Постановка Outside создана для престижного Авиньонского театрального фестиваля. Тремя рижскими показами спектакль начал свое европейское турне.
Сам режиссер в Ригу приехать не смог: он освобожден от домашнего ареста, под которым провел два года, но у него нет заграничного паспорта и в России он сейчас под «подпиской о невыезде». За время после освобождения из-под домашнего ареста он успел начать съемки фильма «Петровы в гриппе», которые планировалось провести в латвийской столице, но... не судьба.
Так что закономерно, что по окончании спектакля артисты труппы «Гоголь-центра», художественным руководителем которого Серебренников является, вышли с майками с портретами невыездного режиссера и надписью Free Kirill и «Свободу режиссеру». Публика аплодирует, местами стоя. В конце концов, именно с Ригой и с Латвийским Национальным театром, на сцене которого сейчас был представлен Outside, у Серебренникова связано многое — здесь он поставил четыре спектакля, не раз гастролировал с «Гоголь-центром» с подачи фонда «Поколение», который поддержал и нынешние показы.
пресс-фото
Что до самого Outside, то здесь, как ни крути, сама судьба-злодейка подарила режиссеру уникальный материал. Неизвестно, как для режиссера, но для литератора-драматурга вольное или невольное заточение только на руку — есть время уединиться и подумать об истинном смысле жизни, об истинной свободе. В данном случае Кирилл Серебренников является не только режиссером и сценографом, но и автором литературного материала, который совершенно автобиографичен.
В театральной среде уже давно существует анекдот: «Спектакль Серебренникова начался с того, что артисты вышли и моментально разделись». В нынешней постановке артисты обнажаются не сразу. Хотя собирающуюся в зале публику уже загодя готовят к этому — «слуги просцениума» клеят во всю высоту задника сцены обои-полотна, которые в результате представляют фотографию обнаженной китайской девушки, лежащей на краю крышу — кажется, вот-вот, и она упадет. Собственно, об этом и спектакль — о балансировании на грани, как жизни, так и искусства.
На этом фоне появляется главный герой спектакля, томящийся под домашним арестом. Его исполняет замечательный артист из Америки, осевший в России, Один Байрон, широкой публике знакомый по роли обаятельного интерна Фила Ричардса в сериале «Интерны». Здесь герой с тонкой душевной организацией, но не без юмора. И с сарказмом, присущим самому Серебренникову. Здесь начинается все с крика из-за дверей: «Открывай, дебил, мы из ФСБ!», потом — задержание, обыск, героя Байрона крутят-вертят суровые люди.
Далее — философское вступление с упоминанием Платона и его пещеры, и тени, с которой в результате начинает говорить и герой Одина Байрона. Тут появляется и второй «сокамерник» опального деятеля культуры — «балерун» с весьма толстой задницей и слоновьими ногами. И тут стоит учесть, что как раз на момент ареста режиссер работал над балетом «Нуриев» для Большого театра, и кондовость современного классического искусства Серебренниковым тут высмеивается напрямую: толстозадый артист балета как бы обладает «внутренним прыжком Нуриева», зато ввиду внешних данных никогда не сможет улететь — в том числе и прямом смысле слова, на Запад. Он надежный.
А затем на сцене появляются четыре симпатичных юноши и две девушки, которые понемногу обнажаются. Полностью. Здесь начинает разыгрываться история увлечения Серебренникова искусством китайского фотохудожника Рен Ханга, с которым он собирался встретиться, но буквально за два дня до встречи фотохудожник сиганул с четырнадцатого этажа, покончив жизнь самоубийством. Рен Ханг в какой-то степени тоже «альтер-эго» Серебренникова, но китайское. Ханг — явно талантливейший представитель современной культуры, и только очень злой человек может его фототворчество обозвать порнографией. Хотя эротическое искусство Ханга постоянно балансирует на грани.
История Ханга, творящего в стране со строгими устоями, — как некое зеркало творчества самого Серебренникова, творящего примерно в той же плоскости, но в стране, которая вроде скинула оковы рабства в девяностые, но с недавних пор готовой их обрести снова. Дескать, чтобы порядок был. Рен Ханг был вынужден скрывать свои занятия фотоэротикой, говорить матери, что он ходит в офис, но в результате — самоубийство и мозги, собираемые с асфальта. Серебренников со свойственной ему иронией рассуждает и о возможности собственного Outside в прямом смысле выйти за окно, и тогда соберутся у его гроба соратники по «сопротивлению», а друзья на Фейсбуке поставят его фотографии с надписью «Я Серебренников». И смех, и грех.
Серебренников, безусловно, анархист и юношеский максимализм он сохраняет до сих пор. Возможно, во многом «виноваты» ростовский южный темперамент и вызывающая искренний протест окружающая его банальность. А суровой банальности в сегодняшней российской обыденности, судя по всему, предостаточно — это невольно вызывает протест художника, одержимого идеей абсолютной свободы. Вот только бы понять, что такое свобода — внешняя, внутренняя...
Свои эмоции заточенный в четырех стенах художник сублимирует в воссоздании фотосессий Рен Ханга, когда обнаженные мужские и женские тела образуют целый сад. И надо сказать, здесь нет никакой порнографии, нет даже намека на пошлость — исстрадавшись из-за непонимания, художник уходит в чистую поэзию и воспевание красоты человеческого тела. И тут в ход идет мультимедийность, которой режиссер владеет вполне: блестящая музыка Ильи Демуцкого, интересная хореография Ивана Евстигнеева и Евгения Кулагина, игра света от Сергея Кучера и собственно игра артистов. А уж когда они еще и поют: Один Байрон напевает тоненьким голосом, ему вторит китайская артистка Янг — достигают кульминации этой постановки Серебренникова, в котором не дремлет совершенно великолепный клипмейкер.
Но ход, кстати, совершенно не новый, а уж для тех, кто в 1993-м видел совершенно гениальный спектакль Романа Виктюка «М.Баттерфляй» (опять же на китайскую и гомосексуальную тему!), даже несколько архаичный. Впрочем, тут явно автономное совпадение двух именитых режиссеров, родившихся в разные времена, но в разной степени талантливости и мудрости выражающих ту самую энергию протеста.
