В знаменитом зале «Дзинтари», в рамках большого концерта в честь открытия фестиваля Artissimo, выступил один из самых знаменитых виолончелистов мира Миша Майский. К счастью, он приезжает в Ригу и Юрмалу достаточно часто: за последние 20 лет был у нас раз десять. В конце концов, тут его родина, Да, вы будете удивлены, но Майский, ученик Ростроповича и Пятигорского, отсидевший в Бутырке и грузивший полтора года цемент, а затем уехавший на Запад, родился в латвийской столице.
О некоторых фактах своего рижского периода Миша рассказывал, но на сей раз, на творческой встрече в Юрмальском городском музее, особенно подробно. Видимо, наступил этап, когда можно вспомнить все.
«Я родился в Риге 68 лет назад, хотя в каком-то роде это и можно считать исторической ошибкой. Мой отец был отправлен в Ригу в 1945 году — почти так же, как и отец моего одноклассника Миши Барышникова. Родился я в доме на улице Рэволуцияс. Она раньше называлась «Матвеевская», потом Рэволуцияс. Именно потому я такой революционный! А теперь она вновь Матвеевская, Матиса. Там прямо напротив парка был дом, в котором на первом этаже жили скрипачи Иоффе, семья именитого певца Александровича. А я жил на втором этаже, хотя… преимущественно во дворе. Понятно, что я все время убегал с уроков и играл в футбол, который до сих пор обожаю. Я болею за «Барселону», а один из сыновей в этом смысле — мой конкурент, он болеет за Криштиана Роналду. А вообще я был очень нервный ребенок, и чего только ни делали, чтобы меня успокоить. В частности, врач рекомендовал мне вышивать на платочке болгарским крестом, представляете? Но в конце концов, чтобы меня окончательно успокоить, дали в руки виолончель».
«Так вот, там, во дворике. Тогда еще даже огороды были – картофель растили. Вот у огородов и играли. И я активно курил. Воровал у отца из тумбочки сигары и дымил, ах! Я курить бросил в том же возрасте, что начал играть на виолончели — в восемь лет. Во время одного из предыдущих своих приездов в Ригу я пришел в дом своего детства. Сами понимаете, было интересно, любопытно... Мы с супругой позвонили в дверь, это был старый дом, темный подъезд. Но когда меня в глазок увидела живущая в «моей» квартире женщина, она почему-то испугалась и сказала, что ни за что меня не пустит! Наверное, я ее перепугал своей шевелюрой, я ведь, говорят, на черта похож. Так я и не вернулся в свое рижское детство».
«А ведь с еще одним Мишей я тоже пересекался! Играл с чемпионом мира Михаилом Талем во время сеанса одновременной игры. Правда, сыграл безуспешно…»
Таков рижский «мишин треугольник»: Барышников жил на улице Упиша (ныне Сколас), Майский — на Революцияс (ныне Матиса), Таль — на Горького (ныне Валдемара).
«Рига для меня по-прежнему близка, потому что здесь могила моего отца. Здесь музыкальная школа имени Дарзиня — еще старые помещения в Старой Риге. Это была школа для ненормальных детей, то есть, музыкальных. А была и для нормальных, где я изучал общеобразовательные предметы. И моим «однопартийцем» был Миша Барышников, безусловно! Я с ним сидел за одной партой в школе для «ненормальных». До сих пор помню, как балетные мальчики во время перемен стояли у стены и поднимали ноги: кто выше сделает па? И ставили на стене отметки. У Миши всегда получалось лучше всех. И надо сказать, я ему очень завидовал!»
«Где я только ни жил после Риги. В Ленинграде, в Москве, Израиле, Швейцарии. А теперь я вроде бы живу в Брюсселе. «Вроде бы», потому что там останавливаюсь между поездками. Это весьма удобно, Рядом Германия, Париж. Два часа на скоростном поезде — и ты в Лондоне. И всегда и всюду я со своей виолончелью. Сейчас я играть не собираюсь, я вам только рассказываю, но виолончель со мной. Это моя вторая жена, любовница. Она всегда со мной, и в самолет я покупаю второй билет, усаживаю у окна. Она неприхотливая, сидит спокойно, в туалет не просится. Когда я приехал на Запад, у меня же очень плохая виолончель была! А с нынешней моей подругой жизни я познакомился более сорока лет назад, я бы даже сказал, тут же влюбились. Я точно помню дату: 29 ноября 1973-го года!»
«Она родилась в 1720-м году в Венеции. Ее создал один из величайших мастеров итальянских — Доменико Монтаньяно. До того, как я начал играть на этой виолончели, она принадлежала виолончелисту-любителю, которому в то время было уже 94 года. Он не только очень любил музыку — он очень любил эту виолончель. Он не хотел ее продавать. Он хотел, чтобы кто-нибудь молодой и талантливый играл концерты и чтобы люди могли получать удовольствие от этого инструмента. Так что мне очень-очень повезло. Племянник этого человека был на моем концерте в «Карнеги-холл» и пришел за кулисы. На следующий день он меня познакомил со своим дядей, и мы провели полдня вместе. Я довольно много ему играл, мы много разговаривали. И в конце нашей встречи у него в буквальном смысле слова текли слезы от радости. Он сказал: «Теперь я могу спокойно умереть, зная, что люди будут получать удовольствие от этой виолончели».
фото автора
Во время концерта, исполняя концерт Эдуарда Лало, Миша вышел в ярко-голубой рубашке от Ямамото, с платочком, на котором вышиты инициалы Маэстро виолончели — «М.М.» Платочек лежал между виолончелью и грудью музыканта, чтобы старинный инструмент не пострадал от трения и пота. «Я вообще полный Интернационал. Вот рубашка японская, украшение золотое — индийское, виолончель — итальянская, вторая жена — смесь Северной Италии и Шри-Ланки, живу в Брюсселе, а шестеро детей у меня рождены в самых разных странах». На светском приеме после концерта Миша с радостью всем показывал своих чудесных детей — они всегда с ним, в смартфоне.
Корреспондент «Новой газеты — Балтия» поинтересовался у классика, как ему удалось пережить те 15 месяцев, когда в Горьковской области он по приговору советского суда грузил цемент. Дело было сфабриковано после того, как родственники Миши уехали в Израиль: якобы он занимался валютными операциями. «Хотя я просто пошел в «Березку» за магнитофоном, чтобы записывать уроки Ростроповича. Там были талоны, к валюте даже не прикасался. Для любого иного музыканта это был бы приговор — вместо того, чтобы играть на инструменте, в день приходилось загружать восемь машин. Руки для музыканта — самое святое! Я оптимист. наверное. Это в крови. Вот передо мной стакан. Он наполовину пуст или полон? Для меня — полон. Я грузил цемент, закрыв рот марлевой повязкой. Так что теперь шучу, что мои легкие зацементированы. И еще говорю, что просто я строил коммунизм, но, увы и ах, безуспешно!»
Майский — прекрасный образ того, как человек счастлив и плодотворен в свои 68 лет. Коммуникабелен и успевает все — и в музыке, и в личной жизни. Только чтобы всего этого достичь, надо, конечно, многое пережить.
