Сегодня я впервые в жизни сижу за прилавком. В торговой комнате антикварного магазина в центре Риги, куда постоянно заходят покупатели и любопытные прохожие. Сижу на деревянном стуле, для тепла он прикрыт черным ковровым платком с бахромой. Под стеклом прилавка скрывается многослойная история Риги: рубли царской России, орден за взятие Будапешта, черный крест со свастикой, значки героев труда. Передо мной веселым хороводом кружатся латунные колокольчики, штофчики с гранеными пробками, нефритовая пепельница, почерневшие мельхиоровые солонки. Я не чувствую себя продавщицей — скорее подмастерье из средневековья или снова студенткой на лекции. Антиквар Виталий Берлин рассказывает сегодня о том, что коллекционируют в Риге.
— В Риге много коллекционеров. Это говорит о том, что у нас существует средний класс. Один человек может себе позволить коллекционировать и покупать на 1000 евро, а другой – на 100 евро в месяц. Но все равно у человека есть возможность тратить. Значит, есть какой-то избыток и не приходится думать, как сводить концы с концами.
У нас в городе можно собирать интересные, экзотические коллекции, которые не требуют особых затрат. Например, альбомы, куда рижские девушки записывали стихи и песни. В Риге первой половины XX века это было распространено. Вот, полюбуйтесь, – и он с каким-то непередаваемым трепетом протягивает небольшой коричневый альбом с брошью в виде четырехлистного клевера на обложке. – Полистайте-полистайте. Стихи написаны от руки, каллиграфическим почерком со всякими мечтательными завитушками, крендельками. Даже рисунки там попадаются. Эти девичьи альбомы, в них столько чистоты и ожидания. Матроны этим не занимались. Такое девичье творчество было популярно в царской России, еще в Пушкинские времена (помните, в «Евгении Онегине» у Ольги был альбом). Конечно, в совдеповской России первых пятилеток этого не было. Там другой стиль. Труженицам, комсомолкам, рабфаковкам было не до того. А вот в Латвии тех лет мода на альбомы сохранилась. К нам сейчас поступили два, коллекционерша прибежит за ними на днях.
Раздается сиплый колокольчик входной двери. В зале появляется Татьяна, помощница Виталия, которая работает в магазине «Vitber» с самого основания. Сбросив пальто, она тихонько, чтобы не помешать беседе, подкрадывается ко мне и, улыбаясь, с очень рижским прямодушием признается:
— Вы знаете, когда я вошла и увидела, что Вы сидите за прилавком, во мне шевельнулась ревность. Виталий никогда не садится за прилавок, он обычно торгует стоя. Так что Вы первый человек, который здесь устроился. И самое главное – как устроился. Между тем Виталий продолжает:
— Коллекционирование требует денег. Иногда небольших, иногда значительных. Например, средне бюджетное коллекционирование серебряных ложечек для соли и солонок, которые собираю я. – Он как будто декламирует какое-то свое тайное стихотворение. – У меня самая большая в Прибалтике коллекция серебряных ложечек. Маленькие серебряные ложечки для соли всех эпох. И Царской России. И европейские. И Латвия имеется. И Советский Союз. И Германия, – последнее слово произносится вкусно, с ударением, как будто Германия – это такой яблочный штрудель с корицей и изюмом, – Они все разные, мои ложечки. Они как птички. У каждой своя форма, гравировка, орнаменты. По каждой из них, такой маленькой, хрупкой, можно видеть, как менялся дизайн, стили, представления о прекрасном.
Мельхиоровая солонка и ложечка для соли сыграли роль в моем особенном отношении к этому магазину. Однажды я заглянула сюда из любопытства. И вдруг заметила на подоконнике солонку из детства. В Москве, на Юго-Западе, у родителей была такая же. Как будто детство вдруг заглянуло одним глазком в мою нынешнюю жизнь и подсказало, что все хорошо. Это сразу сократило все расстояния и немного сблизило с Ригой, новым для меня городом. При нашем знакомстве Виталий сказал, что так часто бывает. Утраченные, разбитые, поломанные предметы из детства и их неожиданное узнавание – мотив многих антикварных историй.
— Есть среди моих знакомых пара очень увлеченных коллекционеров. Они охотятся за материалами по Кемери. Это наш курорт, здесь совсем рядом, в Юрмале. При царе это был великий курорт: целебные минеральные источники, лечебные грязи, приморский климат, сосновые леса. В советские времена там были бальнеологические санатории. Конечно, когда пришла независимость, многое изменилось. А Кемери никак не восстановят. Там все замерло. Все рассыпается. Так вот, мои знакомые коллекционируют все по Кемери – фотографии, открытки, стаканчики, всякие посудинки с видами города. Немного архивные, исторические коллекции.
