Эксперт из Латвийского университета по вопросам миграции Михаил ХАЗАН – о том, как избежать угроз безопасности, почему предложенная Еврокомиссией программа по приему беженцев негуманна, и как повлияет эта программа на экономику балтийских стран
В балтийских странах начали реализовывать европейскую программу по приему и интеграции беженцев из стран Ближнего Востока и Северной Африки: в Литву первая иракская семья прибыла еще в декабре, в Латвии беженцев начнут принимать с декабря. В обществе единства нет, особого радушия тоже – да что там, даже политики так и не выработали единой позиции по этому вопросу. О том, почему проблема беженцев вызывает так много споров и где здесь подводные камни, мы поговорили с профессором Латвийского университета и экспертом по вопросам миграции Михаилом ХАЗАНОМ.
Вопрос в том, насколько легко в Латвии интегрировать беженцев, и насколько это вообще легко сделать. Сошлюсь на мнение авторитетного германского экономиста Клауса Циммермана, который в принципе за то, чтобы принимать беженцев. Многие говорят: у нас плохая демографическая картина, происходит старение общества, поэтому чем больше людей приезжает, тем лучше – помогут нашему рынку труда. Вот что на это отвечает Циммерман: за 2015 год в Германию прибыло порядка миллиона беженцев. Большинство не знают немецкий, у них нет подготовки и профессиональных навыков, необходимых рынку труда Германии. По оценкам германской службы занятости, из этого миллиона в лучшем случае 200 тысяч останутся и смогут рассчитывать на интеграцию на рынке труда. Из этих 200 тысяч, говорит он, через 5 лет в лучшем случае 50 процентов смогут начать работать, a лет через 10 эта цифра достигнет 75 процентов. T. e. в обозримом будущем беженцы увеличат безработицу и будут нагрузкой на бюджет. По оценкам Циммермана, pазмер этой нагрузки, если поток беженцев в последующие годы останется таким же, – это около 16 миллиардов евро год. Он говорит: в принципе, мы с такими затратами можем справиться – это примерно полпроцента ВВП.
Германия, конечно, может отложить полпроцента ВВП без особого ущерба для своих жителей. В Латвии ситуация не такая. Кроме того как отмечает Циммерман, даже Германии будет трудно найти человеческие ресурсы необходимые для приема и интеграции беженцев. В переводе это означает снижение объема и/или качества услуг предоставляемых местным жителям - для Латвии это будет ещё большей проблемой. Циммерман указывает и на значительный риск конфликтов в среде беженцев, а также между ними и «местными».
— 8 миллионов евро, которые Латвия должна будет выделить на адаптацию беженцев из своего бюджета, – насколько это сильная нагрузка на экономику?
— Естественно, это большая нагрузка. Для примера: больше года шла торговля между правительством и учителями из-за 10 миллионов евро, чтобы выполнить давнее обещание и повысить учителям зарплату. Здравоохранение: к концу года в государственных больницах хронически кончаются квоты на плановые манипуляции – люди должны ждать следующего года, когда их возобновят. Когда кому-то нужно сделать серьезную операцию или вылечить заболевание, которое здесь не лечится, бросают клич, люди собирают деньги, потому что государство не может себе этого позволить. Этих восьми миллионов хватило бы, грубо говоря, на пару сот таких случаев.
Ситуация в Латвии – а также в Литве и Эстонии – кардинально отличается от ситуации в Германии, Голландии или Бельгии.
— А эта сумма – 15 миллионов евро на 531 беженца, с учетом помощи Евросоюза – из каких показателей складывается?
— Во-первых, пособия. Во-вторых, все люди, которые будут ими заниматься. Медицинская помощь, обучение. Центр размещения беженцев у нас маленький, его надо расширять, ремонтировать, может, строить что-то новое.
Большая часть беженцев не будет владеть не то, что латышским или русским – ни одним европейским языком. В отличие от других европейских стран, где уже много приезжих во втором или третьем поколении, владеющих арабским и с высшим образованием, в Латвии такого нет. Профессиональных переводчиков можно пересчитать по пальцам одной руки, им надо будет платить высокие гонорары – это будут намного большие расходы, чем были бы на одного переводчика в той же Германии.
