Через три месяца мы встречаемся с Юрисом в оврагах юга Харьковской области, в десяти километрах от оккупированного Изюма. Именно отсюда россияне пытаются окружить с севера Славянск. Но не выходит — добровольческий батальон не сдал ни одного метра земли.

Как бывший депутат здесь воюет? Что для него сложнее всего на этой войне, и почему Юраш считает, что как боец добровольческого подразделения он принесет Украине больше пользы, чем на дипломатическом фронте — hromadske спросило у него. Дальше — прямая речь.

От депутата до солдата

Мой боевой путь не слишком уникален — такой же, как у нашего батальона. Сначала мы были в Ирпене, после чего нас сразу перебросили сюда, на Изюмское направление. Здесь уже несколько месяцев держим свои позиции и воюем. Я не военный человек, но у меня большой опыт работы в латвийских правоохранительных органах, поэтому основания для того, чтобы быстро учиться и приобретать опыт, у меня были. Каждый, кто провел на фронте хотя бы месяц, очень быстро учится, быстро распознает, где опасность.

У каждого есть свои обязанности. Здесь война технологий и тяжелого оружия. Мы все отдаем себе отчет, что без современного западного тяжелого оружия очень трудно достичь перелома в этой войне. И понимаем, что уже добились многого. Тем, что сейчас мы можем удерживать оборону и выполнять свои задачи, мы обязаны очень высокой мотивации и сильному боевому духу воинов. Но каким бы сильным он не был, этого все равно мало, чтобы победить в этой войне. Нужно оружие, потому что оккупанты гораздо лучше обеспечены всем. И одним только боевым духом нам очень тяжело изменить ситуацию.

Паляница и кренделики: о паролях на блокпостах

Мне как латышу непросто произносить те слова, которые кто-то тщательно подбирал для паролей. Их и многим украинцам сложно выговорить. Несмотря на то, что я хорошо понимаю украинский, есть слова, которых не знаю.

Самое сложное за четыре месяца войны

Это даже не сравнить с Ираком или Афганистаном. Здесь много иностранцев, воюющих и отстаивающих независимость Украины. У них есть опыт, и все говорят, что такой войны, такой сложной ситуации нигде не было. Здесь же в целом только поля, посадки, поэтому это своеобразное ведение войны. Современное оружие, танки стреляют на расстояние в несколько километров. Война артиллерии, война тяжелых орудий — это в основе всего. И тот, кто имеет преимущество, контролирует ситуацию.

Может быть такой момент, когда уже начинаешь безразлично относиться к опасности. Но, к сожалению, ситуация на фронте далека от того, чтобы мы могли ротировать подразделения, давать всем отдохнуть, набираться физических, психологических сил. Такой возможности нет. И нам реально не хватает бойцов. Нагрузки на позициях сейчас очень серьезные, и потому опасная ситуация возникает, когда люди устают все время быть в таком нервном напряжении, наблюдать, сохранять бдительность. И очень часто бывает, что бойцы расслабляются. Не потому, что не знают или не понимают, а просто потому, что очень устали. Поэтому очень важно, чтобы бойцам на передовой давали возможность отдохнуть и физически, и психологически.

Сложнее всего сталкиваться со смертью своих друзей и побратимов. Это всегда больно, потому что мы все здесь как одна семья, команда всегда готовы стоять друг за друга. И когда кто-то из команды гибнет, все очень переживают, и к этому привыкнуть очень сложно.

Где чувствует себя более полезным: в Украине на реальном фронте или на дипломатическом?

Отсюда я могу гораздо эффективнее помогать, чтобы приоритетно решались именно важнейшие вопросы. Ведь на расстоянии, учитывая только публичную информацию, никогда нельзя сделать правильные выводы. Отсюда я могу координировать не только то, что необходимо для политики Латвии, чтобы организовать помощь Украине. Любые поставки, которые приходят из Латвии, я могу целенаправленно координировать, общаясь со своими друзьями и знакомыми, которые работают для того, чтобы собирать и гуманитарную, и специальную помощь для армии. По моим личным ощущениям, находясь здесь, я могу сделать больше, чем в Латвии.

Это мой выбор, мое стремление. Это мое понимание того, как я могу помочь Украине, Европе и всему миру. Ведь это не война Украины с Россией, на самом деле это война всего цивилизованного мира против напавшего на Украину агрессора. И если сейчас мы все вместе не победим, очень трудно предположить возможные дальнейшие шаги, к чему все это может привести. Очень важно, чтобы весь мир осознал, что это наша общая война против оси зла, зла империи. И наша задача победить оккупанта в Украине, чтобы он не пошел дальше.

