Анна Нимайер — актриса Мариупольского театра, который 16 марта был разрушен российскими бомбами. Уже месяц она живет в Латвии. На днях актриса приняла участие в открытии фестиваля Свободы в поддержку Украины, который проводит известный латвийский пианист Андрей Осокин. Анна читала стихи украинских поэтесс. «После всего пережитого участие в этом фестивале как глоток свежего воздуха», — признается актриса. Анной Нимайер рассказала нам о всем пережитом и о поддержке жителей Латвии украинским беженцам.
В начале войны не могли даже подумать, что Мариуполь будет почти полностью уничтожен. Мы видели, с какой ненавистью уничтожали наши дома и убивали наших людей. 16 марта для меня лично самый ужасный день, потому что тогда был уничтожен наш актерский дом — Мариупольский театр, бомба попала прямо в сердце театра, в сцену. Их даже не остановило то, что у театра большими белыми буквами было написано, что там дети. Я находилась в этом ужасе целый месяц. Сейчас, будучи в Латвии, хочу сказать спасибо всем, кто поддерживает Украину и наших людей.
В Латвии я уже почти месяц, 28 апреля пересекла границу. Так сложились обстоятельства, что я ехала из Мариуполя со своим другом, с коллегой из нашего театра, он звукорежиссер. Его ранило в Мариуполе и у него на ноге был аппарат Елизарова. Мы хотели выбраться в Украину, но нам пришлось выбираться через Донецк, потому что на подконтрольную Украине территорию нас не выпускала ДНР. Так что круговым путем мы возвращаемся через Латвию и Польшу в Украину. Пока что коллега в Латвии проходит лечение, в больнице ему сделали одну операцию, следующая предстоит в конце июня, после чего мы собираемся возвращаться домой, в Украину. Но, к сожалению, это уже не в Мариуполь, потому что город уничтожен и негде там ни жить, ни работать. Но все-таки наш большой дом — это Украина и где-то там мы найдем себе новый театр.
В Риге мы живем в хостеле, где нам предоставили жилье, нам помогают очень хорошо. В ответ на все просьбы что-то найти и помочь люди откликаются и поддерживают. Я уже месяц тут живу и вижу, что хорошее отношение. В первый же день, когда я приехала в Латвию и пошла оформлять документы, я прошла в Старой Риге мимо здания и увидела, что это Рижский русский театр. Конечно же, я сразу зашла и спросила у администрации, можно ли посетить ваш театр, какой-то спектакль увидеть?
И мне предоставилась такая возможность — побывала на спектакле «Граф Монте-Кристо. Я Эдмон Дантес». Мне очень понравилась работа актеров, как отдельно, так и в ансамбле, как все это выстроено. Я осталась в восторге! И архитектура города потрясающая — я очень люблю города с историей, когда каждое здание и каждый камушек пропитан историей, этой многослойной энергетикой.
В Мариупольском театре я работала с 2008 года. Играла там абсолютно разные роли — от комедийных до драматических, играла детей, бабушек, это благодаря моему педагогу Селенковой Зое Федоровне, которая была ученицей великого Захавы. Я у нее училась в Днепропетровском театральном колледже и она никогда нас в рамки не загоняла — наоборот, их расширяла, чтобы мы попробовали себя в разных амплуа. У Мариупольского театра вообще очень богатейшая история была, богатые традиции, ведь первый сезон в нем был в 1878 году. Я имею в виду не само здание, оно было построено потом, а понятие «Мариупольский театр».
В Мариуполе у меня были две любимые роли — в «Сценах Людвига» и в «Любви в стиле барокко», который шел на украинском языке. Дело в том, что изначально это был русский театр много-много лет, но стали играть и на украинском — в связи с событиями, которые произошли в 2014 году. Название «русский» из названия театра убрали, но спектакли на русском никто не убирал, они продолжали идти наряду с украинскими. Это произошло, когда началась такая маленькая, якобы внутренняя война.
На самом деле мы уже тогда понимали, что это не внутренняя ситуация и что соседняя держава решила навести свои порядки. В результате теперь это наша боль — когда они пришли и лишили нас всего. Лишили домов, родителей (моя мама сейчас осталась в Донецке) и началось полное обнуление, жизнь сначала. Мне 34 года, что дальше? Конечно, это очень тяжело.
