Туристы, снимающиеся на фоне крематория в концентрационном лагере Заксенхаузен, что под Берлином… Пожалуй, это один из центральных кадров нового, более, чем часового документального фильма Сергея Лозницы, который накануне был показан в рамках третьего Рижского международного кинофестиваля. Но фильм, конечно, гораздо глубже, чем один этот кадр, запомнившийся многим.
После демонстрации ленты, уже показанной на Венецианском фестивале, режиссер старался с рижанами быть немногословным: «Пусть зритель сам решает, что к чему», — а на откровенные вопросы шутливо, но многозначительно отвечал: «Но я же слабее, чем мой фильм…»
Для латвийской публики 52-летний режиссер практически свой. Не только потому, что на предыдущем Рижском кинофестивале стал обладателем главного приза — за фильм «Событие» о путче августа 1991 года в Ленинграде.
Стоит напомнить, что четыре года назад он, родившийся в Белоруссии украинец и с 2001 года живущий в Берлине (в общем, уже давно европеец), снял игровой фильм «В тумане» — при участии латвийских кинематографистов (а также «киношников» из Германии, России, Белоруссии и Нидерландов). Да и съемки проводились на окраине Латвии, в Латгалии, которая так напоминают партизанские леса военной Белоруссии, где происходило место действия фильма, снятого по повести Василя Быкова (о партизанской борьбе во время Великой Отечественной). С латвийской стороны фильм продюсировала киностудия «RIJA». Потом фильм побывал на 50 (!) фестивалях, получил призы множества из них — в том числе, Гран-при шестого кинофестиваля «Зеркало» им. Тарковского.
В общем, латвийские кинематографисты очень гордились этим сотрудничеством, учитывая, что потом «В тумане» был показан и в рамках знаменитого фестиваля в Каннах. Фильм был не только включен в официальную программу Каннского кинофестиваля, но и награжден призом Международного объединения кинокритиков FIPRESCI. В общем, не зря тогда картина получила 65 тысяч лат от Национального киноцентра и 64 683 лата от Рижского фонда фильмов (по нынешним деньгам, это примерно 300 тысяч евро)! Затем лента была показана по всей Латвии — в трех крупнейших рижских кинокомплексах Forum Cinemas, Cinamon Alfa, Multikino, а также в Валмиере, Лиепае, Сигулде и Даугавпилсе.
Была, кстати, еще документальная лента «Старое еврейское кладбище», снятая несколько лет назад в латвийской столице, она послужила началом к сценарию фильма «Бабий Яр», на подступах к созданию которого Лозница в прошлом году и посетил концлагеря Германии.
И вот документальный «Аустерлиц» — в рамках ArtDoc Fest/RIGA, входящего в Рижский кинофест… Лозница всегда был эстетом, да. Хотя снимал на совсем не эстетские темы. Нынешняя лента элегантно оформлена в черно-белые цвета. Хотя рассказывает о бывших концлагерях в Германии.
Впрочем, главные герои тут не объекты (бараки, морги, крематории), а именно субъекты — тысячи туристов, за полтора часа обходящие лагерь смерти. Долгие длинные кадры без перебивки, камера недвижима: движутся сплошные туристические массы, которые зачастую улыбаются, постоянно говорят, говорят, говорят и фотографируют, фотографируют, фотографируют. Есть и жующие сэндвичи. И шутящие. Главное — практически все в легких «тишотках» и шортах. Чего стоит надпись на майке «Cool story brothers!» («Крутая история, братья!»).
«Кстати, а вы как были одеты во время съемок?» — спросили потом у Лозницы. — «Я был одет сдержанно!» Вопрос от «Новой газеты-Балтия»: «А вы билет, что ли, покупали, чтобы попасть в этот мемориал? И было ли разрешение от дирекции?» — «Там билеты не продают. А разрешение, конечно, было, в Германии это положено».
В общем, уже в самом начале такое ощущение, что все эти туристы — действительно не в бывшем концентрационном лагере, а на отдыхе. И на фоне знаменитой надписи на воротах лагеря смерти — «Труд освобождает» — туристы массово фотографируются. И таким образом отдыхают? Работа-отдых — диссонанс!
Что это? Противопоставление тому, что раньше здесь был конвейер смерти, а теперь — такой конвейер жизни? Призыв обратить внимание на то, что вот какая нынче бездуховность у европейского поколения, войны непомнящего? Наверное, такую риторику активно бы поддержала нынешняя российская пропаганда, если бы только не увидела автора фильма, от этой пропаганды далекого.
