Большая политика в миниатюре. Марки стран Балтии между мировыми войнами из коллекции Глеба Гоманькова

Приехав учиться в Тарту, я познакомился с людьми, отвечающими за филателию в Эстонском Национальном музее. В частности, историк Кайдо Андрес познакомил меня с Иво Антоновым (владелец культовой филателистической лавки в Тарту — прим. ред.), и я глубоко ушел в тему эстонских марок. Причем настолько, что обе мои магистерские работы — и по фольклористике, и по международным отношениям — базировались на филателии балтийских стран. В первой я вышел на тему национального брендинга, а во второй исследовал отражение национальной идентичности в символизме почтовых марок.

От национальных символов к культу личности

После системного шока, настигшего Старый свет в конце Первой Мировой войны, на карте Европы появились новые государства. Так называемые «молодые демократии» возникли на осколках империй и начали обзаводиться собственным государственным символизмом. У любой страны должны быть официальные символы — флаг, герб и гимн. Флаги украшают учреждения, гербы появляются на денежных знаках и почтовых марках, гимн исполняется на торжественных мероприятиях. К разработке государственной символики зачастую привлекали выдающихся художников своего времени. Например, в балтийском регионе свою лепту в национальный символизм внесли Рихардс Зариньш и Гюнтер Рейндорф.

Начнем с Латвии, первые марки которой представляют собой хронику борьбы за суверенитет. Первую марку Латвии разработал Ансис Цирулис. Его же эскиз лег в основу государственного флага Латвийской Республики. На марке номиналом 5 копеек помещался прототип герба — три колоска на фоне восходящего солнца с тремя звездами. Они символизируют исторические области страны — Курземе, Видземе и Латгале. Начиная со средних веков регион Земгале был объединен с Курземе в составе Курляндского герцогства и часто назывался Семигалия по названию обитавшего там балтийского племени, но на гербе отдельной звезды так и не удостоился. Версия Цирулиса была слишком абстрактной и в итоге прижился вариант герба за авторством Рихардса Зариньша.

До Первой Мировой войны Зариньш работал в Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг в Санкт-Петербурге, и в частности был автором кредитных билетов образца 1905–1912 годов. После революции 1917 года он вернулся в Ригу. Зариньш разработал дизайн самой знаковой монеты Латвии — 5 лат периода 1920-30-х годов. Персонификация Латвии, известная под именем Милда, стала универсальным символом, подобно французской Марианне, и перекочевала с марок и монет довоенного периода на монеты номиналом 1 и 2 евро, которые Латвия выпускает с 2015 года.

С первого дня независимой государственности Латвия очень системно подошла к выпуску символики. Например, уже к годовщине провозглашения независимости республики была выпущена марка с девушкой в национальном костюме, которая держит щит с соответствующей датой. На голове у нее венец из тех же трех звезд. Это первое появление образа Милды, имя которой восходит к более древнему литовскому фольклорному комплексу. Именно так называют монумент свободы в центре Риги, открытый в 1936 году и выживший в годы советской оккупации. Примечательно, что на одном из первых выпусков латвийских дефинитивных (то есть стандартных) марок в 1991 был изображен именно этот монумент.

Война за независимость подается как схватка национальных героев с силами зла. Так, в серии марок, посвященных освобождению Курземе, воин сражается с драконом, как Святой Георгий. И, хотя в национальном эпосе о Лачплесисе и нет такого сюжета, образ прочитывается однозначно. В серии полупочтовых, то есть благотворительных марок в пользу красного креста, по-видимому, также Милда в качестве сестры милосердия защищает раненого от смерти. Хроника создания государственности продолжается здесь марками в честь освобождения Риги, возвращения Латгалии, созыва парламента.

