«Другой не значит чужой». Что происходит с меньшинством ромов в Литве после сноса поселка в Киртимай

Дом зимой, дом осенью, дом летом, на последних фотографиях — голая улица и бурьян

Харизматичная танцовщица Кристина Милевич — лицо нового поколения литовских ромов. Она легко переходит с одного языка на другой: говорит на литовском, русском, английском и, конечно, романи. Девушка работает хореографом в Общественном центре ромов и выступает с музыкальной группой Sare Roma.

— Табор был нашим домом. Там было комфортно и хорошо, — с грустью говорит она. — В теплое время года все собирались возле костра, пели под гитару, танцевали. А зимой — непременные посиделки возле печки, когда бабушки рассказывали внукам о традициях. Чтобы ромов узнать по-настоящему, к нам нужно прийти в гости. Тогда мы накрываем столы, разговариваем, поем, веселимся.

Поселок, который находился в вильнюсском районе Киртимай, так и называли — Табор. Также он был известен как Парубанка, то есть место, где вырубали лес. Вышло символично: рубили не только деревья — в конечном счете под удар попала община ромов, которая жила тут с 1940-х годов. В советское время эта земля принадлежала колхозу, председатель которого прописал ромов. Это положило начало поселению, в котором к нулевым насчитывалось более ста домов и около пятисот жителей.

— Мы знали, что нас хотят выгнать, — продолжает Кристина. — Так и произошло. Сначала в поселке установили полицейский пост. По сути это было объявлением войны: демонстративно проверяли машины, людей. Самые отчаянные не выдержали, и однажды будку подожгли. Радикальные действия не остановили уже запущенный процесс, и 1 декабря 2004 года были разрушены первые дома. Это стало началом конца. Официальная причина сноса — незаконность строений. Председатель колхоза дал пристанище ромам, однако де-юре земля им не принадлежала. Легализовать самострой было невозможно, и вместо решения юридического казуса, вильнюсская мэрия пошла в наступление. Самым иезуитским стало требование к жителям домов демонтировать их самостоятельно.

— Разумеется, никто собственный дом уничтожать не стал. Это же абсурд! — вздыхает собеседница. — И вот приехал бульдозер — началось разрушение. А потом через некоторое время за эту «услугу» еще и выставили счет — до сих пор у судебных приставов есть претензии к бывшим жильцам.

Фактическое разрушение поселка растянулось на шестнадцать лет: последнее строение пошло под снос в 2020-м. Теперь там пустырь. У фотографа Эндрю Микшиса, который на протяжении многих лет фиксировал жизнь ромов в Литве, есть серия снимков в недавно вышедшей книге «Baxt» (в пер. с романи — счастье), позволяющая отследить, как менялась одна и та же локация в Таборе — дом зимой, дом осенью, дом летом, а на последних фотографиях — голое поле и бурьян.

— В первый день, когда приехали бульдозеры, я был единственным, кто фиксировал эти события, — вспоминает он. — Потом уже подключились общественные деятели, активисты, и на некоторое время процесс удалось приостановить. Однако это была кратковременная пауза.

Ромы уверены, что землю планировали отдать под китайский инвестиционный проект, однако у Вильнюса случился конфликт с Пекином, и сделка сорвалась. В результате поселок разрушили, а нового будущего не создали. Сейчас там пустырь без признаков жизни как немое признание, что все пошло не так.

«Увидев меня, хозяйка квартиры буквально сбежала еще до назначенной встречи»

В кабинете директора Общественного центра ромов Светланы Новопольской нет дверей, а поток визитеров не прекращается: у кого-то проблемы с оплатой электричества, у кого-то — долг за коммуналку. Пока мы разговариваем, одна из визитерок заглядывает несколько раз, явно выражая недовольство.

Многие приходят сюда за помощью, столкнувшись с бюрократическими и другими барьерами. Это последствия резкого перехода в новую реальность, которая не всегда принимает ромов, какими они есть.