Корреспондент «Новой газеты-Балтия» поначалу чуть было не уличил Лозницу в излишней категоричности: «Мы все увидели, как фотографируются на фоне адских печей крематория, но случайно или нет, там был и парень, снявший кепку, вы же наверняка заметили…» Сергей улыбался. Говорил, что отдает все на суд зрителей.
«Хотя для меня все это — эрзац, — сказал он. — Как есть эрзац-кофе, например. Эдакий заменитель, в данном случае заменитель чувств. Понимаете, когда туристы выходят из концлагеря и я вижу их лица, мне на ум не приходит ничто другое, кроме слов на тему «Веселые, довольные собой пионеры возвращались домой». Вот это и странно для меня… Меня интересует поведение человека. И откуда вообще эта идея — пойти туда, где все на костях? Там даже нет, куда свечку поставить… Знаете, когда я был в Бухенвальде, служитель мне даже предложил посмотреть в крематории технику «производства», как это делается, через специальные отверстия провели освещение… Заксенхаузен находится у Берлина, и это теперь своеобразный аттракцион. Но есть другое подобное место — на Западе Германии, оно в отдалении от населенных мест и там очень мало людей. Цветы, растет вереск. И только фотографии, сделанные англичанами, освободившими заключенных того лагеря, напоминают… Там никто не мешает. Эти массы мешают обращаться к самому себе, для этого надо быть одному».
Спасибо присутствовавшему на сеансе историку и журналисту Игорю Ватолину, который уже в самом финале обсуждения фильма поднял главный вопрос: «Почему фильм называется, собственно, «Аустерлиц»? Ведь там лагерей не было. Отсылка к роману Зебальда? Я этот роман накануне специально прочитал». Лозница ответил с улыбкой: «Ну, если вы читали, то понимаете, почему». «Это роман о времени и исторической памяти, — кратко сказал потом Игорь Ватолин в беседе с «Новой газетой —Балтия», — А фильм, кстати, великий!»
На самом деле, в романе Аустерлиц — это даже не местность, а главный герой романа Вильгельма Георга Зебальда. Историк архитектуры Аустерлиц одинаково хорошо говорит по-английски и по-французски, а вот по-немецки изъясняться избегает. Хотя родился в семье немецких евреев. И ни разу не произносит слово «Холокост». И только постепенно, постепенно он возвращается в тот ад…
Вся эта неординарная история в чем-то аналогична той, о чем писала ставшая в прошлом году нобелевским лауреатом Светлана Алексиевич в «Чернобыльской молитве» (обратите внимание, кстати, на название!). Когда на сотнях страницах описаны документальные свидетельства совсем недавней катастрофы, а в финале — объявление о том, что вот предлагаются экскурсии в Чернобыль. Не охота ли поглазеть?
Но на самом деле кажется, что для каждого — это личная история. Глава ArtDoc Fest/RIGA Виталий Манский после «Аустерлица» рассказал, как много лет назад он случайно оказался в Освенциме. И его впечатлила одна личная деталь: «Среди множества чемоданов с именами владельцев, выставленных там, я вдруг увидел один, на котором была фамилия, очень похожая на фамилию моего отца… Меня это потрясло!»
Это наверняка и личная история Сергея Лозницы, хотя в данном случае он вообще старается быть в стороне и не комментировать.
Я лично как-то проезжал по Польше и увидел указатель «Освенцим». Но не было мысли выйти с экскурсией и фотографировать страшное место. В таких случаях это разговор наедине — тебя с Вечностью, с историей и т.д. Тут можно припомнить историю, как автор этих строк в возрасте 14 лет случайно (хотя нет, экскурсия, экскурсия была!) оказался на Пискаревском кладбище в Ленинграде. Но тогда сказали только одно — что вот тут похоронено 600 тысяч человек… Огромный город на небольшом отрезке земли! Это был шок. И каждый остался наедине с собой. Только такого обилия фотографий и селфи тогда не было.
Но есть еще один нюанс. Виталий Манский рассказал: «Снимая «В лучах солнцах» в Северной Корее я побывал и в мавзолее, где похоронены Ким Ир Сен и Ким Чен Ир. Туда приходят строгими шеренгами, в черных костюмах, с печальными выражениями лиц, кланяются гробам. Но те люди несвободные. А вот эти – свободные. И что лучше?»
На этот вопрос трудно дать однозначный ответ. Точно также, как трудно ответить на вопрос, подспудно поднимаемый «Аустерлицем» Лозницы — что лучше: люди, которые помнят и испытывают страх, или те, кому это чувство и недавно пережитые миллионами ужасы, к счастью (к счастью!) совершенно неизвестны?
