Отставка бывшего руководителя Комиссии рынка финансов и капитала (КРФК) Закулиса спровоцирована резкими изменениями к лучшему в работе его учреждения.
Кристап Закулис считает своей заслугой введение в учреждении принципа прозрачности, не затененной флером «банковской тайны». Каждый день он приходил на работу в галстуке, потому что понимал: журналист может позвонить в полдень, а к вечеру сюжет нужно пустить в эфир. Однако СМИ не пожалели главу Регулятора. Об этом он рассказал в интервью корреспонденту «Новой газеты – Балтия».
— Что вас побудило подать в отставку?
— Мое решение основывалось на оценке сложившейся ситуации. Наверное, я даже не дождался всех самых колоритных медиасюжетов этого сериала. Я даже еще не успел поставить свою подпись под заявлением, как подробностей прибавилось: «аналитические» СМИ написали, что у нас в стране все начинает что-то делать только после того, как на стол ложится разносный доклад от международных экспертов. Вот, мол, когда надзор вызывают на ковер в парламентскую комиссию, и он чирикает свои многомиллионные штрафы.
— Вас на ковер вызвали в бюджетную комиссию в декабре.
— Да, заседание состоялось 15 декабря, вызвали письмом от 8 декабря. Оно было публичное, некоторые СМИ снимали на камеру. Там разные вопросы задавались, вплоть до того, прикрываю ли я лично какие-то банки. Кое-что о работе комиссии я объяснил. Но я предчувствовал, что страсти будут только нагнетаться. Это несерьезно по отношению к проведенной нами работе. Я говорю не только о громких событиях последнего времени, таких как большой монетарный штраф PrivatBank, причем, наложенный не только на сам банк, но и на конкретных лиц, а также санкции на Trasta Komercbanka. Конечно, кому-то всегда кажется, что надо быстрее, больше, дальше. Но то, что мы ничего не делали – это миф.
— Но большие штрафы действительно раньше не налагали.
— Единый европейский принцип, согласно которому штраф за отмывание может составлять до 10% оборота кредитного учреждения, был введен с 4-й Директивой, которую утвердили только в мае 2015 года. Страны-члены должны внедрить ее в свое законодательство до июня 2017 года. Мы-то отчасти вообще использовали ход конем. Общие требования к банковской и брокерской деятельности были изменены раньше, и мы наказываем не за нарушения в рамках системы AML (Anti Money Laundering, противодействие отмывания средств), а за несоответствие контрольной системе независимо от темы, будь то защита личных данных, утечка информации или отмывка денег.
— Невнимание к коррупционным сделкам зарубежных клиентов, которое вменяется вам в вину, касается не вас, а контрольной службы Виестура Бурканса?
— Хочу оградить нас с господином Буркансом от несправедливых упреков. Первый рубеж обороны в этой системе – сам банк. Мы как надзорный орган после пяти месяцев сбора данных по «молдавскому» делу пришли к выводу, что уровень принятия решения о прекращении сотрудничества с клиентом и применении инструментов против отмывки денег грубо не сработал в банке. В таком случае действие второй линии обороны заключается не в том, чтобы выявить подозрительные транзакции уже в момент их совершения, а в том, чтобы диагностировать причину уже совершенных сделок и принять меры.
— Вы могли сделать это до того, как афера получила огласку в прессе?
— С конца ноября 2014 года, когда были проведены эти транзакции, до мая, когда исследование агенства Kroll попало в прессу, мы действительно не выявили их на месте. И получилось так, что молдавские коллеги тоже доехали до нас только поздней осенью 2015 года, хотя мы просили их в мае предоставить нам не только публично доступную, но и дополнительную информацию, как надзор надзору. Но у них там были внутриполитические события, я уже не могу уследить, сколько у них сменилось правительств, и председателей центробанка уже было несколько за короткий период. Поэтому мы начали расследование после публикации.
— А почему до сих пор мы не слышали о скандалах с подачи КРФК?
Были случаи, когда мы сами выявляли следы транзакции в бухгалтерии и статистике и принимали решения, в том числе, о применении санкций. Однако до середины 2014 года эти меры не подлежали немедленной публичной огласке. Поэтому в обществе сформировалось мнение, что мы ничего не делали и вдруг начали. Мы были обязаны публиковать санкции в обобщенном виде в нашем годовом отчете. А полтора года назад вступило в силу правило, которое по-английски так мило называется name and shame (называй и стыди). Есть, конечно, нюансы. Некоторые журналисты нам указывали, что на Западе это делалось и раньше. Однако к банкам, котирующимся на бирже, предъявляются максимальные требования публичности, которую они как эмитенты должны обеспечить инвесторам.