— Приходят, когда не могут оформить документы, найти квартиру, записаться к врачу. Да десятки проблем! — Светлана Новопольская одновременно выступает в роли соцработницы, переводчицы, правозащитницы. — Этот поток не прекращается ни на день, потому что ромам не предложили путей интеграции, а просто разрушили их жилище, не предоставив возможности адаптироваться к новым условиям.

Как говорят наши собеседники, наиболее остро вынужденное переселение переживало старшее поколение: «Им было особенно горько и сложно. Представьте, всю жизнь прожить в одном месте, делить кусок хлеба, а потом оказаться порознь друг от друга. Сообщество оказалось разделено».

— Когда мы раньше сталкивались с предубеждениями и дискриминацией, переживать было проще, а сейчас как будто остались один на один со старыми и новыми проблемами, и это все стало переживать тяжелее. А принять — тем более, — вздыхает Кристина. 

Поначалу основным вызовом стал поиск жилья. Его предоставили только части поселенцев Табора, в основном многодетным семьям. По словам ромов, они оказались в стесненных условиях многоквартирных домов, а традиции нацменьшинства не учитывались. В итоге семья с пятью-шестью детьми оказывалась в двушке, причем одну из комнат предоставляли мальчикам и мужчинам, в остальной ютились девочки и женщины.

А как же остальные? 

Да, мэрия готова частично компенсировать стоимость съемных квартир (сто евро на человека). Однако на практике это оборачивается сплошными проблемами.

— Во-первых, в основном рынок аренды жилья находится в серой зоне, и большинство владельцев квартир декларировать эти доходы не хотят, а раз договоренности неформальные, то компенсация не положена, — замечает Светлана Новопольская. — А во-вторых, хозяева жилья вправе выбирать, кому сдавать, а кому нет. Представляете, как реагируют большинство, когда узнают, что потенциальные арендаторы — ромы?

Кристина приводит в пример случай, произошедший с ней: она договорилась посмотреть квартиру. Но не успела даже попасть на ее порог — хозяйка жилья, увидев девушку в салоне машины, замахала руками и буквально сбежала с встречи. Рассказывают, это типичный рефлекс.

Что говорить, если помещение для Общественного центра ромов удалось найти только с пятого раза. Четыре раза сделка срывались буквально в последний момент, когда арендодатели узнавали, для каких целей нужна площадь. Бессильным оказался даже Департамент национальных меньшинств — поручительство его официального представителя не помогло.

— Кто же в таком случае соглашается сдавать жилье? — удивляюсь. — Встречаются добрые люди без предубеждений, — мягко улыбается руководительница центра. 

— Но часто возникает другая проблема: стоит кому-нибудь из соседей пожаловаться на новых жильцов, — из-за малейшего шума, просто физиономия не понравилась — хозяева квартиры готовы выставить за порог. Ничего с этим не поделаешь — омбудсмены по вопросам равных возможностей лишь разводят руками.

Одновременно Светлана Новопольская обращает внимание на позитивные изменения: ромы получили жилье с удобствами, центральным отоплением и теплым санузлом. Это, безусловно, повысило качество их жизни. Сравнивать условия в Таборе, где не было канализации, уличного освещения, а дома не соответствовали элементарным санитарным нормам, просто неуместно.

«Они разрушили табор, но не решили проблему!»

Большинство ромов остались в Вильнюсе, поселившись в разных уголках города. В столице Литвы нет района, который оказался бы компактно заселен ромами. Это, кажется, и было одной из целей городских властей: поселок в Киртимай полиция называла «зоной повышенного риска», где процветали наркоторговля и мелкий криминал.

— В поселке что, плантация марихуаны была? Или героиновый завод? Нет. Они разрушили табор, но не решили проблему! — возмущается Кристина. — Даже если ромы были не причастны к криминалу, все валили на Табор. Это было очень удобно.

Однако если это были лишь слухи, откуда такая решимость со стороны властей? Очевидно, все упиралось не только в криминальные стереотипы.

