22 марта вы открыто с трибуны выступили против войны на собрании депутатов Воронежской области. Когда вы выступали, то понимали, что может случиться? Готовы ли были сесть в тюрьму или у вас были какие-то пути отступления?
Во-первых, 22 марта не было еще той драконовской практики, которая появилась уже в апреле-мае. Я с самого начала вторжения России в Украину общалась в своих социальных сетях с людьми и выражала антивоенную позицию. Выступление 22 марта было продолжением того, что я делала с конца февраля. Это просто распространилось на более широкую аудиторию, но позицию свою я выражала и до этого. Сначала — в социальных сетях с подписчиками, где не было моих коллег по депутатскому корпусу. Были люди с противоположной точкой зрения, но они были, скажем так, менее агрессивные. Коллег по депутатскому корпусу раздражало, то что я писала в своих личных социальных сетях, и они решили вынести вопрос на сессию. В этой ситуации для меня было нормальным и логичным сказать о своей позиции.
В принципе, все мои формулировки на тот момент были очень осторожными и аккуратными. Фразы начинаются со слов «Я считаю» — то есть выражены в форме мнения. Прогнозировали мне максимум административную статью. Прогнозы об уголовном преследовании появились, когда видео распространилось не только в России и Украине, но и в странах Запада.
Пока я думала, что статья будет административной, у меня не было никаких планов уезжать из страны. Я планировала бороться в России. Но когда выбор встал между тюрьмой и эмиграцией, я выбрала второе.