Московская художественная группа «ДаДим» — скульптор Дима Горячкин и художница Даша Делоне — выставила в Центре Ротко в Даугавпилсе композицию «Песчинки и пустота», в противоположном от Ротко крыле крепости. Это событие заставило их пренебречь празднованием 20-летнего юбилея газеты «Ведомости», визуальный облик которой они оба определяют. Но это не единственная интрига их визита.
Д. Делоне: Когда мы сюда приехали, мы купили бутылку виски и для начала выпили с каждой буквой имени Ротко, которое установлено на валу. Потом мы пошли в город, и вдруг я вижу афишу: отмечается 135-летие со дня кончины коменданта Даугавпилсской крепости Г. В. Пиленко. А люди по фамилии Пиленко есть среди моей родни. Мало того, они связаны с Латвией. Моя двоюродная бабушка — знаменитая мать Мария Парижская. Она была двоюродной сестрой моей бабушки. То есть, ее мама Софья Борисовна Пиленко, урожденная Делоне — родная сестра моего прадеда. Она вышла замуж за Юрия Пиленко, жили они в Риге, где и родилась и прожила до своих пяти лет мать Мария. Потом они уехали в Анапу, там у них были виноградники, но это уже другая история.
Поскольку фамилия звучная, и все тут рядом, я подумала, что есть родственная связь. Углубившись в семейную генеалогию и Википедию, я выяснила, что, судя по всему, комендант Даугавпилсской крепости был братом деда матери Марии. Оба брата, Дмитрий Владимирович и Георгий Владимирович, были генералы.
Д. Горячкин: Предыстория такова: в 2015 году в Манеже проходила выставка выдающегося скульптора Вадима Сидура, шестидесятника-нонконформиста. Пришел Энтео (лидер движения «Божья воля» Дмитрий Цорионов — «Новая газета — Балтия») с православными активистами и безвозвратно изуродовали линогравюру, которая изображала Спасителя. Музей Сидура отправил ее на реставрацию, где она лежит до сих пор. Мы видели ее и стали расспрашивать о ней искусствоведов. Никто из них не знал, законченная ли эта работа или набросок будущего большого проекта. Мы взяли на себя смелость закончить ее — сделать большой сложный проект. Мы отталкивались от наброска, но проект не является его копией. Мы пытались понять логическую линию Сидура. Показали ее в музее Сидура, который сейчас перешел под крыло Музея современного искусства. Он вызвал резонанс, нас с Дашей сразу в «Афише» журнала «КоммерсантЪ Weekend» назвали последователями Сидура, что нам очень приятно.
Сидур с Ротко никогда не встречались, и я думаю, что Ротко никогда не видел работ Сидура. Но, я думаю, если бы встреча состоялась, им было бы о чем поговорить. Наша выставка в Центре Ротко состоялась благодаря усилиям коллекционера Артура Пойша, который взялся ее курировать, за что ему огромное спасибо. Когда куратор арт-центра Фарида Залетило и Артур сказали нам, что хотят нас выставить, мы пересмотрели фильмы и прочли воспоминания о Ротко. Свою знаменитую экуменическую капеллу в Хьюстоне Ротко сделал черно-белой. То есть, перед смертью он отказался от цвета, которым занимался всю жизнь. И есть такая история: за несколько лет до этого Ротко поехал в Италию, его узнал кто-то из учеников и спросил его: «Вы приехали рисовать храмы?» Тот ответил: «Я всю жизнь рисовал храмы». И, узнав об этом, мы поняли, что хотим здесь показать именно этот проект. Мы верим в то, что художники не умирают. Буквально: ни Сидур, ни Ротко не умерли. Их идеи вращаются вокруг нас. Мы захотели построить здесь монохромную капеллу, которую Ротко почувствовал бы. Мы посвятили ее художнику как образу, искусству как храму. Только здесь, познакомившись с интерактивными материалами постоянной экспозиции арт-центра, мы узнали, что верно ухватили мысль: на Ротко очень повлияла византийская иконопись, и я думаю, что также и кикладское архаичное искусство. Мы осмелились выпить с каждой из букв его имени потому что перед этим долго стояли перед его автопортретом, выставленном в музее. И вглядываясь в его взгляд сквозь темные очки, мы поняли, что он нас сюда допустил.
