logo
Новая газета. Балтия
search
СюжетыОбщество

Алан РИКМАН: «Меня все это расстраивает»

Алан РИКМАН: «Меня все это расстраивает»
Фото: Алан Рикман / Wikipedia
Звезда английского кино — о ветре перемен, назначении искусства и России.

Алан Рикман — Северус Снейп в «Гарри Поттере» (на кастинге за него проголосовала сама Роулинг, а потом 7 миллионов зрителей) — и синяя гусеница из «Алисы»; актер, игравший Шекспира, Достоевского, Чехова, обладатель «Золотого глобуса» за роль Распутина, лучший голос английской сцены. 17 лет назад Рикман занялся режиссурой, и его «Зимний гость» сразу получил приз CinemAvvenire за лучший фильм. А недавно свет увидела вторая режиссерская работа Рикмана в кино — «Версальский роман», где он сам — король Людовик XIV. Мы встретились в библиотеке лондонского отеля «Ковент-Гарден», чтобы поговорить о его новом детище и не только о нем…

— Ваш «Версальский роман» — история любви?

— Именно так, и ничего больше.

— Не согласна: а как же насчет места женщины в обществе? Это ведь по-прежнему актуальная проблема?

— Это я должен спросить у вас. На днях слышал в новостях, что женщинам трудно добиться высоких постов в обществе, где правят мужчины, что на 4‑м месяце беременности их увольняют с работы… Так что, да: это до сих пор проблема.

— Что вы узнали о жизни короля Людовика XIV, когда начали играть его?

— Я пытался найти в Короле-Солнце не только королевское, но и человеческое. Когда играешь историческую личность, невольно начинаешь ее защищать. Не то чтобы оправдывать любые поступки, но ты просто не сможешь сыграть персонажа, если будешь судить его. Его судьба была родиться королем, а значит, правила были установлены еще до рождения. Когда он спал, за ним по традиции наблюдали 60 человек, столько же смотрели, как он ест. Разве это нормальная жизнь?! А еще он покровительствовал искусствам и поддерживал потрясающе талантливых людей. Скажем, у него был гениальный ландшафтный архитектор Ленотр, преобразивший болото в сады Версаля.

— Распутин, которого вы сыграли в одноименном фильме, жил в трагические для России времена и, судя по кино, прекрасно понимал, что будет дальше…

— Он был крестьянином, да еще и с такой нерафинированной внешностью. При дворе, где было полно глупых, наивных, напуганных людей, выглядел пришельцем с другой планеты. Мне кажется, что при царском дворе он просто оказался мышкой в мышеловке. Не думаю, что он был шарлатаном, скорее приверженцем идеи. Уверен: живи Распутин сейчас, у него была бы, скорее всего, процветающая клиника на Харлей-стрит. То, что раньше считалось мистикой и чернухой, сейчас бы назвали экстрасенсорикой.

— В трагические периоды истории может один человек хоть что-то изменить?

— В истории полно примеров: от Че Гевары до Гитлера.

— А роль людей искусства в такие времена?

— Великое искусство всегда представляет собой альтернативу, потому что оно — про людей. Оно — про наше воображение. Искусство — всегда часть человека. Великие произведения вроде Сикстинской капеллы имеют неоспоримую силу. Настоящее искусство больше, чем человек, создавший его, и чем те, кто пытается постичь его. Знаете, я работал с Питером Бруком в Стратфорде над пьесой Шекспира «Антоний и Клеопатра». И он сказал тогда нам: «Не важно, хороши вы или плохи, вы никогда не станете лучше этой пьесы»…

— Есть в искусстве запретные темы?

— Разве кто-то имеет какое-то право говорить, что я могу смотреть, что могу говорить, а что — нет? Все мы люди. Я абсолютно уверен: обо всем можно говорить.

— Вы играли в нескольких чеховских пьесах. Что привлекает вас в Чехове?

— Он — непостижим. За ним не угнаться: вам кажется, он — здесь, а он ускользает от вас. Для нас, иностранцев, он очень сложный. Надо понимать его интонацию, атмосферу, а мы ее не знаем. Как бы мне хотелось хорошо понимать русский! Я видел превосходные русские постановки Чехова, но перевести его идеально, к сожалению, невозможно.

— Один профессор литературы сравнивал Толстого и Достоевского и сказал, что мир Толстого наполнен моральными обязательствами и запланированными событиями, в то время как у Достоевского — мир импульсивных поступков и спонтанных решений. Какой мир вам ближе?

— Во мне живет Достоевский, который считает, что я должен хоть немного быть Толстым.

— Вы бывали в России несколько раз. Какие впечатления?

— Я играл в России задолго до «Распутина», в «Братьях Карамазовых» в 80‑х. И видел все эти огромные изменения в вашей стране. Я путешествовал из Москвы в Ленинград, потом — в Тбилиси. Почти то же самое, как доехать из Лондона в Венецию, а потом в Афины. И все это — одна страна. А через 10 лет, когда я приехал на съемки «Распутина», мне очень нравилось в Петербурге: мы снимали в Исаакиевском соборе, где до нас никто кино не снимал. При этом я жил в отеле… и это был такой контраст! Номера стоили целое состояние, а у выхода сидели крошечные старушки и продавали старые ботинки и деревянные ложки. Но страна мне все равно очень понравилась.