К началу 1930-х годов балтийские страны дрейфуют к авторитаризму. Премьер-министр Латвии Карлис Улманис в 1934 году провозгласил себя президентом и стал практически единоличным правителем страны. Этот процесс также нашел отражение на почтовых марках, дизайн которых чутко отражал перемены во власти. Портрет главы государства, обладающего неограниченной властью, начинает в определенном «каноническом» ракурсе появляться на миниатюрах. Вот пара примеров: слева Улманис в портретном ракурсе три четверти, а образец справа можно оставить без комментариев, все и так прекрасно видно. Следуя актуальной повестке, здесь можно распознать сердечный привет Илону Маску.

Иконографический культ проявлялся в Балтийских странах по-разному. Бывший государственный старейшина (премьер-министр) Эстонии Константин Пятс также в 1934 году присвоил верховную власть в результате государственного переворота. Один и тот же его портрет представлен серией дефинитивных марок, различавшихся цветом и номиналом. Параллельно была выпущена аналогичная серия с государственным гербом Эстонии. То есть первое лицо государства стало заодно и его символом.

По сравнению с Эстонией латвийские марки более изобретательно насаждали образ национального лидера. Но самые нестандартные решения были у Литвы. Президент Антанас Сметона появляется на марках, посвященных вхождению Литвы в Лигу Наций в 1921 году. Для Литвы это стало настоящим прорывом, так как ее статус осложнялся конфликтами вокруг Вильнюса, находившегося в это время в составе Польши. В серии 1922 года все подчеркнуто демократично: Сметона находится в ряду других деятелей литовского правительства, чьи портреты окружены стандартным орнаментом разного цвета.

Однако уже после 1926 года президент становится государственным символом наряду с флагом и гербом. На марках к 20-летию провозглашения независимости профиль национального лидера размещен между историческим и новейшим символами страны. А через год, когда Литва получит Вильнюс в результате раздела Польши, Сметона появится на марках с изображением исторической столицы.

Эстония на фоне соседей: люди севера

История стран Балтии в период между Первой и Второй мировыми войнами полна параллелей и схожих процессов. Если Зевс, согласно «Теогонии» Гесиода, сам породил Афину из своей головы, то независимость вышла из расколотой головы империи вследствие ее гибели. Однако ее путь завершился одинаково во всех трех случаях уже в 1940 году. Нет ничего удивительного, что иконография также развивалась сходными путями.

Уже на третий день после того, как Тарту покинули регулярные части германской армии, в городе были погашены марки эстонской почты. На них нет признаков какой-либо идентичности. Они выпущены на базе фискальной марки, печатавшейся при немецкой администрации в Ревеле, в типографии Рудольфа Зеро. Отличие в том, что в центр композиции вместо корабля поместили надпись Eesti Post. Интересно, что в первый же день обращения марки письмо с ней отправилось Георгу V — британскому монарху и великому филателисту.   

Более поздняя серия интересна тем, что начинает транслировать своеобразный нордический нарратив. Драккар, то есть корабль викингов, становится маркером северной идентичности эстонцев на пике национального пробуждения в 1920-е годы. Он появляется не только на марках. В коллекции Эстонского Национального музея есть целая витрина серебряных брошей, которые украшены орнаментом с похожим кораблем.

Необычные марки с двойным номиналом, где половина стоимости идет на благотворительность, уже упоминались в связи с Латвией. Были такие и у Эстонии. Половина стоимости такой марки шла в пользу ветеранов Первой мировой и Освободительной войны. У Латвии, например, сбор шел в пользу Красного Креста, местных благотворительных организаций, семей, потерявших кормильца, детям-сиротам. Зловещее эхо войны звучало над всей Европой.

Первую марку, в которой прослеживается намек на национальную идентичность, создал эстонский художник и график Пеэт Арен. Чайку вряд ли можно считать символом Эстонии — для ее народа нет птицы милее ласточки. Но эта марка 1919 года скорее отсылала к Балтийскому морю и его роли в местной культуре. Арен был также автором марок с драккаром, а уже после Второй мировой войны, будучи в эмиграции, оказался причастен к выпуску одной знаковой марки, речь о которой впереди.

