Крутые диагонали, жесткие тени, уходящие в бесконечность стены. Московский художник и фотограф Владимир Обросов привез на выставку Rīgas spārni 2019, открывшуюся 16 августа в аэропорту Спилве, серию фотографий конструктивистских зданий Берлина, Москвы и Риги.
Экспозиция приурочена к отмечаемому в этом году в мире 100-летию Баухауза — высшей школы строительства и художественного конструирования в немецком Веймаре, существовавшем с 1919 по 1933 год, а также художественного объединения и направления в архитектуре, определившего образ современных городов.
Почему вы занялись столь узкой темой, как фотографирование конструктивистской архитектуры?
Идея выставки возникла в 2014 году, когда отмечалась 95-я годовщина Баухауза, а также близилось 95-летие ВХУТЕМАСа (Высшие художественно-технические мастерские — московское учебное заведение в 1920-30 годах, давшее жизнь советскому архитектурному конструктивизму). Я отснял некоторое число зданий, построенных в стиле российского конструктивизма.
Хотя нельзя говорить, что конструктивизм – это сугубо российское изобретение. Основоположником всего современного дизайна и архитектуры считают немецкого архитектора и дизайнера Петера Беренса, который помимо здания концерна AEG и некоторых других зданий в Берлине спроектировал посольство Германии в Санкт-Петербурге, построенное в имперском стиле, а также главный корпус завода «Унион» в Риге, который потом превратился в VEF. Соответственно, сейчас в аэропорту «Спилве» я показываю два здания, спроектированных Беренсом и московский клуб имени Русакова в Сокольниках, который архитектор Константин Мельников создал как цилиндр с шестерней наверху. В Риге я сфотографировал дом-квартал со скульптурой моржа на Яня Асара, 15, построенный в 1930 году по проекту Освальда Тилманиса. Рассказывают, что когда Карлис Ульманис начал прижимать коммунистов, в нем забаррикадировались рабочие и некоторое время даже держали оборону, в то время как полицейские штурмовали дом.
Итак, в 2014 году выставка должна была пройти при поддержке немецкого посольства в помещении Института Гете в Москве. Но ровно 5 лет назад во дворе своего дома я высказался вольнодумно по поводу аннексии Крыма и личности Владимира Путина в присутствии некого функционера фонда "Четырехсотлетие дома Романовых». Он избил меня во дворе моего дома, и я с инсультом попал в больницу, затем по заявлению агрессора, который утверждал, что это я на него напал, на меня завели уголовное дело, и выставку пришлось отложить надолго.
Мы знаем, что в Москве активно уничтожается наследие конструктивизма. Из тех зданий, которые вы фотографировали к выставке в 2014 году, были такие, которые сейчас снесены?
Около пяти зданий уже нет: например, двух телефонных станций, которые снесли прямо на моих глазах, пообещав их реконструировать, протоконструктивистского дома 1912 года, на месте которого теперь стоит жилой комплекс. При мэре Собянине уничтожаются не только отдельные объекты, но и общая атмосфера Москвы.
А как вы попали в Ригу и начали снимать местный Баухауз?
До середины 1980-х я ездил в Ригу регулярно, затем после долгого перерыва попал сюда в 2015 году проездом в Берлин, куда я направлялся доснять то, что не успел до несчастья. Я прошелся по городу, который, как я знал, славился архитектурным модерном, югендстилем, и неожиданно для себя обнаружил постройки в имперском стиле времен Ульманиса, здания протоконструктивизма, возведенные до I Мировой войны, и непосредственно конструктивизм. Многое ветшает: дом с моржом, к примеру, в достаточно печальном состоянии. И в результате в прошлом году в галерее Happy Art Museum у меня прошла выставка, на которой я представил уже три столицы: Москву, Ригу и Берлин. Если посмотреть на карту, Рига находится примерно посередине в равной удаленности между Москвой и Берлином. Это дает повод порассуждать о том, насколько здесь были сильны германские и российские влияния. Впрочем, пока выводы мне делать рановато, потому что я нашел мало исторического материала.
Баухауз не занимался исключительно архитектурой, это была школа искусств и ремесел, развивавшая дизайн среды. Оттуда выходили и архитекторы, и художники по тканям, и керамисты, и промышленные дизайнеры: как раз к тому времени стало бурно развиваться промышленное производство бытовых приборов, которые сейчас находятся в музеях прикладного искусства: электрические чайники, лампы и так далее. Можно сказать, что это первый интернациональный стиль. Поэтому две большие центральные фотографии на выставке – это Петер Беренс берлинский и рижский, два промышленных здания, которые, в принципе, относились к одному концерну AEG. Нельзя говорить о чисто российском или немецком влиянии, потому что это был всеобщий архитектурный тренд. В начале XX века манерный и жеманный Ар Нуво стал отходить в прошлое, изменился темп и стиль жизни, восприятие мира и окружающей среды и, соответственно, вкусы и представления людей о красоте. Это можно назвать первой волной глобализации, когда с архитектуры сбросили весь декор, появилась голая коробка, а из украшений остались только пилястры, колонны и межоконные перемычки.