В магазин заходит внимательный мужчина с острой рыжей бородкой. Это коллекционер книг. Виталий передает ему заранее заготовленную стопку из пяти-шести старинных томов. С удовольствием слушаю ручеек латышской речи, чистый, почти незамутненный моим пониманием. Язык в самом начале изучения, и я различаю лишь отдельные слова, пока Виталий не возвращается к нашей беседе.
— А теперь расскажу Вам кое-что о высокобюджетном коллекционировании.
Это коллекционирование фарфора, монет, наград, серебра, самоваров. На первое место среди коллекционеров в последние годы вырвалось тема латвийского довоенного и частично послевоенного фарфора (ваз, настенных тарелок, фигур). Именно рижского, который сумел опередить даже продукцию Франца Гарднера, Поповых (фарфор царской России). Вот что значит мода.
Ассистент Татьяна поясняет, что причиной популярности рижского фарфора может быть невосполнимость, единичность каждого изделия. И добавляет, что это дорогое удовольствие, потому что цена за лот на аукционе иногда доходит до 20-30 тысяч евро.
— Рига была одним из мировых центров фарфора. Здесь фарфоровый рай был. Когда в России все национализировали, крупнейший производитель фарфора Матвей Сидорович Кузнецов сбежал к нам сюда. От огромной сети фарфоровых фабрик у него осталась только рижская. И знаете, вот что я вам скажу, Мейсен-Мейсеном, но художественное качество фарфора в Риге было выше. Сюда приглашались очень интересные художники. Мастера высокого уровня создавали эскизы. Чашки, стенные тарелки, вазы могли быть в одном-двух, максимум в трех экземплярах. И продавались в салонах при мастерских. Тогда стоили не очень дорого. А сейчас лоты уходят на аукционе по 20-30 тысяч евро. — Виталий приносит из дальней комнаты чашку с блюдцем. — Вот, это же ручная работа. Читайте (он переворачивает чашку): Continental China. MSK. Latvia. Это экспортный вариант посуды, а значит — очень высокого качества. Запылился только. Эх, все пылится! — сокрушается он.
— При советской власти фабрика быстро выродилась. К 1980-му году Рига производила мало интересного. Конечно, отдельные талантливые мастера были. Вот на стене перед вами блюдо Загрибаевой, — кивает Виталий на блюдо с большими коричневыми розами, которые издали слегка похожи на вяленое мясо, — образец 1990-го года. Красивое блюдо. Но уровень фарфора, характерный даже для 50-х годов, невозвратно исчез. Потому что на изделия не было запросов, люди стояли в очередях за маслом и колбасой. Не до фарфора было советскому человеку. И вообще мы быстро забыли, что значит жить, в советское время.
А в результате, еще одна причина популярности латышского фарфора. Она проста: люди поняли, что фабрики Кузнецова больше нет. В 1993-м году фабрика была уничтожена. Не разорена. А именно уничтожена. «Не хотим мы производить никакой фарфор! Нам это не надо, нам это не интересно!» Выгнали всех на улицу. Даже не задумались что-то делать после независимости. И тогда стало ясно, что ничего не повторится. Все, что осталось — уникально. Единично. И поэтому так высоко ценится.
Безвозвратное разорение, разрушение и распад стран, фабрик, курортов, чего угодно, – похоже, это изнанка, подспудный фон коллекционирования. И поэтому меня интересует, что обычно движет собирателем вещей.
— Коллекционеры — счастливые люди, — заявляет Виталий. — Вот, как обычно это бывает: человек приобретает несколько похожих вещей. Потом неожиданно видит нечто подобное в гостях, у друзей. Начинает ходить по магазинам и понимает, что там можно кое-что похожее купить. И тогда человек думает: а не собрать ли коллекцию. Каждое приобретение будет приносить радость. Он будет гордиться своей коллекцией. Он начнет охотиться. Чаще всего именно так начинается.
Я, например, потихоньку, робко начал собирать еще в советское время. Это были случайные приобретения, но уже было интересно. Но ни о каких коллекциях тогда еще речь не шла. Обстоятельства не позволяли мне, живя в коммуналке, как-то радоваться жизни. Я вам честно скажу: в советское время я ненавидел и страну, и себя в ней. Мне было сорок с лишнем лет, когда Латвия стала независимой. Вот тогда мы все встрепенулись. И коллекции мои начали складываться. Хорошее было время…
И тут, будто торжествуя, что о нем заговорили, время проснулось: на весь магазин старательно, с раскатистым медным эхо, бьют часы.
Предыдущую антикварную историю читайте здесь
