logo
Новая газета. Балтия
search
СюжетыОбщество

Очередь на лечение

Очередь на лечение
Фото: Алесей Аляшевич

Латвийские больницы уже перегружены пациентами с COVID-19. Из-за этого периодически возникают разговоры о том, что может понадобиться принимать решение, кого из пациентов лечить в первую очередь, а кого — по остаточному принципу. Законна ли такая сортировка и кто вправе производить этот «искусственный отбор»? А если сам больной не хочет лечиться — как быть с ним? «Новая газета — Балтия» обратилась к врачам, чтобы ответить на эти вопросы.

Хочешь болеть — болей

В пылу охватившей общество тревоги о нехватке больничных коек для всех короновирусных пациентов как-то опускается один немаловажный вопрос: а все ли больные хотят в больницу?

В латвийском «Законе о правах пациентов» сказано: «Пациент имеет право на отказ от лечения до его начала, от используемого в лечении метода без отказа от лечения в целом, или на отказ от лечения во время его проведения». Главное, чтобы все было подтверждено либо подписью самого отказника, либо письменными заверениями двух дееспособных свидетелей, если больной по каким-то причинам не желает письменно засвидетельствовать свой отказ. Но ведь кроме закона есть еще и врачебная этика — как ведут себя в таких случаях доктора?

— Обычно в таких случаях применяется действие, которое мы называем «вторая пара глаз», — поясняет «Новой газете – Балтия» реаниматолог, экс-глава общества врачей Латвии Петерис Апинис. — Это значит, надо попытаться найти другого коллегу-доктора, который будет еще раз с этим пациентом разговаривать и пробовать его уговорить. Нормальный врач всегда должен думать: «Не ошибаюсь ли я?» Для этого и необходима другая пара глаз.

https://www.facebook.com/apinispeteris

У Петериса Апиниса свой взгляд на отказ больных от лечения, четкий и внятный: он считает, что это нормально.

— Практически каждый реаниматолог, и я в том числе, имеет такую подписанную запись: «Меня ни в коем случае не реанимировать», — говорит врач. — Я не хочу. Если я уже умру, то, пожалуйста, дайте мне покоя. Это тоже в какой-то мере отказ. Это нормальное отношение человека к своей жизни. Человек, например, имеет право отказаться от химиотерапии. Был такой уникальный профессор Илмар Лазовский — фантастический ученый, один из самых выдающихся людей в нашей стране, по-настоящему лидер в медицине. И когда у него была гематологическая болезнь, он вдруг отказался от дальнейшего лечения. Мы в то время с ним вместе работали над книгой, и он мне сказал: «Больше на химиотерапию не пойду. Это значит, мы должны успеть закончить эту книгу за один месяц». И это сказал человек, который действительно знал, что разница будет всего в несколько месяцев — три или пять. Но он просто не захотел больше химиотерапии. Так что такие варианты есть, и они очень нормальны в нашей жизни.

Вместе с тем Петерис Апинис утверждает, что отказ от лечения не имеет ничего общего с эвтаназией, когда человек добровольно уходит из жизни с врачебной помощью. По его словам, во всем мире люди частично или полностью отказываются от лечения достаточно часто.

— Просто в советское время мы не говорили о том, что пациент должен все знать, — объясняет наш собеседник. — Мы скрывали от него болезни, скрывали реальное его состояние, мы не говорили слово «рак» и т.д. Из-за этого наша культура немного отличается от западной. Это не хорошо и не плохо — это реальность. И в реальности люди на Западе отказываются от одного, второго, третьего лечения, особенно от хирургического, химиотерапевтического или «лучей» очень часто. А эвтназия — это, когда человек говорит: «Я хочу умереть». Ближе всего от нас такая система действует в Швейцарии. Наши люди едут туда, платят за это большие деньги, их обследуют, пробуют переубедить и в конце концов выписывают медикаменты, которые человек сам выпивает. Таким образом ему просто ассистируют в этом процессе. Это совершенно другая вещь, нежели отказ от лечения, там нет ничего общего.

А что, если заболевание заразное? Например, пресловутый коронавирус – может ли больной с подтвержденным диагнозом точно также отказаться от госпитализации и вообще от помощи врачей?

— Это полностью нормально, что человек отказывается от лечения, — заявляет Петерис Апинис. —Тем более, что когда он уже по-настоящему больной, он уже других особо заразить не может, по крайней мере, меньше заражает, чем когда в первые три-четыре дня у него проявляется симптоматика. Поэтому если он может себе обеспечить достаточную изоляцию или карантин, то пожалуйста. Хотя, в любом случае ситуацию должны оценивать врачи.