— Конечно, в таборе торговали наркотиками, — не скрывает Светлана Новопольская. — Однако картина была многослойной. Вспоминается судьба молодой женщины — ей было всего 19 лет, двое маленьких детей, муж, как я говорю, — меркантильный разгильдяй, который сам принимает наркотики. Не справившись, она идет к дилеру и берет пятьдесят пакетиков, в расчете получить с каждого по два евро. Заработок должен был составить сто евро, восемь из которых она обязалась отдать дилеру. А вышло восемь лет лишения свободы. Можно ли сказать, что в такой ситуации закон восстановлен, если реальные инициаторы процесса ушли от ответственности? Преступность среди ромов — факт, однако стереотипы по-прежнему экстраполируют на всех без исключения.

— Я постоянно ловлю на себе подозрительные взгляды, слышу, что говорят в спину, — признается Кристина. — Когда захожу в автобус, вижу, как женщины торопливо прячут сумочки. Однажды в Akropolis охранник ходил по магазину за мной по пятам. Я не удержалась и, поднимаясь на второй этаж, сказала: мне нужно в отдел женского белья, идем уже. Тогда он засмущался и покраснел.

По ее словам, стигмы постоянно преследуют ромов, хотя мелкие правонарушения совершают не только они, но их проще определить — выдают пестрые наряды и яркая внешность.

— Все плохое словно липнет всегда к нам, — к разговору присоединяется Лиза Уцаева, которая перешла в 12-й класс и внешне совсем не похожа на ромов. — Ты из Киртимай? Ну все понятно! Окружающие считают, что мы не учимся, а только воруем и торгуем наркотиками. Прошло пять лет, прежде чем одноклассники признали, что я такой же человек, как они — со своими мечтами и планами. Правда, нормального контакта так и не получилось. Мы просто игнорируем друг друга.

Девушка много времени проводит за учебниками, знает русский, романи, литовский, английский, любимым предметом считает математику. Говорит, поставила себе целью доказать, что она — достойный и целеустремленный человек. Но даже когда, казалось, сомнений в истинных намерениях быть не может — стигма дает о себе знать.

— Когда в десятом классе решался вопрос о продолжении учебы, я тоже подняла руку, — вспоминает один из таких эпизодов Лиза. — Учительница вслух удивилась: мол, зачем тебе — ты ж замуж выйдешь и забудешь все! В ответ я заметила, что сама хочу решать свою судьбу. А после экзаменов она меня похвалила: «Молодец!»

В Таборе школы не было, а образование среди ромов не считалось приоритетным. В такой среде переломить отношение к учебе было крайне трудно. 

Это считается наиболее прогрессивным подходом в Евросоюзе: когда рядом близкий ученику человек, тому проще адаптироваться. Посредник помогает не только в обучении, но и в установлении связи между школой, детьми и их семьями, служит мостом между двумя мирами.

— Во многом задача сводится к поддержанию мотивации, — рассказывает о своем опыте работы помощником учителя Кристина. — Объясняем, почему нельзя пропускать занятия. Убеждаем приходить к нам, в Общественный центр ромов, делать уроки. А еще учим эффективно взаимодействовать в среде, которая зачастую настроена против них.

Светлана Новопольская считает своей миссией показать ромам, что в этом мире есть другие возможности, к которым человеку с хорошим образованием легче адаптироваться, проще зарабатывать и повышать свой уровень благополучия. «Хочется, чтобы таких, как Лиза, становилось больше», — добавляет она.

К формированию стигм ведут невежество и нежелание узнать традиции

Многие стереотипы в отношении ромов связаны, скорее, с непониманием их традиций и образа жизни. В частности, большое количество детей в ромских семьях часто связывают с бедностью, нищетой, попрошайничеством. Однако изначальный подход иной: в их представлении нужно рожать столько детей, сколько послал Бог. При всей внешней открытости традицией этой национальной группы стал устой хранить тайны. У многих, например, по два имени — официальное (которое указано в паспорте) и реальное, под которым знают окружающие.