— Чем?

— Благородством людей, их теплом. Не забуду, как в перерыве между съемками «Распутина» стоял в Юсуповском дворце на сцене маленького театра и читал что-то из Шекспира. Прекрасный театр всего на 90 человек. Счастливое время.

— А что вы думаете о современной ситуации?

— Ситуация сложная. Меня это все очень расстраивает. В октябре должен стартовать фестиваль молодежного кино на Украине, называется «Молодость», и они попросили меня прислать видеообращение. Я бы хотел согласиться, но обстоятельства таковы, что очень сомневаюсь, стоит ли мне участвовать в этом: не хочу, чтобы мои слова использовались той или иной стороной. Это тяжело, но я решил оставаться в стороне.

— Вы когда-то говорили, что мечтаете о собственном театре. Это все еще так?

— Нет, я уже немного опоздал. Такое дело требует молодых энергичных людей. В одном интервью Кейт Бланшетт сказала, что с мечтой — так же, как с горизонтом: ты видишь горизонт, но когда ты к нему направляешься, он отодвигается еще дальше.

— Однажды Хелен Бонем Картер спросили, что для нее значит актерская игра, и она сказала, что это — «уход от реальности».

— Хм… Уход от реальности? В любом случае — это осознанный выбор. Понимаете, слово «escape» подразумевает, что вы как будто убегаете от чего-то, а я не бегу — мне нравится спокойно идти по жизни, повинуясь только своему выбору. Так что точнее будет сказать, что это не уход, а создание другой реальности, в чем-то более реальной, чем эта.

— Что или кто вас вдохновляет? Как избавляетесь от стресса?

— Надо просто оставаться открытым миру, в котором мы живем, и обстоятельствам, в которых мы оказались. А еще… не знаю, есть ли в русском языке такое выражение: «Поймать пальцем ветер»? Это значит, когда, лизнув палец, вы подставляете его ветру и определяете, в каком направлении он дует… Важно чувствовать, что происходит каждую минуту в искусстве, в обществе. Ветер меняется каждый день, и появляются новые, молодые таланты, которые меня вдохновляют, потому что они не боятся принимать смелые решения, делать выбор, — и они меняют меня. Наша задача — каждый день становиться чем-то большим. Вдохновение — жизнь в этом мире, который становится все более шокирующим, но которому мы принадлежим, как бы трудно это порой ни было.

— Известно, что вы собираетесь сниматься в мистическом триллере по роману «Процесс Элизабет Кри». Что вас привлекло в нем?

— В первую очередь сценарий. Действие происходит в викторианской Англии, но фильм будет мрачнее экранизаций Диккенса. Его ставит испанский режиссер Хуан Карлос Медина, известный по фильму «Несчастливый». Еще я снялся в фильме «Всевидящее око», повествующем о дронах и терроризме. Его премьера состоится в сентябре на кинофестивале в Торонто.

— Вы много снимались с детьми — в «Гарри Поттере» и даже в «Версальском романе» много детей. Может ли взрослый актер научиться чему-то у ребенка?

— Дети великолепны, если на них не давить. Когда вам лет 6—7 и вас просят нарисовать небо, вы берете кисть и машете ею вот так (показывает), по верху своего листа, и небо у вас получается тонкой голубой полоской. Это легко и просто! Но потом приходит взрослый и говорит: «Да, все хорошо, но, понимаешь, небо должно быть везде: и за кроной деревьев тоже!» В этот день рушатся ваши иллюзии. Я стараюсь помнить о том моменте, о том небе…

— Молодежь сегодня находится под постоянным информационным гнетом, у подростков практически нет времени и возможности посидеть, подумать, помечтать, они все время с электронными гаджетами.

— Согласен, это ужасно. Молодые люди — надеюсь, не все — перестают задавать вопросы, потому что они думают, что достаточно нажать на кнопку, и они получат все ответы. А потом они впадают в зависимость от кнопок. Меня пугают группы туристов в картинных галереях, которые смотрят не на картины вокруг, а в свои айфоны. Никто не задает вопросов. Как это преодолеть, не знаю.

— Может быть, искусство и тут может помочь?

— Оно только и может! Главное — не превратиться в старых перечников, которые не видят, как меняется мир. Надо обязательно рассказывать истории друг другу, друг о друге. Только так мы поймем, кто мы сами. В противном случае на нас можно ставить крест. Проблема в том, сможем ли мы принять все эти истории, сможем ли сосредоточиться? Сможем ли высидеть 2 часа в кинозале и воспринять историю на экране? Ведь мы привыкли к тому, что в любой момент можно нажать кнопку паузы, потому что зазвонил телефон, а еще нам каждые 15 минут что-то продают и рекламируют… Честно говоря, у меня нет ответов на вопрос, что делать. Но я верю в то, что сейчас много молодых и умных людей, которые снова изобретут колесо, и это колесо будет не тем, которое я уже знаю.

Беседовала
Наталья ВОЛКОВА

Источник: «Новая газета»

shareprint
Главный редактор «Новой газеты. Балтия» — Яна Лешкович. Пользовательское соглашение. Политика конфиденциальности.