То есть, если ситуация угрожает здоровью человека, его могут положить в больницу принудительно?

— Нет не могут, — дополняет сказанное коллегой член Ассоциации семейных врачей Латвии Паул Принцис. — Здесь есть некоторый моральный аспект, но теоретически, если больной не хочет лечиться, то он имеет на это право. Закон не меняется по сути — будь это коронавирус или какая-то другая болезнь — больной имеет право отказаться от лечения любого вида. Но только информативно. Это значит, что врач должен ему все рассказать, и после этого пациент официально подписывает свой отказ: я такой-то отказываюсь от лечения и от всех связанных с этим мероприятий. И это можно сделать независимо от состояния больного, пусть оно даже будет тяжелым. Даже если существует прямая угроза жизни больного, он также имеет право отказаться. То есть, это его право — решать свою судьбу самому.

Паул Принцис

Непростой выбор

Если отказавший от лечения человек решает свою судьбу сам, то судьба тех, кто хочет лечиться, находится полностью в руках медиков. И может так случиться, что им придется делать очень непростой выбор. Речь идет о той самой сортировке больных, о которой в обществе уже давно идут разговоры — когда на всех не станет хватать больничных коек или лечебного оборудования.

— Сортировка больных — это уже актуальная реальность, потому что уже более 1100 пациентов с коронавирусом находятся в больницах, — говорит Паул Принцис. — Больницы перегружены, и теоретически может быть такое, что пациентов будет столько, что их уже некуда положить. Второе — может оказаться, что не всем хватает кислородных баллонов для кислородного дыхания. И третье, где также мы можем оказаться перед выбором — кого подключать к аппарату искусственной вентиляции легких (ИВЛ), а кого не подключать. Правда, здесь надо понимать, что, если больного подключают к ИВЛ, то это очень тяжелый больной. Если, конечно, настолько тяжело будут болеть люди и таких тяжелых форм будет так много, что нужно будет решать кого подключать, а кого – нет… Такое теоретически может быть, но насколько мне известно, пока такого нет.

— Кто будет это решать?

— Это будет решать лечащий врач — кого подключать, кого не подключать. Речь может идти также о двух врачах — о том, который лечит в отделении, в простой палате и о том, который в интенсивной терапии — который уже непосредственно подключает к аппарату легочной вентиляции. Это реаниматологи, которые отвечают за больных в очень тяжелом состоянии.

— Правда ли, что лечить будут, прежде всего, более молодых?

— Не исключено и такое, конечно, но это лишь при таком раскладе, когда реально не хватает чего-то. И так может быть, к сожалению. Это, конечно, вопрос не такой простой, может больница включит какие-то регуляционные механизмы и будут какие-то алгоритмы — кого подключать, а кого нет. Этого я не могу сказать — как решит больница. Если ситуация дойдет до того, что ресурсов не хватает, то да, конечно, придется решать даже на таком уровне — подключать в первую очередь тех, кто перспективней. Но запомните, подключение к искусственной легочной вентиляции говорит о том, что этот больной находится в очень тяжелом состоянии.

  — Практически сейчас таких проблем нет и, я думаю, не будет, — высказывается по вопросу сортировки больных Петерис Апинис и вспоминает случай из своей практики. — Я когда-то молодым врачом работал в Западной Сибири у Полярного круга. Я был там единственный врач, а до ближайшей больницы было 120 км. И мне однажды привезли сразу 14 человек, которые пошли на охоту, но вдруг решили поиграть в войну между собой. У всех были ранения, и я должен был решить, как действовать, чтобы спасти людей — в наличие было лишь два реанимационных аппарата. Одновременно я мог дать наркоз и оперировать лишь одного пациента. В результате решил для всех работать только как анестезиолог — никого не оперировать и не занимать таким образом все свое время.

Реаниматолог считает, что такие ситуации, когда надо выбирать, бывают и эти ситуации должны быть заранее оговорены.

Сортировка — это нормальное явление в медицине, — говорит врач. —  Кому первому, кому второму, кому третьему – где больше можем сделать, а где меньше.

Подтверждение слов собеседников «Новой газеты — Балтия» можно найти и в уже упомянутом выше «Законе о правах и обязанностях пациентов».  

«Если возможности лечения ограничены или допускается лечение нескольких видов, пациент имеет право на профессионально сделанный врачом выбор, в основе которого лежат основанные на доказательствах медицинские критерии», — говорится в официальном документе.

shareprint
Главный редактор «Новой газеты. Балтия» — Яна Лешкович. Пользовательское соглашение. Политика конфиденциальности.