О погибшем здании театра. Я сразу знала, что есть «заводские» люди, которые не будут так трепетно относиться к этому зданию и, к сожалению, так и было — они начали ломать кресла в зрительном зале. Не знаю, почему так произошло.
Поэтому я не пошла туда скрываться и наверное это меня и сберегло. Я не знаю, что вам говорили по различным телеканалам, но могу сказать, что на момент бомбежки 16 марта в здании было около 150 человек. Это были мирные люди. Да, были дети с семьями. Но никакого полка «Азов» там и близко не было и никого они в заложниках там не задерживали. Это был именно российский авианалет, когда первая бомба попала прямо в сцену. Вторая — чуть рядом. Потом начался пожар.
Кто-то рассказывает, что там держали людей в заложниках, что «Азов» не давал людям выезжать. Нет, люди могли выходить — кто-то ходил домой, у кого дома были рядом. Но если были страшные обстрелы, то они приходили прятаться в театр, потому что под сценой как раз подвал и здание крепкое, каменное. И не надо быть большим специалистом, чтобы понять, что ничего там не было заминировано — если смотреть на театр сверху, то видно, как крыша проломилась вниз, а то говорят, якобы «азовцы» подорвали. Их там не было. Единственное: военные из ВСУ привозили к театру полевую кухню, привозили еду, воду и все, уезжали.
Так что там было человек 150 к 16 марта. Сперва было больше, конечно, но постепенно их становилось все меньше и меньше, первыми уезжали те, у кого был транспорт. А я сидела дома, потому что нет никого, ко мне никто не приходит и не было у меня машины. И я сидела там целый месяц. Сперва в квартире на четвертом этаже в коридоре, а последние одиннадцать дней сидела в подвале.
При этом некоторые мои соседи, как ни странно, так ждали ДНР. Хотя неужели им так плохо жилось при Украине? Трехкомнатная квартира в центре города, две машины, есть работа. За последние три года город был так отстроен, он стал европейским, обустроили пляжи, у нас появились туристы! Я считаю, что если ты хочешь жить как в России, то тебе надо собирать вещи и ехать в эту страну. И жить там. Иначе для меня это абсурд и какая-то человеческая глупость.
Город Мариуполь вообще особенный, у него такая история. Лет сто назад там была какая-то часть интеллигенции, а потом, при советской уже власти, стали открывать шахты, заводы. Пригнали рабочую силу из Сибири, это были «зэки». Потом многие из них осели, рожали детей. Я сама родилась, кстати, в столице Узбекистана, в Ташкенте, потому что у меня папа военным был. Моя мама — чисто русская, без примесей, что говорится. А папа родился в Украине и у него в предках немцы, австрийцы, сербы. Вот знаю, что прабабушка у меня была украинкой. Так что я жительница Украины, ее часть.
Что касается мамы, то она прекрасной и добрейшей души человек, но у нее есть свои грани. Ей кажется, что придет Россия и ей вернут Советский Союз. Я понимаю, что она все-таки советский ребенок и вся ее молодость, когда она была здорова и энергична, осталась в советском прошлом и когда колбаса была за 2,60. Которой, впрочем, не было, говорите? Да нет, в Украине и тогда все было!
Маму трудно теперь переубедить. Но при этом она не кричит, что надо убивать украинцев, как некоторые другие. Она не поддерживает эту войну. Но она мечтает о советской молодости.
С другой стороны, мама месяц не могла со мной связаться по телефону и когда 16 марта разбомбили театр, ей сказали, что я там скорее всего и погибла.
Когда я связалась с мамой, я ей сказала: а если бы я действительно погибла, ты сказала бы спасибо тем, кто пришел якобы освобождать нас?
Которые пришли спасать нас, только не могу понять по сей день, от чего спасать. Мама: «Ну что ты усугубляешь, ведь все обошлось». Я отвечаю: «Со мной обошлось, а со всеми остальными — нет».
Отчего спасть? Кто-то говорит, что русский язык притесняли в Украине. Не было такого. Да, есть требование, что надо знать государственный язык, если ты работаешь на государственном предприятии, но это нормально для любой страны. Во всем другом не притесняли русский язык, не запрещали на нем говорить. Многим людям почему-то навязали мнение, что было притеснение. Вообще, это война не за язык, а за различные ценности.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}