В Новом рижском театре состоялась премьера спектакля Алвиса Херманиса «Комиссия по расследованию истории». Длится пять с половиной часов. Смотрится на одном дыхании.
Документальный трагифарс о «мешках КГБ» ожидаемо оказался хитом не только этого сезона (вплоть до июня на 17 спектаклей все билеты проданы). Неожиданность в том, что, легко минуя слезы (от смеха и печали), мыслящая публика понимает, что это больше, чем спектакль. Не побоюсь этого слова, это призыв к покаянию — не столько к покаянию тех самых «агентов», а к всеобщему.
С чего начать? С длительности спектакля. Иные уже размышляют: «А высидим ли почти шесть часов в зале?» Поверьте на слово — еще как высидите. Некоторые еще и добавки попросят. Не потому, что в спектакле есть какие-то разоблачения высоких имен (их нет, они уже все состоялись в декабре во время раскрытия «мешков»). Иной раз приходишь в театр на полуторачасовой спектакль и уже через полчаса ждешь, когда же он завершится. Здесь все иначе.
Сама внешне игривая подача режиссера столь изумительна, что многочасовое действо в трех отделениях пролетает практически незаметно. Зал во время премьеры, под завязку заполненный, как говорится, «сливками общества», был полон до самого полуночного конца, лицезрея десятки документальных сценок. Важно, что Алвис и его артисты собрали большой материал, побеседовав со многими свидетелями эпохи — и отныне в распоряжении театра не просто материал для спектакля, а целое антропологическое исследование.
Отсмеявшись в первых двух отделениях, зритель погружается в отделение третье, а вот там есть места для откровений и потрясающих неожиданностей, которые, наверное, для многих — теперь на всю жизнь.
Об актерах. Они все гениальные. Повторяю — все гениальные! Во всяком случае, перед нами лучшая актерская труппа во всей Латвии. Шесть артистов играют всех, преображаясь — и чекистов, и жертв, и стукачей. Но в середине спектакля вдруг выходит совершенно незнакомый публике артист, играющий престарелого старца. Он пришел на «комиссию», чтобы проверить свою карточку агента. Правда, в глубоком маразме. Он не помнит ни собственного имени, ни псевдонима, ни кто был генеральным секретарем ЦК в тот год, когда его вербовали. «Ничего не помню…», — повторяет он. И обращаясь к груде черных мешков, в которых документы, плачет, обнимает их: «Простите…. Простите!»
Янис Дейнатс
И только тут понимаешь, что это великолепный Каспар Знотиньш, который перед этим играл и строгого чекиста, и члена комиссии. А каков Вилис Даудзиньш в роли и чекистов, и жертв…
Уже знаменитая Гуна Зариня тут также и член комиссии, расследующей деятельность агентов, и завербованная преподаватель филфака, поэтесса, которую шантажом завербовали. И нет ей выхода из капкана — она страдает и плачет, публика тоже плачет, от смеха и горечи. Но есть и старушка из Курземе в ее же исполнении, которая приезжает к «самому главному» и спокойно закладывает своего соседа-латыша.
Совершенно невероятный Андрис Кейшс, который в один момент, взъерошив волосы по краям лысины, моментально становится «самым главным», то есть председателем КГБ Латвийской ССР Борисом Пуго — великий Аркадий Райкин бы позавидовал.
Он также и отец, который почти в финале спектакля приходит к крепко выпившему сыну. По действию — декабрь прошлого года. Накануне открытия мешков. Сын предлагает папе выпить, отец отказывается — в последний раз он пил в августе 1989 года, во время акции в честь независимости «Балтийский путь». «Сын, я хочу признаться…. я стучал». И сын отвечает: «Я знал…» И изумленный отец под смех публики опрокидывает в себя стакан водки и идет на могилу супруги. Тут есть парафраз, кстати, на тему отношений Алвиса Херманиса и его отца, известного публициста Волдемара Херманиса, который тоже оказался в мешках. Отец сейчас сидел в четвертом ряду рядом с министром культуры.
А еще там сидел Раймонд Паулс с супругой Ланой. В спектакле говорится, что деятелей такого калибра не вербовали. Им давали свободу абсолютную, а уж они-то понимали, в какой степени ею можно было распоряжаться при тех обстоятельствах. Чувствуется, что Раймонд Волдемарович пообщался с режиссером перед спектаклем. Там есть сцена — лечащийся от алкоголизма человек в психбольнице (играет Кейшс) говорит с вентилятором, с трубкой пылесоса, классическое сумасшествие. Публика смеется навзрыд. Сидящая рядом со спокойным Паулсом Лана смахивает слезу… И звучит «Немая песня» Маэстро.
