности за “аналогичное деяние”. А я никогда не привлекался к административной ответственности. Поэтому в обвинительном заключении мне к статье 282 добавили статью 280 — “публичные призывы к экстремистской деятельности”. Но это тоже смешно. Тогда посадить можно и за песню разбойников из мультфильма “Бременские музыканты”. Следствие, видимо, надеялось, что меня признают невменяемым по результатам психологической экспертизы. Но этого не произошло. Теперь им нужно изображать видимость соблюдения закона, как-то выходить из ситуации содержания в тюрьме в течение двух лет невиновного человека».

Кроме студента Юдаева, свидетелем в суде был Иван Серегин, оперуполномоченный Центра «Э», который пробубнил, что «в ходе мониторинга» наткнулся на страницу Нестеренко в социальной сети и увидел там «пропаганду украинского национализма». Третий свидетель обвинения, некто Хрустачев, в суде не появился, поскольку, по словам прокурора, находится на «СВО». Кто такой Хрустачев и какую роль он сыграл в уголовном деле против преподавателя философии, осталось неизвестным. Заодно допросили и Ирину, жену Нестеренко. Обвинителя почему-то больше всего интересовало, знает ли она украинский язык и бывала ли в Украине.

Автограф в автозаке

Александр Нестеренко нисколько не сожалеет о том, что произошло. Он пишет, что даже благодарен судьбе за возможность начать жизнь заново, испытать себя, получить новый опыт и при этом остаться собой.

Для него как для философа, ученого, педагога опыт этот действительно горький, но важный. В тюрьме люди много читают, и доцент-философ в камере — это бонус для ее обитателей. К Александру Нестеренко обращаются за советом, что почитать. К примеру, один из самых популярных авторов, чьи книги можно взять в тюремной библиотеке, — Виктор Франкл. Сокамерники просят ученого соседа что-то объяснить или прокомментировать. В камере оказался человек, который читал книгу Нестеренко про Александра Невского. А в автозаке по дороге из суда попутчик из другого СИЗО достал журнал «Дилетант», раскрыл на статье Нестеренко и спросил: «Это вы написали?» Автор ответил: «И эту статью, и еще две в том же номере». И оставил автограф с пожеланием скорейшего освобождения. 

В последнем слове в суде Александр Нестеренко признал вину — в том, что не был среди героев, которые первыми оказались в застенках за свои убеждения. И в том, что долго не мог найти ответ на вопрос, что он лично может сделать. Но теперь он знает ответ: не бояться, не выполнять преступные приказы и не предавать себя.

«И в качестве постскриптума хочу сказать, — закончил свою речь Александр Нестеренко, — может быть, нам станет чуть-чуть светлее в этой поглотившей нас мгле, если мы извлечем уроки и поймем намеки бессмертных сказок: “Дракон” Шварца, “Властелин колец” Толкиена, “Чиполлино” Джанни Родари, “Тараканище” Корнея Чуковского, “Город мастеров, или Сказка о двух горбунах” Тамары Габбе. Не удивлюсь, если какой-нибудь гнилоуст или унтер пришибеев напишут донос о том, что эти произведения призывают к свержению конституционного строя, и их авторов внесут в пресловутый список экстремистов и террористов, в котором имею честь состоять и я».

Состоять в этом списке — в наше время действительно большая честь.

Ирина Халип