— Говоря про Германию, вы затронули демографический момент. Я разговаривала с одним специалистом по миграции в России про наши московские реалии, помню, он сказал, что с учетом старения населения и так далее, миграция – это хорошо. Германия, с которой вы сравнили Латвию, и так центр притяжения – и для остальной Европы, и для Азии, и той же России. А Латвия – нет. Может, миграция все-таки поможет решить демографический вопрос?
— Пока эта цифра незначительная, она не поможет. Когда она станет значительной, то чисто механически рождаемость увеличится, но будут побочные эффекты.
Политика европейских стран, которая привела к формированию больших мусульманских общин внутри Германии, Франции или Голландии, стала причиной не только больших рисков для безопасности, но и серьезных социальных проблем.
Я считаю, что в нашей тяжелой демографической и экономической ситуации, нам нужна селективная иммиграция, как это делает Канада: мы должны смотреть, какие люди нужны нашей стране. Не нужно мешать два аргумента: «мы должны им помочь из человеколюбивых соображений» и «надо это сделать, потому что нам будет от этого хорошо».
— И какой из них ближе к действительности?
— С моей точки зрения, ни один.
— Латвия пытается вести селективную политику, она предъявила свои требования: семейных беженцев, владеющих иностранными языками, какой-то профессией.
— В этом потоке нам не позволят особо влиять на ситуацию. Все хотят более образованных – а куда остальных деть?
Правильным я считаю критерий про семьи с детьми – это снижает, хоть и не устраняет, риски последующего приезда многочисленных родственников, a также вовлеченности в террористическую деятельность.
— Я читала критику руководителя отдела ООН по делам беженцев в Северной Европе Каролины Линдхольм в адрес Латвии после того, как Латвия заявила, что хотела бы принимать христиан. Как вы считаете, корректно называть религию в качестве критерия?
— Я не политик, так что могу говорить неполиткорректные вещи. Имеется огромное количество высокооплачиваемых чиновников международного уровня, связанных с проблемой беженцев. Они заинтересованы в усилении своих организаций, увеличении их бюджетов и власти (работать-то проще если никто с тобой не спорит). На их аргументы я бы смотрел очень осторожно.
— Кстати, эта же женщина заявила, что 531 беженец – временная цифра, и Латвии придется принять еще.
— Ну, не она в данном случае является принимающей стороной и не она будет решать. Может быть, Евросоюз, но не ООН.
— А Страуюма до своей отставки сказала, что этого не будет.
— Страуюма сказала одно, новый премьер-министр может сказать другое.
Есть несколько способов формирования мнения нашей политической элиты.
— Вот это интересно – потому что складывается ощущение, что какой-то окончательной позиции по беженцам до сих пор не сформировано.
— Естественно. Здесь три группы факторов – иногда они могут гнездиться в одной и той же голове. Первая: мы должны быть солидарны с Европой, мы получаем такую помощь от Евросоюза, а НАТО нас защищает. Второе: в странах Старой Европы политики ориентируются на своего избирателя. Для латвийских политиков их медианный избиратель не в Латвии. Они думают о должностях в Евросоюзе, там – в коридорах власти – он и находится. Могу сослаться на цитату одного представителя нашего министерства иностранных дел, который сказал: «Мы можем думать, что хотим, но в конце мы всегда говорим: «да». И третий аргумент – мы должны помочь из человеческих соображений.
Про солидарность с Европой. Страны Балтии и Центральной Европы несут значительные экономические потери и теряют демографический потенциал из-за массовой эмиграции в страны старой Европы. Эти потери превышают объем помощи из еврофондов.
Получается, слабые помогают сильным. Справедливость и «солидарность» требуют создания механизма компенсации, который, в частности, позволил бы странам Балтии и Центральной Европы выплачивать более адекватные детские пособия и пенсии.
Политики стран Балтии этот вопрос не поднимают, зато не устают повторять, что мы должны проявить солидарность – помочь еще и беженцам.
— В целом, латвийское общество более восприимчиво к чужакам? Чем Германия, например?
— Нет, не думаю. Латвийское общество более закрыто. Хотя на бытовом уровне отношения между латышами и нелатышами, как правило, нормальные, 20% браков – межнациональные.
