Российский режиссер ставит на рижской сцене спектакль литовского сценариста Марюса Ивашкявичюса про секс-туризм.
Известный российский театральный и кинорежиссер Кирилл Серебренников осуществил уже четвертую свою постановку в дружественном ему Латвийском Национальном театре. На сей раз это «Ближний город» литовца Марюса Ивашкявичюса, вызвавший самые противоречивые эмоции, поскольку в спектакле полно сцен секса и насилия, хотя сам режиссер говорит, что не в них суть.
Андрей Шаврей
Кирилл Семенович, где легче ставить — в Риге или в Москве?
В Риге, безусловно, очень легко. Я, конечно, не могу сравнивать, потому что эталоны разные, но в Латвийском Национальном театре замечательные артисты, мне здесь совершенно комфортно, в смысле — удобно, тут замечательная атмосфера. Вообще, каждый раз, когда приезжаю в Ригу на работу, для меня эти два месяца становятся таким своеобразным spa-working, я выезжаю с артистами в Юрмалу, общаюсь с теми, с которым сдружился, с директором театра Ояром Рубенисом.
Во время постановки «Мертвых душ» в Риге вы с артистами даже на рынок ходили...
Мы как дружная семья. Арчик Крузкопс, Каспар Звигулис, Гундарс Грасбергс, сейчас в спектакле играют еще Майя Довейка, Дита Луриня и Мария Берзиня. Замечательная компания, мы даже выпиваем, когда выпадает свободное время, представляете?
Здесь хорошо. Ты или отдыхаешь или работаешь во время репетиций. У тебя нет двадцати тысяч дел, как в Москве. В этом смысле Москва очень тяжелый город. Что правда — в ней трудно сосредоточиться. А здесь можно заниматься делом и прежде всего искусством. Режиссерам и артистам, что у вас тут работают, можно только позавидовать, потому что ритм города очень спокойный, комфортный для каких-то концентраций на одном занятии, в данном случае — на спектакле «Ближний город». То есть, все удобно для этих странных дел, которыми мы здесь занимаемся. Поэтому я с удовольствием раз в два года это делаю.
Мы активно сотрудничаем с Латвийским Национальным театром, в прошлом году были гастроли «Гоголь-центра» в Риге, нас тогда, как и сейчас, поддержал фонд Петра Авена «Поколение». А в Москве «Медею» Эврипида ставил режиссер из Латвии Владислав Наставше, в будущем месяце у нас на сцене в российской столице у него намечена новая премьера.
Я даже уже чуть-чуть понимаю по-латышски, поскольку во время репетиций в Латвийском Национальном театре у меня текст одновременно на русском и латышском, уже через пару прогонов я стал понимать, о чем говорят актеры.
Несколько слов о Марюсе Ивашкявичюсе. Вы давно с ним знакомы?
Марюс Ивашкявичюс живет буквально неподалеку от вас, в Литве. И это очень большой и, на мой взгляд, даже выдающийся драматург. Я очень давно хотел с ним поработать. Я с ним ставил спектакли в Литве, в других местах, но «Ближнего города» в московском «Гоголь-центре» в силу разных причин не было.
Два с лишним месяца назад Мариус стал «Человеком года» в Литве за гражданскую инициативу: по его призыву в августе прошлого года жители Литвы различной национальности прошли маршем памяти к месту убийства около двух тысяч евреев, погибших в 1941-м во время Холокоста.
Сейчас специально для Латвийского Национального театра он написал новую версию спектакля, можно сказать даже, что переписал. Прежде там была только одна линия, сейчас дописана вторая.
Начиная работу над спектаклем, вы сразу сказали: пьеса про секс-туризм. Сказали с такой интонацией, что кажется — вот вам, лишь бы оставили в покое...
Пьеса про темные комнаты нашей души. Драматург очень точно выписал все эти потаенные нюансы. Там одновременно и смешные, и страшные моменты, стороны человеческого существа, иногда просто животные. И плачешь, и смеешься. Сценография в спектакле моя, хореографию создал мой уже давний коллега Евгений Кулагин, я ставил с ним почти все свои последние спектакли.
В общем, это про мужское и про женское. Про силу женщины и невозможность ее убить, про то, что все мужчины являются жертвами, обслуживающими мощную женскую природу, примерно так!
Прежде я ставил в Риге три спектакля — «Мертвые души» Николая Гоголя, «Войцек» по пьесе немецкого драматурга XIX века Георга Бюхнера и «Сны Райниса», посвященный юбилею вашего выдающегося латышского поэта. Но так или иначе, все предыдущие пьесы были связаны с именами уже ушедших авторов. А тут материал современный, что для меня особая ответственность.