— Думаю, скрытности их научила история, — полагает Светлана Новопольская. — Европа всегда была нетолерантная к ромам и евреям. Их же отовсюду гнали. С XIV до середины XIX века ромы находились в рабстве в землях Валахии и Молдова и частично в Трансильвании. В Литве в межвоенное время они вели сравнительно оседлый образ жизни, но потом ушли на восток — для кочевников нужен был простор. А затем случилась Вторая мировая война и геноцид: в 1942-43 годах начались массовые уничтожения и вместе с евреями их отправляли в концлагеря в Правенишкес, Паняряй, Освенцим. В Литве каждый третий ром стал жертвой геноцида.

Это наложило отпечаток на будущее: опасаясь преследований, многие в документах указывали другую национальность — серб, венгр, бессараб. Однако отказываться от своей идентичности ромы не собирались тогда и не намерены теперь.

— Как это я, замужняя женщина, надену джинсы и пойду по городу? — удивляется Кристина. — А если меня кто-то увидит из ромской общины. Это ж позор!

Как-то она устроилась работать в гостиницу, где по дресс-коду официантам, вне зависимости от пола, было положены брюки. Узнав, что там же работает еще одна представительница ромов, она пришла в ужас и обратилась к директору за разрешением носить юбку.

— Невежество и, что еще хуже, нежелание узнать традиции этого нацменьшинства, ведут к формированию стигм, — уверена Светлана Новопольская. — Задавались ли вы вопросом, почему среди женщин ромской национальности принято носить монисто? Это украшение стало традиционным, потому что часто приходилось переезжать с места на место и все самое дорогое носили на себе, чтобы не потерять. Позднее это стало показателем достатка, происхождения. А юбки — это отсылка к гончарному ремеслу, которым ромы занимались еще в Индии. 

Во время долгого пути кочевничества ромы перенимали элементы культур тех народов, среди которых оказывались. Но не просто заимствовали, а преобразовывали эти элементы, вплетая их в свою самобытную традицию. Так формировался уникальный синтез — в музыке, одежде, кухне, языке. В Литве они переняли католическую религию, хотя часть исповедуют православие.

— Мы остаемся самими собой, со своими традициями, ценностями и пониманием, кто мы есть, — мои собеседницы несколько раз подчеркивали, что не представляют возможным отказаться от своей идентичности. — Мы меняемся, учимся, работаем, но хотим оставить то, что заложено поколения назад и планируем передать это детям внукам.

«Узнай лучше, чтобы перестать бояться»

«Другой не значит чужой», — любит повторять Светлана Новопольская. Этот посыл она адресует не только Литве, участвуя в организации встреч, выставок, медийных кампаний. Она убеждена, что узнать лучше ромов помогают культура и традиции. Ежегодно в Вильнюсе проходит Gypsy Fest, а выступления ромских танцевальных коллективов собирают полные залы Compensa. 

— Фламенко это ведь танец ромов, который впоследствии стал частью испанской культуры, — приводит в пример исторический факт руководительница Общественного центра ромов. — Французский сценарист и режиссер Тони Гатлиф в фильме Latcho Drom (в переводе — Счастливого пути) прослеживает музыкальные и танцевальные традиции, которые берут свой исток в Индии и развиваются в Египте, Турции, Румынии, Венгрии.

На недавней выставке в Вильнюсском музее (на ул. Вокечю), где в фотографиях представили драматичную, но насыщенную историю Парубанки, приняли участие молодые ромы. Это была попытка начать диалог, к ребятам можно было обратиться, спросить, развеять те самые стигмы.

Как показало исследование Media4Change, 

Это говорит о том, что неприязнь основывается не на личном опыте, а на предрассудках. В обществе до сих пор живут архаичные представления о ромах, подпитанные стереотипами и фольклорными образами — как, например, в детских песенках, где ромов изображали плохишами, которых палкой нужно прогонять со двора.

Кроме культурных мероприятий, направленных на разрушение этих стигм, была запущена масштабная медийная кампания. Ее суть — говорить о ромах через авторитетных общественных деятелей, а не только через представителей самой общины.

— Когда ромы сами говорят: «Посмотрите, какой я хороший, чего я добился», — им не верят, — отмечает Светлана Новопольская. — Считают: ну, это исключение. Такой один на сто. Поэтому важно, чтобы о ромах говорили те, кто знает их лично и может подтвердить, что они — не исключение, а часть общества.

