Через 70 лет после окончания Второй мировой войны и 25 лет после распада Советского Союза министры юстиции Эстонии, Латвии и Литвы решили, что к Российской Федерации можно было бы на основе международного права предъявить требование о возмещении ущерба за оккупацию, и подписали месяц назад совместную декларацию. Ничего особенного в этом, в конце концов, нет.
Германия стала оплачивать убытки, причиненные оккупированным территориям, сразу же после войны. Намного больше волнения вызвал, причем не только в Эстонии, но и в зарубежных СМИ, вопрос о том, почему это требование выдвинули именно сейчас. И как объяснить слова премьер-министра Эстонии Таави Рыйваса, который утверждал, что ничего не знал об этой совместной декларации министров юстиции. «Это инициатива Рейнсалу, цель которой мне до конца не ясна. Неужели он действительно верит в то, что это может принести практический результат?» – спросил Рыйвас. Правда, очень скоро стало понятно, что все не совсем так. На различных уровнях власти этой идеей занимались двадцать лет. Но что именно понимать под ущербом и как должно выглядеть возмещение в современном нестабильном мире? И самое главное, это в какой-то мере реально или относится к области мифологии? Когда я позвонил министру юстиции Эстонии Урмасу Рейнсалу, он сразу согласился разъяснить свое видение.
C Урмасом Рейнсалу мы говорим в грузинском ресторане «Тбилиси» – в старом городе Таллина. Он пришел с пресс-конференции в правительстве в сопровождении двоих молодых людей – сегодня это его рабочие «тени». в Эстонии есть такая традиция – «День тени», в котором принимают участие все профессионалы от школьных учителей и врачей до министров. Вот и сейчас министра юстиции в течение дня сопровождают несколько школьников старших классов, чтобы увидеть его работу изнутри. Разумеется, конкуренция за место «тени» министра довольно большая.
— Урмас, советовался ли ты с премьер-министром перед тем, как подписал меморандум с требованием к России?
— Этим вопросом занимались после обретения независимости все три прибалтийских государства. Согласно планам правительства Эстонии, за тему советской оккупации и ее наследия отвечает министерство юстиции и министр лично. Окончательное решение принимает правительство – если есть такая необходимость.
— Этот вопрос висел в воздухе в течение многих лет.
— Да. И мы, три министра юстиции прибалтийских государств, должны были проанализировать различные правовые пути. Это правильно, что государства, которые пострадали от советской оккупации (и в этом их судьба похожа), должны согласовать свои требования и взгляды в этом пункте. До сих пор мы решали этот вопрос по-разному. В Литве, например, провели народный референдум и на основании решения этого референдума денежно оценили ущерб. Латвия стала рассчитывать ущерб немного позже, а Эстония продвинулась меньше всех. И мы решили, что дальше надо идти вместе и принять совместное решение на уровне правительств Эстонии, Латвии и Литвы.
— Россия утверждала, что в таком случае предъявит нам свои требования по возмещению ущерба – за то, что она инвестировали в течение полувека в страны Балтии. За то, что было построено в Эстонской ССР.
— Да, я в курсе – и это требование напомнило мне ответ президента Эстонии Леннарта Мери одному российскому журналисту. Однажды (это было в 1990-е годы) в разговоре с президентом журналист заметил, что в советское время в Прибалтике были построены заводы, за них надо платить. На что Мери ответил: если Эстонии отдадут разбомбленную советской армией Нарву или старый город Таллина, то с заводами разберемся прямо сейчас!
Существует один общий принцип международного права, который звучит так: право не может возникнуть из несправедливости. Мы можем представить себе, чтобы Германия требовала от России возмещения за военные укрепления, выстроенные немецкой армией на оккупированной российской территории? Эстония не выбирала эту оккупацию, так что претензии России ни в коем случае не соответствуют международным нормам. Это универсальное правило.
— Настоящее дело является настолько рутинной работой, что даже не требует вмешательства премьер-министра?
— Это не было вопросом уровня правительства. Сотрудничество между министерствами юстиции – наша подведомственность. Мы заканчиваем нашу работу, а затем отчитываемся в правительстве. Это совершенно обычная демократическая система.
— Ты сам веришь, что Россия будет возмещать ущерб, или это просто выражение позиции?
— Высчитать ущерб трудно, как показывает исторический опыт других стран. Но у нас нет морального права этим не заниматься. И я не предсказатель: мы должны делать нашу работу, а не думать о вероятностях. Политики стран Балтии не имеют права отказаться от этих требований.
— Латыши, в отличие от Эстонии, также говорили о деньгах – о стоимости претензий, и остановились на сумме в 300 миллиардов евро.
— Мы пока не знаем точную сумму по Эстонии, мы не делали вычислений в разных областях. До сих пор мы действовали по-другому. Но смысл сотрудничества именно в том, чтобы согласовать требования.
— Но должна же иметься какая-то модель, на основе которой предъявлять требование?
— Одним из вариантов расчета является расчет по ВВП. Экономисты сравнили ВВП Эстонии и соседних стран в 1939 году и после окончания оккупации и выяснили, что при свободном развитии ВВП был бы в начале XXI века примерно в пять раз выше, чем сейчас. Вот он, результат оккупации – финансовый и экономический тормоз. Что касается депопуляции – депортация, заключения, расстрелы – мы потеряли в результате советской оккупации около 20% населения.
— Но Россия также пострадала от сталинского режима.
— Конечно, и всех жертв жалко. Но здесь очень трудно найти какой-либо другой подход. Государство само должно компенсировать потери своим гражданам. Жертвы нацизма в Германии получили компенсацию от самой Германии.
— Урмас, а как сложилась судьба твоих близких в связи с оккупацией Эстонии?
— Мои близкие, к счастью, не были депортированы или расстреляны. Тем не менее этот вопрос касается очень большого числа граждан стран Балтии.