Это требует от архитектора смелости.
Начнем с того, что в начале 1920-х годов Германия и Россия находились в очень тяжелом финансово-экономическом и политическом состоянии. В Веймарской республике - галопирующая инфляция, митинги рабочих, страшные контрибуции в пользу стран-победительниц, обнищавшее население. Но при этом в стране строится энное число микрорайонов, где в домах была и горячая вода, центральное отопление и отдельные квартиры для рабочих. В Берлине есть шесть таких знаменитых кварталов. Самый известный из них – берлинский поселок Сименсштадт. Архитектура нового мира, во-первых, левая, а во-вторых, функциональная. Ее пронизывала идея, что каждый человек рожден свободным и имеет право на человеческие условия существования. Если прежде многоквартирные дома строились для обеспеченных граждан, – врачей, юристов, архитекторов, - то с крушением империй и огромным притоком в города рабочей силы ее стало необходимо где-то расселить. До конца XIX века для них строили общие бараки.
В Москве я еще застал огромное число казарм с коридорной системой, фанерными перегородками. Рядом с моим домом находилось несколько ткацких фабрик, которые работали с середины позапрошлого века. При том, что потолки в жилых помещениях были высотой до 5 метров, перегородки поднимались едва ли на 2,5 метров, и все запахи человеческого общежития смешивались. Раньше там стояли нары в несколько этажей, дома были очень густо населены. Для того чтобы человек мог выспаться и не задохнуться, нужен был определенный объем воздуха, отсюда и высокие потолки.
Но с начала XX века рабочим стали предоставлять сравнительно приличное жилье. В конструктивистских домах муниципалитет уже выделял рабочему отдельную типовую квартирку с водопроводом, кухней, унитазом и в некоторых случаях душем. Строились огромные банно-прачечные комбинаты. Конструктивизм в Москве - это тоже, в основном, архитектура социального жилья. Квартира должна была проветриваться, впервые появились нормы инсоляции, канализации и теплоснабжения. В Ригу эта тенденция пришла с некоторым опозданием в силу нехватки средств. Но латышские художники и скульпторы учились и в Баухаузе, и во ВХУТЕМАСе.
Как развивалась архитектура в трех столицах дальше?
История отвела этому универсальному интернациональному стилю короткий промежуток времени с 1920 по 1930 годы. Затем в Европе повсеместно стал воцаряться новый имперский стиль. На фасады вернулись дорические портики, которые отсылали к традициям, помпезности, империи и жесткому порядку. В России началась внутрипартийная борьба, выслали Троцкого и стали вытеснять так называемую левую оппозицию, все средства были брошены на индустриализацию, тяжелое машиностроение развивалось в ущерб всему, в том числе, и жилищному строительству. А в Германии стали бороться с несвойственной немецкому духу архитектурой, на жилые дома вместо плоских кровель вернули двускатные с фронтоном. В России, Германии и Латвии пришли к власти диктаторы (Карлиса Ульманиса со спокойной совестью можно назвать авторитарным руководителем), стиль руководства которых требовал величественной архитектуры. Хоть в Латвии и не было проспектов, которые проектировались в других двух столицах, но по стилистике многие рижские дома эпохи Ульманиса похожи как на «сталинки» 1930-х годов, так и на берлинские дома того времени.
Почему конструктивизм — это красиво? Чем определяется твой динамичный стиль?
Я и не могу сказать, что это красиво. Просто это аутентичная техника. Я снимаю эти дома так, как это делали многие ведущие фотографы того времени. Оптика их камер не позволяла сфотографировать здание целиком. А им хотелось, чтобы вот все вошло! Тогда они брали резкую диагональ или подходили вплотную к дому и снимали от стены вверх, так что стена уходила в небо, а в пасмурную погоду получалось, что дом уходит куда-то в бесконечность. Очень крутой ракурс, жесткие тени – отличительные черты авангардных и конструктивистских фотографий. Тогда же появились новые техники – коллаж, фототрансформации, - которые теперь используются в компьютерной фотографии. Вообще мир в современном виде в основном был создан в начале XX века.