В основе этой постановки достаточно известная, громкая история. Есть датская столица Копенгаген, а напротив него, через пролив, через мост в длиной в семь километров, шведский город Мальме. В Копенгагене жила внешне благополучная многодетная мать, которая иногда ездила в город напротив. Там она и была найдена мертвой в квартале красных фонарей. В рижском варианте действие происходит в двух расположенных неподалеку провинциальных городах, в одном из них пара, у которой трое детей и 14 лет общей жизни, общих радостей и горя, а в другой город чуть ли не каждую неделю муж сбегает от жены как бы для встречи с друзьями.
В общем, мы смело ставим на афишу значок «18+», потому что там есть сцены секса и насилия. Хотя для меня это не про секс и насилие, а про то, что всех нас ожидает, еще никто этого не избежал. На мой взгляд, театр и придуман для того, чтобы люди расставались со своими болячками и неврозами, а если самые больные темы не проговорить, то тьма не рассеется. Я рад, что артисты берут на себя огромный труд погружаться в эту темноту.
Как вы относитесь к современной критике?
Профессия критика как таковая, умерла, во всяком случае в Москве. Самые лучшие тексты о состоявшемся спектакле я читаю в Инстаграме, в Фейсбуке, на сайте «Афиша». Тексты, которые пишут обычные люди, причем, они иногда пишут очень содержательные, толковые вещи. А критики, золотые перья России, такие как Марина Давыдова, Роман Должанский, Паша Руднев — замечательные люди, которые уже давно занимаются другим. Они все ушли в продюсирование, кто-то организует «Золотую маску», кто-то еще какой-то фестиваль. Они ушли, потому что негде писать, невозможно развиваться, потому что их ниша оказалась занята зрителями, что мне кажется, совсем неплохо.
Бывают зрители, которые любят театр и смотрят очень много — это люди, хорошо владеющие языком и они могут отрефлексировать увиденное. Это очень здорово, это по-настоящему помогает, потому что мы имеем возможность получить обратную связь, кроме аплодисментов. Зрители хлопают — ладно, значит, проняло. Но в принципе, люди похлопали и разошлись, мы не знаем, что с людьми случилось, что почувствовали, был ли этот вечер для них полезен. Все это мы узнаем только тогда, когда они попытаются сформулировать свои мысли. И когда читаешь, понимаешь, что то, что ты делал, обрело вербальную формулировку. Может, ты это даже не формулировал, но зритель заметил, почувствовал... И такое было несколько раз.
Потому я и говорю, что тексты в Инстаграме, Фейсбуке, где-то там еще бывают очень хорошими. Люди не думают о том, кто их прочтет, они просто делятся с близкими товарищами, рекомендуют. Эти рекомендации людей делают, честно говоря, нам и кассу. Потому что нам не дают ни копейки денег на рекламу, и вся информация о спектаклях идет через социальные сети, от человека к человеку. Именно сарафанное радио приводит к нам зрителей, и это очень интересно отслеживать.
Насколько отличается рижская публика от московской?
Вы знаете, рижская публика, конечно, более европейская, как мне кажется. Рижский зритель способен найти некую дистанцию между тем, что он смотрит, и собой. То есть, если человеку не нравится, то — ОК, это не мое, мне не понравилось. В Москве сразу, если не понравилось, «горите в аду!», «пропадите пропадом!!», «чтоб вы сдохли!!!» Ты чувствуешь сразу агрессию какую-то, этого полно. Хотя мы говорим: «Ребята, не надо». Этого полно и в культуре, и в социуме. Либо «ваше превосходительство!» либо «извольте в рыло», как там у классика?
Публика, которая ходит в «Гоголь-центр», — это, конечно, иная публика. Это городская интеллигенция, профессионалы, это рафинированная публика, но есть и та, которая
не очень разбирается в театре, но старается разобраться. Допустим, это молодые люди, которые ничего не знают про Ахматову, такое бывает. Точнее, они как бы ее знают, в школе читали, но с какой стати они должны знать все про Ахматову? И вот они пришли на модное событие, выходит на сцену Алла Сергеевна Демидова и так их пробивает, что в конце концов они встают и аплодируют, а потом дома начинают читать тексты. Мне кажется, это и есть главная функция театра. Я так и сформулировал для себя эту цель: чтобы новое поколение зрителей — было.
Кристап Калнс
Кристап Калнс
Кристап Калнс