В 1920-30-е годы многие государства помещали на марках собирательные образы рабочих и крестьян. Подобные выпуски были и у Балтийских Республик в период интербеллума, то есть между Первой и Второй мировыми войнами. Кузнец, прядильщица — герои балтийского региона, где их образы появлялся на марках и банкнотах от Финляндии до Литвы. Не стоит забывать и про хлебопашцев, жнецов и сеятелей, они проделали свой путь от Эстонии аж до Германии. 

Помимо того, что лишь на немногих сохранившихся марках можно встретить границы Эстонии по Тартускому мирному договору, любителей сравнений в жанре «тогда и сейчас» может заинтересовать серия 1927 года, где нашли отражение сохранившиеся в Эстонии объекты средневекового наследия. Тут, например, можно видеть епископский замок в Курессааре, Церковь Св. Иоанна в Тарту, а также замок Тоомпеа в Таллинне с подписью Riigikogu. Под ними — Нарвская крепость и силуэт Таллинна с церковью Св. Олафа. Сбор с этого тиража шел на строительство монумента войне за независимость, В 1927 году как раз уже близился ее первый юбилей. 

Культурные войны в марочном масштабе

В 1928 году Эстония поменяла валюту — была введена эстонская крона. Дело в том, что изначально эстонская марка была привязана к немецкой бумажной марке, но с началом гиперинфляции в Германии эта связь обернулась обузой. Эстонскую крону удалось обеспечить серебряным стандартом. Он служил своего рода защитным механизмом для тех, кто не доверял банковской системе и считал инфляцию несправедливостью.

Спасаясь от политических и экономических катаклизмов, держатели серебряных монет могли сменить место проживания и сдавать свои накопления в ломбард по цене металла. Конечно, сбережения надо было хранить в звонкой монете. И это так: банкноты и монеты из недрагоценных металлов всегда превращаются в дешевые сувениры. Этот механизм хорошо виден на серии памятных марок к десятилетию провозглашения независимости в феврале 1928 года. К дизайну подошли прагматично: поверх старой серии с кузнецом и прядильщицей были проставлены штампы с датой и новой валютой.

В преддверии переворота Пятса 1934 года и сразу после него начался новый этап иконографической летописи государства. Важное место в ней занимает эстонское образование. Своеобразная дискуссия была невольно инициирована вокруг Тартуского университета. В 1932 году на марках отпраздновали его 300-летие, ведя отсчет с Academia Gustaviana, то есть провозгласив независимую Эстонию наследницей шведских королевских инициатив.

Через 20 лет в 1952 году уже в составе СССР праздновали 150-летие, имея в виду «перезапуск» 1802 года в качестве университета внутри Российской империи. Тем самым СССР получался наследником монархов, зато «своих», а не шведских. Еще через 30 лет в 1982 году праздновали уж и вовсе не пойми что, выпустив марку с уклончивым текстом «Тартуский университет — одно из старейших учебных заведений страны». И наконец, в 2019 году Эстония напечатала марку к столетию университетского образования на эстонском языке, и это уже полностью соответствовало действительности.

Ученое сообщество не так узнаваемо, как силуэты городов, но его вклад в формирование основ национальной идентичности переоценить невозможно. Фридрих Рейнгольд Крейцвальд и Фридрих Роберт Фельман — балтийские немцы, немало сделавшие для эстонского национального самосознания. В середине XIX века многие энтузиасты занимались собирание фольклора (Якоб Хурт, Маттиас Айзен). Однако «Калевипоэг» — эпос, узнаваемый и за пределами Эстонии, так что оба Фридриха, занимавшиеся его обработкой, упомянуты в филателии в первую очередь.

