Современник славных мушкетеров короля и сам участник битвы за Ла Рошель, математик Рене Декарт уверял, что половина конфликтов прекратилась бы, договорись люди об используемых терминах. То есть, «круглое» — это тело шарообразной формы, а не нечто треугольное. При этом надо убедиться, что все воспринимают названный термин одинаково. Согласование терминов и описываемых ими смыслов — важнейшая часть любого диспута.
К сожалению, сегодня заветы великого француза подзабылись. Наоборот, процветают объективно сложившиеся разночтения в терминологии. Например, слово «оккупация», которое служит камнем преткновения в дискуссиях, относительно судьбы Прибалтики в ХХ веке. Сам термин, несмотря на то, что существуют его международные определения, воспринимается в массовом сознании различных групп совершенно по-разному. То есть, и латышам, и русским совершенно не интересно, что там написано про «оккупацию» в ученых словарях, — у них возникают свои образы, когда они слышат это слово.
Как отметил профессор университета им. Страдиня Сергей Крук во время своего прямого эфира на Радио Балтком, «латыши используют в значении метонимическом: была Латвийская республика и перестала существовать. А русские используют это слово в метафорическом смысле – насилие, причинение боли».
Для русскоязычных «оккупация» — это обобщенная Хатынь, деревушка в Белоруссии, дотла сожженная со всеми своими жителями — причем заживо. Это «окончательное решение еврейского вопроса», это низведение уцелевших до положения рабов. Это следствие поведения германских оккупационных сил во время Второй мировой войны.
То, что оккупация может быть другой по форме, но не менее горькой, в русской культурной среде уже основательно забылось. Сейчас мало кто помнит, что во время германской оккупации в 1918 году могли активно действовать тысячи большевистских пропагандистов. Гитлер и его соратники усвоили урок, когда большевики за неполных пять месяцев дотла разложили германскую оккупационную армию, что закончилось Ноябрьской революцией в Германии 1918 года. Поэтому в 1941 году немецкая оккупация была неизмеримо жестче — дабы пресечь в зародыше саму возможность создания нормальных человеческих контактов между немцами и славянами. Ответное отношение было столь же непримиримым. Так и стал термин «оккупация» в советском обществе синонимом геноцида.
В отличие от славянских территорий, Латвия и Эстония для немцев были родной землей. Они покинули ее в 1938 году, в соответствии с соглашениями между правительствами балтийских стран и Германией, прихватив, практически, только личные вещи в руках, и спустя три года вернулись назад. Старых хозяев никто не успел забыть, да и они не забыли своих бывших соседей и работников. Немецкая оккупация 1941-44 годов была, по сути дела, возвращением к статусу-кво до 1918 года. А вот память у местного населения о репрессиях советской власти была наисвежайшей: массовые аресты и высылка прошли буквально за неделю до начала войны.
Вторая волна репрессий пришлась на 1949 год — прочно связав аресты и ссылки с массовым приездом «русских». В то время в Латвию направляли людей на работу со всех концов Советского Союза — и далеко не все, кстати, радовались такой возможности. Страшила неизвестность и слухи о продолжающейся партизанской войне. Приезжие прежде всего стали восстанавливать промышленность и разрушенную инфраструктуру, а затем — строить новую. Руководство на местах проводили местные, латышские коммунисты, «верные ленинцы». Сомнений в их решениях не было — все знали о роли красных латышских стрелков в деле сохранения советской власти в годы Гражданской войны.
Приезжие люди были воспитаны в других идеалах, нежели местное население. Маленький, аккуратненький хутор, или, к примеру, магазинчик — мечта местного жителя, для приехавших был символом отсталости. То ли дело мощная ГЭС или крупный завод, выпускающий современную продукцию.
Это сейчас понятно, что одно не конфликтует с другим, и возможна многоукладность экономики. Нужны и фермы, и магазинчики, и заводы. Но общая для всего СССР идеология была слишком костной. И в итоге, как отмечает Сергей Крук, в латышской среде все эти заводы и электростанции не имеют ценности, так как это было «не их решение». А вот для строителей заводов и электростанций как раз это было периодом прогресса Латвии, которое закончилось в 1991 году, когда власть коммунистов была свергнута — не без поддержки русскоязычного населения республики, кстати.
Итак — одни не согласны, что Латвия была оккупирована, и считают смешным выставление счета в полторы сотни миллиардов евро России «за оккупацию». Другие убеждены, что оккупация была, так как в 1940 году латвийский народ потерял политическую независимость в результате действий Советского Союза.
Это патовая ситуация, поскольку любое решение в рамках термина «оккупация» означает потерю лица одной из сторон. Варианта развития ситуации три — отложенный спор, переданный грядущим поколениям, поиск компромисса или давление на оппонента. Последний вариант в данном случае заводит ситуацию в тупик по всем направлениям возможного сотрудничества. Чтобы оценить потенциальную линию поведения России, когда к ней обращаются с материальными претензиями, можно обратиться к опыту конфликта вокруг Курильских островов.
Поэтому, возможно, стоит обратиться к мудрости Рене Декарта, и к каждому явлению применить свой специальный термин. Понимать, что то или иное явление, кроме субъективных, имеет и объективные причины. И по крайней мере, стоит уточнять в беседе, что на самом деле ваш оппонент имеет в виду.