Таких сцен — много. Писать о них можно очень долго. В большинстве своем здесь показывается, что все эти простые чекисты были такие же люди, как и мы. Они жили в хрущевках и доставали дефицитный горошек из Болгарии. Те, кто гнобил диссидентов, — это 15% состава. И те, кто в злополучной картотеке — это преимущественно «мелочь», охранники, литераторы, фарцовщики и те, кто общался по роду службы с иностранцами. А были просто идиоты в исполнении Евгения Исаева, которые в полнолуние приходили в КГБ и добровольно стучали на тех, кто рассказал анекдот о Брежневе (чекисты таких придурков даже не вербовали). Были сотрудницы гостиниц в исполнении Инги Тропы. Они же — «интердевочки».
Но в общей композиции все эти сцены складываются в классическое покаяние, которое благодаря гениальному фильму Тенгиза Абуладзе «Покаяние» еще в середине восьмидесятых годов прошлого года совершил грузинский народ. Публика вздрагивает и затихает, когда в третьем акте на экран начинают транслировать громкую песню «День победы» — в исполнении стотысячного хора Праздника песни семидесятых годов, во главе с народным артистом ССССР, дирижером Имантом Кокарсом. Это было, было, было…. Это не было насильно. Таково было сознание. Классических диссидентов, как Лидия Доронина-Ласмане (ей более девяноста лет и она была в зале на премьере), — были единицы.
Янис Дейнатс
И зритель перестает смеяться, когда все артисты, члены комиссии и агенты, разобрав мешки, обнажают советскую бочку из-под кваса и дегустируют вкусный напиток. А в напитке волосок. Откуда? А из бочки, в которой…. труп. Каспар Знотиньш ныряет в бочку и… через минуту выныривает старый чекист. Настоящий. В орденах и медалях. Ровесник независимости Латвийской Республики, между прочим. Латыш Янис Калниньш. Палач. Он буднично говорит, что его тело пахло кровью, которая имеет запах спермы. Поэтому палачам давали после расстрелов жертв ведро водки. И ведро одеколона, чтобы не пахли кровью. Супруги не интересовались, чем такие люди занимались. Хотя, наверное, догадывались.
Труп в каждом из нас. Завербованный поэт кричит, мучаясь: «Во мне труп!» Это – призыв к покаянию и тем самым спектакль становится больше, чем просто трагифарсом.
Главное — на протяжении всего спектакля идет вторая линия. Герой Знотиньша зачитывает фрагменты лекции о «неизвестной истории Латвии». Публика падает от смеха из кресел. Октябрь 1944-го. Во время затишья, когда фашисты ушли, а советские еще не прибыли, в Даугаву входит эскадра под флагами США. Она занимает четверть Риги и… с подачи договоренности между Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным образовывается «Западная Рига». В середине шестидесятых прямо по центральной магистрали строят стену. Единственная связь с миром — через аэродром, проложенный на Закюсале. Фантасмагория с намеком на «Западный Берлин». Стена проходит между памятником Свободы и парком, куда приезжает… президент США Джон Кеннеди и произносит знаменитую речь: «Я — рижанин!»
И великая Вия Артмане переходит в «Западную Ригу», затем эмигрирует в Лос-Анджелес, получает три «Оскара», у нее бурный роман со звездой Голливуда. Публика смеется в голос. В конце восьмидесятых стена падает, у нее играет великий Раймонд Паулс — напротив Русского театра, напротив у филармонии, на флигель-рояле. Публика стенает от смеха! Как говорил классик: «Смеясь, мы расстаемся со своим прошлым!»
Смех-смехом, но в маленькой Латвии эта стена разделяет рижан, «советских» и «европейских». До сих пор. Давайте ее разрушим, наконец-то. И будет всем счастье — так говорит нам истинный европеец Алвис Херманис. Да, европеец. При этом настоящий латыш.
А уж его отношение к этой «комиссии» плевое — это видно по той иронии, с которой режиссер в начале спектакля показывает, как в обеденный перерыв члены комиссии играют в задорные латышские игры, скачут в мешках. «Стоп!», — говорит член комиссии с американским акцентом (Кейшс): «За работу!» И начинают трудиться. Всем и до этого было понятно, что в картотеке той — «мелочь». Что все это фарс. Но комиссия заседает, на нее выделено 250 тысяч евро.
Невольно приходишь к выводу, что лучше было бы устроить большой костер на Домской площади. А потом всем раздать шампанское. И жить будущем, а не прошлым. Ну, за светлое будущее!