С другой стороны, тот факт, что в советское время латыши чуть не стали меньшинством, – травма для многих, и они считают, что слишком много некоренного населения – вред. Но проблема сохранения своего культурного пространства существует, и ее не надо отождествлять с ксенофобией. Ксенофобия – это крайняя, агрессивная степень и следствие этой проблемы. Это верхушка айсберга, который не состоит целиком и полностью из сумасшедших фашистов.
Проблем много – например, дискуссия о том, нужны или нет границы внутри Шенгенской зоны. С точки зрения Латвии или той же Эстонии, надо. В Бельгии и Франции уже тысячи людей живут под надзором полиции – у нас пока нет такой истории. Поэтому именно внутренние границы и их прозрачность несут для нас риски, сравнимые с потоком беженцев.
— Про риски. Я читала интервью бывшего руководителя латвийского антитеррористического подразделения ОМЕГА, он сказал, что беженцы значительно повышают уровень угрозы. А вы как думаете?
— Так же. Тут не нужно, чтобы к тебе приехало сто террористов – работает сетевой эффект. У нас уже было два задокументированных случая граждан, воюющих там. Приедет еще два-три человека – образуется ячейка.
Молодые мужчины, подростки могут приехать с абсолютно мирными намерениями. Но процесс ожидания, адаптации непростой, он занимает много времени, вызывает озлобление. Это среда очень восприимчивая к вербовке.
— Я помню, что еще до парижских терактов, чиновники, в том числе из балтийских стран, говорили, что сделают все возможное, чтобы минимизировать угрозы. Вы как считаете, все – это что? И возможно ли их свести на нет?
— Франция не смогла, Бельгия не смогла – а мы сможем? С другой стороны, теперь мы предупреждены.
Есть один метод, который может помочь: при фильтрации проверять социальные сети, смотреть круг общения. Теоретически, значительно может снизить риски, но слабо осуществимо. Сколько нужно времени, чтобы проверить человека по всем его социальным контактов? Несколько часов, а то и дней. И это должны быть люди, владеющие языком. Как иначе – я не представляю.
— Если мы посмотрим на цифры, то увидим, что по сравнению с 2014 годом, поток беженцев возрос в четыре раза. Как вы считаете, европейская программа интеграции сильно его стимулирует?
Начну с хорошего. Сейчас вроде бы сделаны правильные выводы: деньги нужно тратить там, а не здесь. На тысячу евро в Северной Африке можно сделать куда больше, чем в Германии – в силу уровня цен. Второй момент: нужно строить там больше лагерей и отбор должен производиться на месте.
Давайте ответим на фундаментальный вопрос. Миллионы людей по всему миру живут в условиях, которые европейцы считают неприемлемыми. Ставим ли мы перед собой задачу всех их переселить в Европу?
Эта волна – это люди, которые смогли добраться до Европы. Это не самые бедные и не самые нуждающиеся, а также не самые семейные – там очень много неженатых молодых мужчин. И это мизерный процент. Является ли это действительно гуманным подходом?
Вторая проблема в том, кто определяет повестку дня. Не будь этого всплеска беженцев, мы вряд ли сами пригласили бы их в Европу. Получается, повестку определяют террористические группировки, которые ведут военные действия. И их возглавляют давно уже не безграмотные радикалы, а люди с высшим образованием, которые прекрасно просчитывают последствия своих действий – а также то, что военные конфликты увеличивают поток беженцев в Европу.
Плюс – международная мафия по контрабанде людей, которая на этом зарабатывает.
Люди приплыли: мы должны их принять – это мотивирует контрабандистов заниматься своим делом дальше.
— Так как формировать свою повестку?
Нужно ясно понимать, что в ЕС есть страны (Германия, Франция, Бельгия, Великобритания, Дания), в которых на данный момент риск террористической угрозы высок, и радикально снизить его в ближайшем будущем невозможно. С другой стороны, в странах Балтии и Центральной Европы, этот риск пока минимален. В такой ситуации единственно правильная стратегия – по возможности ограничить и стремиться снизить риск там, где он высок, и не допустить проникновения туда, где он низок. Для этого необходим инструмент выборочного контроля на внутренних границах ЕС. А план Юнкера с обязательными квотами неизбежно приведет к росту рисков в странах Балтии и Центральной Европы.
И второе – нужно как можно больше ресурсов тратить там, а не здесь. Это решение вроде уже принято.