Об ужасе во время обстрелов

Когда ты впервые попадаешь в ситуацию, когда рядом взрываются снаряды, когда в тебя стреляют, организм немеет от стремления самосохраниться, и не всегда просто угадать, как ты будешь вести себя в экстренной ситуации. Тот, кто говорит, что страха нет, лжет. Вопрос только в том, как бойцы справляются со страхом, как его контролируют. Поэтому необходимы обучение, подготовка. Благодаря им ты уже видишь, у кого есть определенные недостатки и преимущества, сможет он или не сможет, потому что физиологически это так, и ничего уже не поделаешь. Есть такие люди, которые могут научиться и подстроиться под ситуацию, но не все.

Если у тебя есть этот багаж знаний, опыта, то у тебя как у бойца совсем другой потенциал. Мы не раз видели, что не в количестве бойцов заключается успех операции или задачи. Все зависит от того, насколько подготовлены воины. Иногда 5-6 бойцов могут сделать больше, чем 50. Это я, уже учитывая свой опыт, могу сказать. Люди, понимающие и знающие, что они делают, грамотно ведут бой. Тогда хватает и 5-6 военных. 

А новобранцы, ни разу в жизни не стрелявшие из автомата, закономерно боятся, попадая в определенную ситуацию. Они ведь никогда такого не переживали, не знают, что им делать, у них рядом нет никого, кто мог бы показать пример и посоветовать, как действовать. К сожалению, есть такие нюансы, с которыми мы сталкиваемся. Сейчас много мобилизованных ребят, которые не успели пройти подготовку, или же она была недостаточно качественной и продолжительной. Конечно, их уверенность в бою на позициях далека от того, что должно быть.

О мотивации добровольцев

Я пока доброволец, но здесь уже мало таких осталось — основная часть мобилизована. Да, костяк тот же, дух «Карпатской Сечи» остался, и мы трепетно

к этому относимся. С таким духом, какой есть у добровольческих батальонов, я не сталкивался нигде. Люди, которые здесь воюют, — это пришедшие сразу же, в первый день войны. Пришел не потому, что его мобилизовали, не потому, что заставили — его сердце горит за свою Родину. И он готов воевать с одним автоматом в руках и отстаивать независимость своей страны. 

Просто люди в добровольческих батальонах очень мотивированы, они могут сохранить высокий боевой дух для победы. Ведь на этой войне победит тот, кто духом будет сильнее противника. Сейчас я могу сказать, что здесь игра в одни ворота. Мы видим, как высоко мотивированы украинские бойцы, какой мощный боевой дух у них — и какой слабый дух у противника. 

Я вообще не верю, что они (российские военные, — ред.) здесь находятся и не осознают, что их действия к «спецоперации по выявлению нацистов» не имеют никакого отношения. Да, в России их могут кормить дезинформацией, постоянной ложью, чтобы оправдать все то, что здесь происходит. И мы видим, что там люди уже отвыкли критически мыслить, сопоставлять информацию, факты. Извините, но это одно большое управляемое стадо, реально не осознающее те реалии, которые происходят в Украине. Эта война, которую они затеяли, ускорит распад России, я в этом абсолютно уверен. 

Может ли Россия напасть на Латвию, Литву, Эстонию.

Уголовный кремлевский режим непредсказуем, мы не можем с ними считаться, полагаться на них и доверять им. Латвия, Литва, Эстония лучше понимают, кто их сосед. Мы через себя все это неоднократно пропускали, поэтому лучше всего в Европе и мире можем оценить, осознать все риски, все то, что нам необходимо делать для общей безопасности. И слава Богу, что многие государства в Европе осознали, что жили в иллюзии, потому что Россия всегда была государством, которое создавало всем проблемы. 

Но то, что через 80 лет после Второй мировой началась такая война, такой геноцид, умом невозможно постичь. Это очень трудно принять, когда такое происходит в отношении мирных жителей, когда ежедневно наносят ракетные удары, гибнут дети, женщины. Когда приезжаешь сюда из мирного места, трудно такое принять, настолько нереальные ощущения, это очень сложно. На такое способны лишь изверги, для которых ценность жизни — это ничто. Жизнь не только тех людей, на которых они нападают — они не ценят и жизнь военных, которыми руководят.

Остановится ли Россия

Сейчас негодяй, затеявший все это, загнал себя в угол. У него нет пространства для маневра, он не может однажды сказать, чтобы здесь все закончили, и продать это у себя дома. Поэтому он должен хоть что-то показать, и сейчас мы видим, что план минимум — Луганская и Донецкая области. И если даже их он не сможет удержать, то ему вообще нечего будет продать для России. Так что лично я не могу представить ситуацию, что Украина согласится на мирные переговоры или заморозит этот конфликт в том случае, если Россия будет контролировать Донецкую и Луганскую области. Единственным предметом для мирных переговоров может быть ситуация, при которой Украина восстановит свои территории до границ, какие были до войны 2014 года.

О шансах закончить войну в следующем году

Я хочу верить, что это возможно, но реально смотрю на вещи и события. Если дать гражданам и защитникам Украины современное и тяжелое вооружение, то это возможно.

Анастасия Станко

Источник: hromadske