Д. Делоне: В экспозиции у нас крест с аскетичной, вытянутой фигурой Спасителя, которая близка стилистически к ранней готике. Спаситель находится внутри креста как в клетке. Во-первых, потому что символически акт восшествия на Крест должен был принести людям свободу путем попрания смерти. Но эту свободу человечество не приняло. Оно обложило все христианство межконфессиональными ссорами, церковными имущественными конфликтами, привнесло слишком много человеческого в религию. Все это превращается в клетку для христианской идеи. С другой стороны, этот образ говорит, что для обретения свободы каждый должен выйти из собственной клетки, разрушив ее изнутри, преодолев в себе низменное, раскол, привязанность к быту, к простым вещам.
Перед крестом стоят соглядатаи, стальные человеческие фигуры. Это все мы, получившие историческую весть Евангелия. Мы наследники европейской культуры, которая построена на Евангелии, будь мы христианами или атеистами, кем угодно. Но человек слеп. Поэтому у нас стоят там «люди» с пустотой на месте лиц, у них нет глаз, нет ушей. Современное человечество парадоксально. Наука сегодня обещает нам фантастические откровения, позволяет заглянуть в космос, в тайны Вселенной, но мы утыкаемся в гаджеты.
Не совсем так. Я работаю в газете «Ведомости» без перерыва 20 лет. Пришла туда на запуске, начинала продакшн-менеджером, это что-то вроде ответ-сека, и дослужилась до арт-директора. Газета очень структурирует твою жизнь, она как таймер: ты всегда в определенное время начинаешь и ровно к 11 вечера обязан закончить, потому что номер должен уйти в типографию. Это учит собранности и аскезе. Я никогда в жизни не оставлю «Ведомости». Кроме того, что это просто заработок (художник едва ли может прожить с продажи работ), работа в такой газете — это миссия. И колоссальная подпитка для мозгов, потому что мы бесконечно много общаемся с интереснейшими людьми.
Когда Дима туда пришел, он сказал: «Я долго не продержусь, я всегда работал в ежемесячниках». А теперь тоже говорит, что никогда оттуда не уйдет. У нас, возможно, меньше времени, но зато больше энергии, чем у некоторых художников, которые занимаются только творчеством.
Д. Горячкин: Да, у меня был перерыв. Работа куратора — это очень интересно, ты созерцаешь, что делают другие художники, организуешь проекты. Но мне в этом занятии не хватало энергетики, адреналина, этого постоянного run-run. В какой-то момент я понял, что не хочу больше тратить время на чужие проекты, а созрел для своих. Об этом как раз рассказывает третья часть нашего проекта — графическая серия Даши, символизирующая семь дней творения. Ты понимаешь, что у нас намного меньше, чем у Всевышнего, времени жизни на то, чтобы в истории человечества после себя оставить крохотную зарубку.
Я начальник фотослужбы. У меня такое отношение к власти и лично к Путину: если бы он не воровал, не попирал свободы, живи ты, как хочешь. Как старому хиппи, мне вообще безразлична власть. Главное, чтобы она не сужала границы общества, в котором мы живем, не сажала. Я знаю, что Путин не умеет читать интернет. Мы знаем наверняка, что он каждое утро открывает нашу газету и точно увидит ту фотографию, которую мы поставили на обложку. Когда мы выбираем с Дашей вместе портрет Путина, мы никогда не издеваемся, не выбираем оскорбительное фото, какую-то проходную гримасу. Но мы можем подчеркнуть гротескное стремление к абсолютной власти. Он должен увидеть, как он выглядит. Путин — мой главный адресат. Когда он читает, например, статью о московских выборах, которые превратились в катастрофу, я посредством фото хочу донести до него мысль: «Парень, так жить нельзя, неправильно!». Не факт, что до него можно что-то донести, но мы, по крайней мере, пытаемся. Это моя миссия.