— А у нас нерезидентские банки – сплошь закрытые акционерные общества.
Да, были бы у нас банки с другой структурой акционеров, сложилось бы иначе. Начав работу в КРФК в 2012 году, я обратил внимание на то, что принцип огласки штрафов отсутствует. Неважно, на сто тысяч евро или на миллион, важен профилактический эффект. Мне объяснили, что любые прежние попытки надзора его ввести законодательно натыкались на сопротивление индустрии. Последняя попытка провалилась в самый темный период нашей банковской истории – во время финансового кризиса 2008-2009 годов. Слухи о санкциях ходили от банка к банку, но в отрасли нам говорили, что сведениями о штрафе могут воспользоваться конкуренты, начнется лихорадка.
Однако уже в 2013 году мы заявили в минфине о своей позиции: директивы о капитале и о банковской и брокерской деятельности Латвия вводит в полном объеме, в том числе немедленную огласку штрафов и санкций. Ее можно будет только отложить на разумный срок и на весомых основаниях. Так, акционеров Trasta Komercbanka мы успели оштрафовать в ноябре, но предали публичности этот факт в декабре. В конце 2013 года мы предупредили отрасль, что через полгода введем гласность. И первый же максимальный штраф по новым правилам случился через два года. Заявлять о том, что мы ничего не делали – ну, наверное, это уровень анализа такой, или такая установка.
— Отчет Организации экономического сотрудничества и развития был связан со скандалом в PrivatBank?
Процесс мониторинга ОЭСР Латвия прошла как страна, присоединившаяся к конвенции о пресечении зарубежных коррупционных сделок в 2014 году. Первая часть экспертного отчета вышла в конце 2014 года, анализ касался, в основном, законодательной базы. Мы много сотрудничали с экспертами, коллеги жаловались мне на длинные, в сотни пунктов, опросники. В мае они приехали в Латвию и посещали разные учреждения. В октябре вышла вторая часть доклада, в ней упомянуто пять эпизодов зарубежной коррупции, связанных с Латвией, PrivatBank среди них нет. У нас народ любит все в одну кучу валить.
Экспертам не понравились редкие проверки на местах. Особенно их насторожило, что вы не проверяете зарубежные представительства.
— Это минимальная структура присутствия в некоторых странах, с репрезентативной и почтовой функцией. Ты не можешь держать там ни кассу, ни оператора, все необходимые операции выполняются с подключением центральной системы банка. Мы сообщили, что не ведем проверок на местах, потому что следим за работой с клиентами в головном офисе, где принимаются решения. Эксперты заключили, что риск присутствует, страны, в которых мы работаем, имеют плохой рейтинг коррупции, и нам рекомендовали проверять. Мы обязались сделать это за три года.
— Ваш преемник и бывший заместитель Петерис Путниньш рассказал в одном из первых интервью, что к инспекции нерезидентских банков подключатся американские частные аудиторские компании. Это произошло по инициативе американских политиков?
— Нет. У нас теперь в США есть представитель. Арнис Лагздиньш с осени физически присутствует там как на самом большом финансовом рынке и одном из рынков, которые нашим банкам принципиально важны по разным причинам – из-за вложений в ценные бумаги, корреспондентских счетов и многого другого. Часть его работы связана с определением уровня требований к предотвращению отмывания. Понятно, что чем больше разница между твоими требованиями и партнеров, тем более дискомфортно чувтствуют себя партнеры. В середине 2015 года после прихода в комиссию Арниса Лагздиньша и Майи Трейи, возглавившей департамент финансовой безопасности, совет ввел независимое тестирование банков. Это одна из «хороших практик», принятых на развитых финансовых рынках. Мы поняли, что латвийские банки выполнить его своими силами не могут. Значит, это должна быть или «большая четверка» (PricewaterhouseCoopers, Deloitte, Ernst & Young и KPMG), или какие-то узко специализирующиеся консультанты. В Латвии специалистов и аудиторских фирм не пруд пруди. Когда мы обращаемся к «большой четверке», они приглашают специалиста, который сидит в Чехии, Польше или на Балканах и отвечает за всю Восточную Европу. Мы решили, что аудитор пусть лучше будет американский, из первой пятерки: чтобы поднять планку и, не скрою, обеспечить дополнительный комфорт банкам в США, которые, открывая клиенту корсчет, первым делом интересуются аудитором AML.