Так появилась кампания «Узнай лучше, чтобы перестать бояться». В ней принял участие режиссер Марюс Ямпольскис, который делится своим опытом работы с ромами. А также фотограф и блогер Юрга Анусаускене, которая говорит: «Это мои соседи».

Была и спорная попытка обратиться к теме романипэ — внутреннему кодексу чести, своеобразному «ромскому закону», который в общине ценится выше официальных норм. Однако в публичной плоскости это вызвало неоднозначную реакцию: идея ассоциировалась у части аудитории с криминальной субкультурой, тюремными понятиями. Хотя речь шла о семейных и общинных традициях, о статусе, о внутреннем устройстве жизни ромов.

Кампания вышла за пределы Вильнюса — медиаподдержка распространялась на регионы, где проживают ромы. Результаты? Пока что отношение в обществе меняется медленно, но есть обнадеживающие сигналы. Например, опрос среди сотрудников МВД показал, что отношение к ним в системе правосудия стало заметно более уважительным и открытым.

«Ромы должны понять, что они были расизированы»

Столетия назад ромы ушли из Индии, выбрав кочевнический образ жизни. Кажется, путь преодоления стигм, дискриминации и сопровождаемые этим страдания были заложены в ДНК поколения назад.

— А кто сказал, что они страдают? — удивляется Светлана Новопольская. — Они себя обездоленными не считают. 

Ромы — самодостаточные, всегда предпочтут свою общину, не сдадут клан и не отрекутся от общины.

При этом она признает, что разрушение поселка в Киртимай было грубым, неумелым вмешательством, которое усилило отчуждение и недоверие, насильно разделив и вытолкнув группу граждан Литвы в агрессивную среду.

— Если бы мотивом было интегрировать, то все было бы обставлено иначе, мягче и уважительнее, — полагает руководительница центра. — Поэтому я по-прежнему считаю это актом дискриминации. Ну а как иначе назвать, когда людей выбрасывают на улицу?

Само слово «интеграция» ромы считают уничижительным. Этим термином словно подчеркивают, что к единому стволу нации хотят привить чужеродную ветвь. Хотя вопрос должен ставиться иначе: а почему так сложилось, что мы считаем этих сограждан чужими?

— Именно об этом я писал в своей диссертации, — рассказывает успешный молодой ром, но, вероятно, разочарованный общественными реакциями, и потому попросивший не называть свое имя. — Я пытался переосмыслить наше наследие. Что это? Традиции, песни, фольклор? Но не все выглядит таким однородным. А пока это напоминает тьму, нависающую над всеми ромами, дискуссия не продвинется вперед. 

«Это очень смешно, но и трагично одновременно. Мы видим одних и тех же людей в системе, которые нам противостоят. Самих ромов не спрашивают, что им нужно, а решения политиков часто не очень хорошо продуманы».

— В первую очередь мы должны понять, что справедливость будет означать для нас, ромов, — подчеркивает мой собеседник. — Допустим, нам скажут: «Мы вам это дадим, и сейчас это для вас будет справедливостью». Но так ли это? Ромы должны понять, что они были расизированы (вынужденно переведены в расовую категорию, часто вопреки самоидентичности, с последующим восприятием через призму расовых стигм — прим.). Сейчас большинство из них этого не осознают. Наоборот, считают, что это их вина. Это итог системного угнетения на протяжении истории, что отражается повсюду — в искусстве, политике, обществе.

По его словам, на этническую дискриминацию наслаиваются другие социальные стигмы, что усугубляет уязвимое положение его народности.

— Мы извлекли урок, — заверяет он на прощание. — Борьба за справедливость не может вестись только от имени одной группы. Мы должны солидаризироваться, видеть более широкую картину угнетения — этнического, социального, гендерного. Только вместе — ромы, евреи, поляки, литовцы — мы можем прийти к общему пониманию того, что такое справедливость в нашем обществе. Звучит утопично? Возможно. Но кто, если не мы, будет мечтать?

При поддержке «Медиасети»