Интересно, что в период между войнами до изображений Сына Калева дело так и не дошло. Изображения главного героя начали появляться гораздо позже. При этом все тот же Пеэт Арен уже в эмиграции создал эскиз марки, которая была выпущена небольшой филателистической организацией в США в 1958 году. Это так называемая непочтовая марка, или cinderella, то есть не выпускавшаяся в официальное обращение. И это первое появление Калевипоэга на почтовых марках — не от лица государства, но с целью сохранения памяти о государстве. Вплоть до конца 1980-х страны Балтии публиковались в филателистических каталогах как «мертвые страны», а такие инициативы указывали на то, что у них остается шанс воскреснуть.

Первое появление Калевипоэга на почтовой марке — это, конечно, СССР. Марка вышла к столетию первой публикации. «Калевипоэг» — не единственный эпос, который СССР счастливо присвоил, можно вспомнить и «Калевалу». На данный момент эстонский эпос уже обзавелся собственной галереей, поскольку после 1991 года на эстонских марках появлялись иллюстрацию Калевипоега руки Оскара Каллиса и Кристиана Рауда.

Литовский путь: величие в небе и на земле

В отличие от Латвии и Эстонии, иконография Литовской Республики не шла по вектору «молодых демократий». Она продвигала идею восстановления великого княжества и апроприации соответствующего наследия. Сам герб, известный под именем «Витязь» или «Погоня», взят из средневековья. Неудивительно, что первые марки были пропитаны символизмом старого государства. На ранних выпусках, помимо витязя встречались многочисленные кресты и церкви, отсылающие к важной роли католицизма в государственном строительстве. Уже с 1921 года, а особенно сильно после 1928 года, в иконографию стали внедрятся нарративы, связанные с династиями правителей Великого Княжества.

Отличительная чертой литовской филателии — одержимость небом. Интересно, что Литва выпустила наибольшее количество марок для авиапочты среди Балтийских стран. Самым знаковым выпуском стала серия из 6 марок 1934 года, посвященная трагедии «Литуаники» — самолета на базе модели Pacemaker, на котором американские пилоты литовского происхождения Стяпонас Дарюс и Стасис Гиренас попытались установить рекорд дальности полета, вылетев из Нью-Йорка в Каунас в июле 1933 года. Крушение этого самолета стало трагедией национального масштаба, а память о пилотах сохранилась до наших дней. Их портрет в 1990-е годы помещался на банкнотах в 10 лит. 

С Литвой также связаны две события, проливающих свет на международные отношения в регионе в период интербеллума. Первое из них — присоединение Мемеля. По итогам Первой Мировой войны город Мемель и окружавшая его территория попали под мандат Антанты. Долгое время этот край управлялся подобно Данцигу, становясь прототипом города-государства. У города даже были свои почтовые марки. Но уже в 1923 году напряженные переговоры увенчались тем, что город был присоединен к Литве и стал Клайпедой. В честь этого события была выпущена серия марок. Но интереснее все же именно марка переходного периода, где название города указано на двух языках.

Другой политической сенсацией стала так называемая Срединная Литва — марионеточное государство, образованное в разгар перекройки региональных границ польскими войсками под командованием Люциана Желиговского. Конфликт между Польшей и Литвой, породивший Срединную Литву, во многом помешал формированию так называемой Балтийской Антанты, что привело к печальным последствиям в 1940 году. Интересно, что даже для марионеточного государства, просуществовавшего несколько лет, тоже были выпущены почтовые марки, иконография которых основывалась на наследии Польско-литовской унии.

Что следует из этого рассказа? Филателия — огромный ресурс изучения истории. Марки отражают политические изменений и в наши дни. Непризнанные государства печатают марки, повторяя тактики предшественников вековой давности, а коллекционеры покупают лицензии на право сбыта марок этих стран. Порог вхождения в эту нишу высок, но и выбор темы для изучения иконографии крайне широк. А из-за «несерьезной», буквально миниатюрной передачи истории в образах это поле распахано историками все еще в очень небольшой степени.