Затем мы ввели международную сертификацию тех ответственных лиц, которые занимаются вопросами AML. У нас в законе есть требование, что они должны иметь определенную квалификацию, но исторически было допущено, что они могут прожить с местным сертификатом. Это годами решалось через Ассоциацию коммерческих банков. Но нельзя обслуживать международных клиентов, работать на международных потоках, с разными регионами, не имея сертификата уровня CAMS.
— В Trasta Komercbanka два работника были задержаны полицией за противозаконную деятельность. По характеру транзакций вы могли сделать вывод, что речь идет о конкретном преступлении?
Если в банке большой бардак, извините, я воспользуюсь этим словом, можно понять, что присутствует злой умысел и работает какая-то схема. Полиция занимается оперативной деятельностью, мы ее не дублируем. Если работник работает на стороне по «черному» прейскуранту, берет у клиентов кодовые калькуляторы, вместо них совершает какие-то действия и на этом зарабатывает нелегальные комиссионные, это можно выявить только полицейскими методами. Якобы TKB использовал схему по выводу капитала, завязанную на покупке ценных бумаг за одну валюту и немедленной же продаже за другую с разницей в цене, чтобы обойти ограничения по валютному контролю в России. Такое предположение было высказано, так сказать, «достоверными источниками». Эта схема была упомянута публично в связи с Deutsche Bank. «Маржа» при этом попадает в чужой карман. Вторая похожая схема по вывозу капитала из стран с определенным режимом валютного контроля и ограничения использует форекс-сделки. С той стороны постоянно кто-то играет и проигрывает, а с нашей кто-то все время выигрывает. Мы с такими схемами во время проверок сталкивались, их выявляем и за них наказываем, если банк не смог обнаружить их самостоятельно.
— Могут такой банк закрыть?
— Да, если система внутреннего контроля не срабатывает по одной или разным причинам, и на это было указано не единожды, это может привести к увольнению членов правления и отзыву лицензии.
— У TKB или PrivatBank может быть отозвана лицензия?
Я в такие спекуляции пускаться не буду. Я объяснил, как работает система.
— При дальнейшем расследовании и инспекциях в банках может ли атмосфера накалиться настолько, что снова полетят головы?
— Зная, какие расследования велись вплоть до моего ухода, прикинув, скалько они займут времени, какие дела в этом году подойдут к завершению, я понимаю, что на все процедуры вплоть до отзыва лицензии есть работающая рамка. В этом плане я, наверное, немного неудачник, потому что в 2014 году, когда собирались сведения для доклада ОЭСР, нам нечего было предъявить экспертам. Не допускаю даже мысли о том, что сломается аппарат. Там заложен такой фундамент, на котором можно строить и строить. А весь негативный информационный фон я взял на себя: я большой, я выдержу.
— А банковская система переживет возможную чистку?
Не надо народ пугать. Наша банковская система четко разделена на резидентскую часть и нерезидентскую. Так называемые резидентские банки – потребительские, они обслуживают основную часть местного населения. Банки, узко специализирующиеся на обслуживании международных клиентов, приносят меньше 1% годового ВВП. Даже если несколько закроется, с экономикой и финансовой системой ничего серьезного не случится. Но если не учитывать некоторых проблем с внутренним контролем, то по капиталу, по активам у нас здоровые банки.
— Как вы считаете, латвийская финанасовая система может себе позволить наращивать обслуживание международных потоков?
— Это вопрос отраслевой политики, которая официально утверждается кабинетом министров и министерством финансов. В первую очередь ваш вопрос к ним, они формулируют общее мнение о рисках, о возможностях, делают своп-анализ, наблюдают за тем, как развиваются другие региональные центры. Определяют нишу, и есть ли таковая в принципе, или у нас в определенный момент рисков больше чем выгод: экспозиция нерезидентских депозитов против системы по страхованию вкладов, рейтинг, стоимость заложенных гособлигаций. Практика показывает, что в тех финансовых центрах, которые сейчас активно действуют – к примеру, на Мальте и в Люксембурге, – за одним столом сидит индустрия и государство, и достигнута договоренность по основным элементам. А не как у нас: оба сидят в траншеях и друг друга закидывают бутылками с зажигательной смесью, кому удалось заручиться поддержкой более весомых политиков. Возьмите любой международный финансовый центр: там вам сразу опишут, с какого года все началось, с какой договоренности, стратегического решения правительства, когда заработала координирующая структура. Я бы сказал, мы тут на самых начальных стадиях процесса, и если государство рисков видит больше, чем индустрия выгод, с этим нужно считаться.
